В прошлый раз я рассказывал о проц^с^е формирования понятий, потому что этот процесс болеЬ соматический и его довольно просто можно представить. Сегодня я ^оДОЙяеу ту же тему, только на материале образов восприятия, на материале сенсорных образов.
Чтобы проследить формирование сенсорных образов, приходится брать в качестве объекта формирования образ того, что незнакомо в обычной практике. Это потому, что люди уже наполнены обильным сенсорным опытом. Значит, надо найти какую-то задачу на формирование нового образа.
Для формирования нового образа мы выбрали такой объект, как средневековые армянские здания, которые для большинства российских учащихся незнакомы. Эти здания были представлены на больших фотографиях, и их можно было хорошо рассмотреть.
Испытуемые видели здание, но сначала не улавливали его специфических особенностей, потому что сформированного образа зданий этого типа у них не было. Такой образ нужно было еще создать, сформировать Вот такую задачу мы себе и поставили создать обобщенный образ зданий этого типа При этом решили это делать для сопоставления двумя путями, обычным и экспериментальным, по строго выраженной методике поэтапного формирования.
Обычный путь заключался в том, что испытуемому ставилась задача хорошо ознакомиться со средневековой армянской архитектурой. Для этого им показывали фотографии таких зданий. За образец брали наиболее простое и типичное здание. Потом говорили: это — характерное армянское здание того типа, которое вам нужно будет потом уверенно узнавать. А дальше мы будем показывать вам здания и армянского типа, и другого типа. А вы сравнивайте и устанавливайте, в чем особенности зданий армянского типа, чем они отличаются от зданий другого типа, похожих или непохожих.
Мы подбирали образцы разных армянских зданий. Затем среди этих образцов в определенном порядке предъявлялись образцы архитектуры других типов: очень близкого, но все-таки отличного типа. Это были и грузинские средневековые здания, и русские средневековые церкви. Значит, речь шла о сопоставлении церквей: армянских средневековых, грузинских и русских того же периода. Некоторые из них очень похожи друг на друга. Подбирались и образцы зданий, очень далекие от армянских. С одной стороны, скажем, готические здания Запада, а с другой стороны, здания мусульманской архитектуры — мечети всякого рода.
Эксперимент проводился таким образом: сначала показывали типичное здание и говорили: вот это типичное здание, смотрите на него внимательно. А потом показывали образцы других зданий. Испытуемые рассматривали образцы и говорили, армянские это здания или неармянские. Экспериментатор ограничивался только конечной характеристикой этого результата, т. е. он говорил: «Правильно, это — армянское здание» или «Нет, это — неармянское здание». И всё. Так эти образцы менялись один за другим.
Такая тренировка продолжалась до тех пор, пока испытуемые не начинали уверенно и очень тонко отличать образцы армянской архитектуры от образцов такой же церковной архитектуры близких и более далеких типов.
На втором пути, когда хЧЫ пользовались методикой поэтапного формирования, дело обстояло иначе. Там мы сначала рассказывали испытуемым, для чего служили эти здания, т. е. какой цели они удовлетворяли А цель тогда была довольно сложная. С одной стороны, это были религиозные постройки, и, следовательно, они выражали религиозную идею. Во-вторых, церкви тогда были одновременно домом общественных собраний, и это тоже должно было учитываться. И, наконец, в-третьих, служили одновременно крепостями, в которых отсиживались люди при нападении врага. Церковь строилась с учетом этих трех задач, т. е. ее свойства должны были удовлетворять решению первой, второй и третьей задачи.
Затем указывалось, в каких внешних условиях происходило строительство, какими материалами располагали люди для постройки. И это объясняло характер материалов, из которых они были построены. И, наконец, испытуемым сообщались некоторые дополнительные соображения относительно исторических обстоятельств строительства этих зданий
Потом на основании этой лекции выделялись характерные отличительные признаки армянских средневековых зданий. С одной стороны, это выражение идеологии и вместе с тем крепостная постройка. С другой стороны, идеология воплощалась не только во внешних формах, но и в плане построения. И наши церкви, и армянские особенно строятся, имея в плане вид креста. Крест служит как бы основанием, по контурам которого возводится здание.
Характерны пропорции такого здания. Некоторые армянские средневековые здания очень большие, но сохраняют характерные пропорции и в целом, и в некоторых сёбих'особенных деталях: они больше в ширину, чем в высоту. Это особенно четко проступает на такой детали, как барабан. Есть такой на церкви; знаете? Он находится над крышей. Вот в армянских церквах барабан широкий, а крыша невысокая, далее идет основное здание. Оно может быть большое, но всегда ширина преобладает над высотой.
