268
буквально без какого бы то ни было опыта реальной межличностной коммуникации и общения. Иногда мне кажется, что наша образовательная система одной из своих главных целей ставит воспитание людей, предназначенных для жизни в изолированных клетках.
Пребывая в мечтательном настроении, я размышляю., не слишком ли самонадеянно будет обратиться к представителям нашей образовательной системы с просьбой уделить внимание еще одной, новой, цели в дополнение к тем, которые сформулированы ими с такой интеллектуальной отточенностью. Я думаю о том, согласятся ли они не только поверить, но и подтвердить на деле, что одна из целей образования — научить молодых людей жить в качестве личностей среди других личностей.
В сущности, эта моя мечта кажется мне достаточно скромной. Для ее воплощения в жизнь не потребуется вложения значительных ассигнований, построения новых зданий, расширения штата учителей. Нам просто пришлось бы изменить мышление школьных учителей, климат в школьных помещениях и — возможно, это самая трудная задача — мышление школьной администрации.
Если бы все учителя и преподаватели в начальной, средней и высшей школе смогли бы осознать и признать тот факт, что они являются обычными людьми, которым свойственно ошибаться, имеющими дело с другими людьми, которым тоже свойственно ошибаться, наша образовательная система уже наутро претерпела бы революционный переворот. Если бы только они признали, что общение между людьми — такая штука, которой предстоит продолжаться на протяжении всей их жизни и их учеников, тогда, может быть, они согласились бы включить практику реального, открытого, сочувственного общения в образовательную программу. Это стало бы грандиозной отправной точкой, начальной подготовкой для жизни среди людей.
Однако даже такие предложения нередко вызывают, как мне известно, непреодолимый страх у учителей и
i
269
администрации. Для учителя стать личностью, общающейся со своими учениками, означает раскрыться в качестве уязвимого человека, подверженного смене настроений, имеющего свои чувства, способного ошибаться, изредка чувствующего вдохновение. Исчезнет несменяемая и неизменная маска непогрешимости, которая представляет собой самое ценное достояние почти каждого учителя (см. в Dillon, Personal Teaching, 1971, рассказ автора о собственных первых попытках автора сбросить подобную маску).
Однако я, как и другие, особенно в последние годы, уже писал о такой возможности гуманизации школ, и мне не хотелось бы повторяться. Так что если вы заинтересовались, обратитесь к книгам: Rogers, 1969; Lyon, 1970; Leonard, 1968; Herndon, 1968, и многим другим, ссылки на которые вы найдете в этой литературе.
Теперь я хотел бы высказать новое предложение, которое мне самому не доводилось встречать раньше. Если группа серьезно настроенных родителей захочет основать «учебную лабораторию» для своих детей, почему не дать им лицензию на пробы и эксперименты? Период обучения можно ограничить пятью годами, если уж только так удастся удовлетворить бюрократов, но вообще-то мы могли бы, за исключением разумных медицинских и санитарных мер предосторожности, освободить эту группу родителей от вмешательства всякой государственной регуляции относительно программы, экзаменов, аттестации — от всего калечащего полутюремного режима. Кто мог бы протестовать против этого? Существуют только две причины. Если мы не доверяем желанию родителей дать своим детям все самое лучшее, тогда мы будем против. Если мы как бюрократы опасаемся, что в конечном итоге это может угрожать нашему статусу и всей старательно выстроенной системе аттестации учителей, одобрения учебников, а также старой гвардии педагогов, мы будем против. Однако при этом мы потеряем бесценную возможность внести разнообразие в нашу систему образования, гуманизировать ее, открыть новые перспективы. И дети, и
270
родители наверняка могли бы чему-то научиться в рамках такого эксперимента. Надеюсь, нас не испугает, что в таких лабораториях будут иметь место эмоциональное развитие, честное выражение своих чувств и содержательное обучение.