Итак, очень характерны пропорций. Затем, очень характерны формы окон и дверей. Имели в виду, что это должны быть крепости, поэтому окна у них узкие, длинные, щелевидные. И двери, несмотря на то, что в них должны были заходить люди, делались также как можно более узкими. Это естественно, если здание должно служить крепостью, в которую не должны прорваться враги.
Характерной особенностью этих зданий был местный материал, из которого они строились. Это был знаменитый армянский туф. Это великолепный строительный материал, прочный и вместе с тем легко поддающийся обработке. Поэтому здания строились из больших камней, точно пригнанных друг к другу, тщательно обработанных. Это не были валуны, какие иногда встречаются в Западной Европе, которые вставляются в стену и промежутки между которыми заполняются раствором. Нет, здесь камни хорошо пригнаны друг к другу, потому что они хорошо обрабатывались.
Теперь последняя характерная особенность. Несмотря на легкость обработки камня, которая позволила появиться в армянском искусстве характерной резьбе по камню, средневековые церкви характеризуются бедностью декора, т. е. украшений. Как правило, украшения имеются, но они незначительны. Хотя от этого правила есть большие отклонения, так что в другой раз этот признак может стать колеблющимся, но в общем-то армянские средневековые церкви несравненно бедней по декору, чеАм, скажем, грузинские.
Был установлен таким образом ряд отличительных признаков. Они были выписаны на карточку в строго постоянном порядке. По всем шести признакам делался общий вывод: по совокупности признаков это здание армянское или неармянское.
В обоих случаях — при обучении по традиционному способу и при обучении по поэтапному способу — дело доводилось до непосредственного узнавания (при предъявлении фотографии здания испытуемый говорил: «Это — армянское здание» или «Это — неармянское здание»). Но при традиционном обучении мы никаких средств по организации действия испытуемого с этими объектами не указывали, к этому он приходил сам. Мы давали только оценки в конце действия: правильно, неправильно. В случае же поэтапного формирования очень жестко отрабатывалось самое действие по анализу данного объекта. Первый признак на основе карточки, второй, третий... и заключение. После того как мы переходили на громко-речевой этап, карточка убиралась, а испытуемый сначала по нашему указанию, потом самостоятельно просматривал образец сперва по первому признаку: есть — нет, затем по второму признаку: есть — нет и т. д. Когда мы переходили к этапу внешней речи «про себя», то здесь мы ему указывали номер признака, а он отвечал: «да» или «нет». Только на последнем этапе мы прекращали контроль за действием испытуемого и предъявляли ему снимок, давая возможность провести полностью самостоятельный анализ.
Что же получалось в конце? Получалось, что результат был как будто одинаковым и тут, и там Значит, и при обычном обучении можно достигнуть очень топкого различения. По оно оказывалось неустойчивым. Неустойчивость качества продукта — вот что характерно для результата всякого стихийного научения. Потому что процесс остается скрытым, нерегулируемым, подвергается множеству случайных воздействий и извне, и со стороны испытуемого Потому что испытуемый может посмотреть на что-то не совсем так, как нужно, он может быть недостаточно активным. Такие колебания присущи стихийному научению.
Еще одно характерное обстоятельство. Испытуемый мог дать правильный ответ, но оставаться не совсем уверенным в нем Достаточно было экспериментатору при получении этого верного ответа нарочно сделать недоуменный вид, как испытуемый начинал сомневаться Он брал назад свое решение, снова смотрел на фотографию — словом, терялся
Есть еще и такая характерная особенность. Достигнутые результаты тренировки действовали только в области восприятия. Испытуемый, когда ему предлагался объект, мог ответить тонко и правильно, но при этом не мог объяснить, почему так. Он не мог нарисовать типичное здание армянской архитектуры. Он мог нарисовать лишь одно из тех зданий, которые ему предъявлялись. Он мог нарисовать и частное здание, которое представляло собой конгломерат из частей разных зданий, которые ему предъявлялись в ходе тренировки. Но нарисовать типичное здание он не мог.
Совсем другой результат получился при поэтапном формировании. Здесь полученный образ опирался на систему четких признаков, на которых он вырабатывался. Если даже экспериментатор и изображал сомнение при его ответе, испытуемый настаивал на своем: «Вот же этот признак есть, и этот признак есть, и этот признак есть — значит, это армянское здание». Он защищал свое мнение, потому что опирался на четкую систему.
Когда испытуемым предлагали нарисовать типичное армянское здание средневековья, то хотя по степени мастерства это были детские рисунки, но они были совершенно правильные: это была схема именно армянского здания. А нас интересовало именно это: умение создать обобщенный образ. Поэтому мы были довольны.
Итак, этот эксперимент ярко показывает следующее. Во-первых, конечный результат, т. е. новый характерный образ предмета складывается в результате действия по анализу этого предмета. Но само- то действие может складываться или упорядоченно (когда мы его организуем строго поэтапно), или стихийно (на основе сопоставления разных образцов одного и того же типа) Образ здесь тоже складывается, но что там сравнивается, в каком порядке, всегда ли по одним и тем же признакам или нет, — все это остается нерегламен- тированным, и можно быть почти уверенным, что все это очень колеблется Отсюда понятна длительность этого процесса, крайняя неуверенность испытуемого, потому что — и это тоже очень интересно — хотя опознавательные признаки, несомненно, выделяются и в стихийном процессе, они так и остаются неосознанными. Понимаете? Испытуемый ими пользуется, но не вычленяет их из остального состава характерных особенностей здания, и поэтому практи- чески-то он пользуется, но чем пользуется — осознать не может. Неосознанность того, что происходит, ведет к тому, что для него
самого процесс этот неуправляем. Но в конце концов получается конечный результат, т. е. когда испытуемый при взгляде на объект определенного рода узнаёт его как таковой сразу.
Теперь я хочу рассказать вам еще об одних опытах. Это последние опыты, принадлежащие сидящим здесь товарищам А. Подольскому, Н. Нечаеву и Г. Лернер. Эти опыты касаются одного специального случая. В этом случае особенно ясно выступают само действие и его изменение. И видна роль его организации.
Речь идет о таком довольно широко принятом среди операторов разного рода действии по распознаванию объектов, которое проецируется на определенные клетки матрицы 4x4:
И вот определенные объекты попадают в определенные клетки этой матрицы. Нужно распознать клетки, которые имеют значения. Для нашего случая они показаны крестиком, а на настоящей матрице они затемнены. Вот эти клетки имеют значение. Если появляется не одна клетка затемненная, а несколько, или если появляется затемнение на других клетках, то это уже считается помехой
Задача испытуемого состоит в том, чтобы опознать появление значащих клеток или отсутствие значащих клеток, т. е. объектов, за 0,6 секунды Такое время задано за 0,6 секунды нужно «обежать» взором эти клетки и установить, имеются ли в них значащие объекты, и если имеются — то какие
Испытуемым рекомендуют осматривать матрицу по часовой стрелке Они должны осмотреть поле и установить, имеются или нет значащие клетки, за 0,6 секунд. Это довольно узкие временные рамки.
Объекты предъявляются испытуемым таким образом, что имеется то одна клетка, то другая, то помехи, то вообще чистое поле, что тоже есть одна из возможных ситуаций, когда нет искомых объектов. Все они даются для опознания, одна задача за другой до тех пор, пока испытуемые не достигают указанного времени опознания
Опыт делается тоже двумя способами Один способ: традиционное упражнение, традиционная тренировка. В этом случае испыту-
емому показана таблица, указывается, где расположены значащие клетки, как их надо искать, указывается, что появление затемнения в других клетках — это помехи, а не искомый объект. Затем начинается показ всякого рода комбинаций из этих объектов. И в этом тоже достигается заданное время. Но для этого приходится дать в среднем свыше 5000 предъявлений. Есть испытуемые, которые доходят до этого времени немного больше; чем за 3000 экспозиций, но есть испытуемые, котором требуется свыше. 7000 экспозиций. Так что 5200 — это среднее количество.предъявлений объектов. По достижении нужного результата тренировка считается законченной.
Теперь второй способ. Испытуемому достается та же самая таблица. Дается то же самое указание на порядок обследования этих элементов, но вводится одно дополнение. Клетки по горизонтали метят греческими буквами: а, (3, %, 8, — а клетки по вертикали метят цифрами: 1, 2, 3, 4.
Каждая клетка таким образом получает свои «имя» и «фамилию». Испытуемые должны не просто осматривать и опознавать объект, но называть адрес клетки и определять вслух, есть там затемнение или нет. И только после этого испытуемый делает общее заключение.
Мало того. Произошло еще одно «утяжеление» этого процесса. Следуя «драконовским» методам поэтапности, мы решили ввести материализованный этап. Этот этап заключался в том, что испытуемому давалась маленькая указка, и он водил этой указкой по таблице и показывал по «имени и фамилии» ту или иную значимую клетку и говорил, «есть» или «нет» на пей затемнение Потом шел дальше по часовой стрелке указкой от одной клетки к другой Все время он вел указкой и только в конце отнимал ее от матрицы, говорил о том, что или ничего нет, или называл то, что видел Вот это движение которое идет с помощью материального средства по таблице и за которым следует глаз, на первый взгляд производит, я бы сказал, удручающее впечатление Задача вроде простая, испытуемые — взрослые, ну зачем им нужно водить палочкой по клеткам и обязательно называть то, что и так видно. Однако результаты получились совершенно неожиданные. Оказалось, что в данном случае для достижения нужной величины скорости опознавания потребовалось не 5200 в среднем, а 220- 250 экспозиций Всего Это же почти в 20 раз меньше!
Во-вторых, оказалось, что когда вы даете экспозиции традиционным способом, то испытуемый доходит до какой-то требуемой
скорости, но эта величина тоже неустойчивая. Испытуемый дает ответ то за это время, а то за большее время. Причем большее время может отклониться настолько, что иногда выходит за допустимые пределы.
В-третьих, при традиционном обучении, даже когда достигнута нужная скорость, испытуемый очень чувствителен к помехам. Введение даже одной помехи увеличивает время опознания на 25%, а двух — на 48%, т. е. в 1,5 раза. Введение трех помех вызывает у испытуемого такое чрезмерное и беспорядочное возбуждение, что это похоже на невротическую реакцию: он теряется, не знает, как выполнить действие, потому что задача для него становится сверхтрудной. Пришлось прекратить такие испытания.
А вот при поэтапной методике, даже нарочито утяжеленной, во- первых, получается неожиданная скорость усвоения при начальном чрезвычайно замедленном способе действования. Ведь замедление многих пугает. Большинство хочет сразу получить великолепный эффект. Но это неправильная установка. Главное — сначала делать все правильно, а уж потом быстро. Итак, сначала получается медленное движение, потому что испытуемый ведет указкой и говорит о каждой клеточке. А потом все это делается скорей и скорей, и оказывается, что в целом во времени вы выигрываете. Но скорость выполнения сильно меняется от начала и до конца процесса.
Очень важно, что испытуемые, обученные по методике поэтапного формирования, нечувствительны к помехам, т. е. они вообще не обращают на них внимания. Они знают отличительный признак, а все остальные — это не то! Так вырабатывается устойчивость к помехам
Получив такие результаты, экспериментаторы удивились что же получилось? Тогда они взяли покорную девушку (Г. Лернер), которая возложила на себя тяжкую задачу: посмотреть, какие движения при этом производит глаз. Есть две методики: в одном случае на глаз ставится присоска, в другом — регистрируются электроимпульсы с мышц глаза. Вот по этим двум методиками они старались установить, а что же делает глаз, когда испытуемый опознаёт наличие или отсутствие объектов в указанной матрице.
Здесь обнаружилась следующая занятная вещь. Если расспросить испытуемых о том, что они делают, когда рассматривают матрицу, то оказывается, что испытуемые и при традиционном обуче-
нии, и при поэтапном обучении говорят одно и то же. Они говорят, что они делают то, что им сказали, т. е. обследуют матрицу и устанавливают, есть там нужный объект или нет. Одинаково говорят. Но рисунок, который мы получаем от объективного движения глаза, показывает иное. Оказалось, что при традиционном обучении глаз ведет себя так, как он вообще привык вести себя в жизненных условиях, т. е. он не просто фиксирует точку, а делает колебательные движения вокруг нее, обследукgt;щие*движения. Потом глаз не сразу сюда приходит, а делает несколько ненужных движений и т. д. Закончив это движение, глаз часто делает возвратные движения, о которых сам испытуемый ничего не знает. Наконец, оказалось, что даже после того, как испытуемый выносит свое решение и говорит «есть» или «нет», глаз еще раз делает движение, как бы убеждаясь в верности сделанного заключения. Эти дополнительные лишние движения осуществляются в уменьшенном масштабе, но сохраняются. Это чрезвычайно затрудняет и сам процесс, и достижение конечного результата. Такое беспорядочное оглядывание назад, реакция на помехи, которые появляются неожиданно в той или иной части поля, — и они-то и вызывают полное расстройство движения: только что был порядок, и вдруг появляется какое-то пятно, глаз его обследует, но это не осознаётся субъектом. Глаз делает множество объективно ненужных движений, и на это уходит время, а в особых случаях вообще возникает дезорганизация.
А у других испытуемых, обучающихся с помощью методики поэтапного формирования, очень скоро глаз начинает двигаться только по оптимальной траектории — от точки к точке
Во-вторых, оказывается, что глаз, как бы прикованный к кончику указки, фиксируется на этом кончике и не делает никаких лишних движений, т е. при поэтапном формировании (на основе сначала материального действия, а потом с помощью фиксации в громкой речи) глаз переучивается. Он учится новому движению, он действует не так, как в обычных условиях, и он усваивает новые движения, строго соответствующие заданию.
Оказывается, что умение рассматривать, которое формируется с первых дней жизни, — первое, чему учится младенец и что потом составляет, чуть ли не 85% нашей информации о внешнем мире, — это зрительное восприятие К этому умению мы путем обычного обучения А если нужно получить действие гораздо более экономное, гораздо более продуктивное по времени, то этому нужно учить специально, надо изменить структуру действия. Этому новому действию нужно не просто учиться, а переучиваться, чтобы освободиться от старого. Переучивание всегда труднее, чем первоначальное обучение, и оно требует возвращения к материальной форме действия, потому что иначе вы это не проконтролируете, ведь это же идеальное действие взора. Если вы ловите взглядом кончик указки, а указку двигаете по заданному и осознанному маршруту, то и взгляд идет за кончиком указки.
Очень важно, что эти и подобные результаты открывают новый путь к исследованию психических процессов вообще. Ведь психические процессы до сих пор считались первоначально внутренними, доступными только самонаблюдению. А в таком виде исследования остаются крайне ограниченными по своим возможностям, естественно, имея в виду психическое только в его окончательном виде. Исследователи разводили руками и думали, что же можно реально исследовать.
А реально можно исследовать физиологические процессы. Это все-таки материальная вещь. Хотя мы очень далеки от того, чтобы проследить путь отдельного процесса в головном мозгу, но в принципе это возможно. А если исходить из того, что психологическое есть чисто субъективное, то тут и принципиальной возможности никакой нет.
Вот поэтому так сильна тенденция современной психологии искать эти физиологические основы. Против этого, конечно, нельзя и не стоит возражать, потому что очень хорошо, если будут раскрыты физиологические основы. Но они не раскрывают того, что на этих основах вырастает, т. е. самого психологического процесса.
Другая линия поисков — это поиски в сторону логики. Это то, куда идет такой большой исследователь, как Пиаже. Он считает, что совершенно правомерно искать физиологические механизмы так называемых психических процессов, но это же не объясняет логики того, что отображено в психике. То, что отображено, подчиняется логике внешних вещей Значит, надо изучать логику как другую основу для изучения психологического.
Ну а где же психология? Как видите, с этой точки зрения психологии и нет Есть только явление. А явления не составляют предмета науки. Ну а если теперь вы знаете этот процесс, тогда другое
дело. Тогда физиологические основы — сами по себе. Это тоже нужно знать: человек не воздушное существо. Но это только возможности для реализации тех или иных психологических процессов. Только возможности! А то, что будет реализовано, зависит от того, что будет воспитано.
Значит, мы получаем, таким образом, специфический метод исследования собственно психологических процессов. В чем заключаются эти собственно психологичесше процессы? Они заключаются в той системе связей, которую мы воспитываем и которая обеспечивает выполнение действий Как внешних, так и внутренних. Эту систему мы заранее задаем. Другое дело, Что мы ее потом должны воспитать на основе условных связей, т. е. по законам высшей нервной деятельности. А что именно воспитываем, какую систему, с каким содержанием — это то, что мы реально делаем как психологи.
В обычном обучении эта система остается неопределенной, потому что обычное обучение не учитывает всех условий воспитания, не знает этой системы. Но теперь, когда мы с ней уже достаточно знакомы, мы знаем, что даже тогда, когда систему связей и не учитывают, ее все-таки воспитывают. Хотя и плохо, с целым рядом дефектов.
Значит, таким образом мы получаем собственно психологический метод. Я вам раньше говорил о предмете психологии, а теперь мы получаем метод психологического исследования, который заключается в том, чтобы формировать психологические явления с заданными (обязательно заданными!) свойствами Вели вы не построите этих заданных условий, тогда и не будете знать, что от чего получилось Л если вы их целенаправленно построите, тогда вы это будете знать. Вы будете создавать, если их нет, тс условия, которые обеспечивают формирование заданных свойств. И когда вы будете знать эту систему, тогда вы будете знать, почему у вас не хватает каких-то свойств (когда их не хватает). Не потому, что способностей у испытуемого нет, а потому, что вы не обеспечили усвоение некоторых средств психической деятельности
До сих пор живы идеалистические представления, что психическая деятельность — это духовный акт, который имеется у человека от рождения и не подвержен изменениям А на самом деле этот Духовный акт есть не что иное, как перенесенное в идеальный план предметное действие, вооруженное своими особыми средствами.
Они могут быть лучше или хуже усвоены, обобщены, мера овладения ими может быть разной. Нужно ясно представлять себе, что это совершенно реальный процесс. И сам перенос его в идеальный план есть тоже совершенно реальный процесс. И если вы не обеспечите его, то получите плохую психическую деятельность.
Значит, нужно представлять это себе совершенно прозаически, если хотите понять психическую деятельность. Она такая же, как и всякая другая работа. Этой работе надо научиться. Эту работу надо вооружить адекватными средствами. А если вы этого не сделаете, то будет плохо. А некоторые представляют себе так, что это — свойство мозга. Но это есть идеалистическое представление о духовной деятельности как не подчиненной конкретным реальным ограничениям. А вместе с этими ограничениями рождаются и новые возможности, потому что оказывается, что вы можете оснастить психическую деятельность такими орудиями, которые сделают ее совершенно иной по производительности.
Значит, первый вывод — это вывод, который касается метода психологического исследования. В связи с этим стоит упомянуть, что данные самонаблюдения нами не отрицаются. Они признаются. На основе их мы говорим, что явление выглядит так-то. Но это же есть только явление. Ничего больше. А что скрывается за этим явлением? Это мы можем узнать только тогда, когда сами это явление делаем. Вот когда мы делаем, достигаем определенного вида явления, тогда мы знаем, что за ним скрывается.
Значит, самонаблюдение дает то, что оно может дать, — явления Не более того Выбрасывать данные самонаблюдения у нас нет никаких оснований Однако ограничиваться ими — значит отрицать психологию Потому что наука никогда не ограничивается одними явлениями А если мы знаем все те механизмы, которые мы же сами и воспитываем, тогда мы начинаем понимать и роль явления. Потому что когда вы имеете вот эту сложную систему, которая ушла внутрь, а от нее остается лишь явление, с помощью которого вы контролируете весь процесс, тогда вы начинаете понимать, насколько выгодна эта форма. Это наиболее выгодная, наиболее экономная форма психической деятельности, потому что вы, ваше сознание уже не занимаетесь мелко расчлененным процессом, а оно представляется вам в очень экономном виде, в итоговом виде этого явления
Сознание людей — это вовсе не безразличная вещь. Общество затрачивает колоссальные средства для воспитания сознания. Значит, это стоит того. Но психологически люди никак не могут преодолеть представления о том, что орган сознания — это мозг. А явления психики неизвестно откуда берутся. Так до сих пор сохраняются представления эпифеноменализма, что мозг производит психику. Но дальше эта психика никуда не годна, потому что она есть идеальное явление. А мы же не можем допустить, чтобы идеальные представления, мысли и т.д. влияли на материальное и путали все законы материальных вещей.              ,
Итак, представления, выдвинутые 1Ьбб?*од и теперь существуют. Все наши физиологи именно так и представляют себе психику. Теперь вы понимаете, что мозг, а человеческий мозг особенно, — это система возможностей. А какие из этих возможностей будут реализованы, зависит от того, как мы построим внешнюю и внутреннюю деятельность. Из самого мозга она не вытекает. Наоборот, из мозга как такой широкой возможности вытекает следующее требование: «А что вы реализуете из этих возможностей?»
Некоторые считают, что сначала представление действует на мозг, затем мозг вызывает сокращение мышц, человек начинает двигать руками и ногами или говорить. В общем, мол, мозг работает. Не мозг работает, а человек работает. Благодаря мозгу — да, но работает не мозг, а человек. Не представления сами действуют, и не мысль сама действует, а действует человек на основании представления, мысли Правда, если все это воспитано не так, как нужно, то и человек действует не так, как нужно. Но действует человек, т е. субъект Именно субъекгность есть начало действия Не психика сама действует, а субъект, обладающий психикой как формой идеального действия, отраженного от ма ! ериального действия.