Я: Каким образом? Почему?
Гейл: Я не знаю, почему мне это пришло в голову, но, выйдя замуж, я вдруг почувствовала себя так, словно моя жизнь окончена. У меня создалось впечатление, что я спокойно могу лечь и умереть. Мне некуда пойти, нечем заняться. Я перестала быть личностью, независимым существом и делать то, что мне хочется... Хотя я, как ни думаю об этом, не могу сказать, почему получилась такая разница
48
между тем временем, когда мы поженились, и тем, когда мы просто жили вместе.
Я: Ты в гораздо меньшей степени чувствовала себя личностью после того, как вышла замуж?
Гейл: Да. У меня была настоящая депрессия, и сейчас я стараюсь за косичку вытянуть себя из этого болота...
Дик: Я тоже не знаю причины своих ощущений. Они просто появились, и всё. Я, конечно, думал, что брак мне будет не в радость, что я окажусь связан и уже не смогу просто взять и уйти. Что мои переживания будут примерно такими, как описывает Гейл. Но этого не случилось. Напротив, я почувствовал себя так, словно все только начинается. Это оказалось для меня настоящей неожиданностью, и, знаете, я даже не могу описать свое состояние. Я просто думаю, что та немалая часть моего внимания, которая была направлена на других женщин, теперь отключилась. Мне больше не надо разглядывать витрины. Свой выбор я сделал. Думаю, брачные узы заметно снизили мою напряженность, и я почувствовал себя гораздо свободнее в повседневной жизни.
Я (обращаясь к Гейл): Какие ожидания у тебя были до того, как вы поженились?
Гейл: Я уговаривала себя, что это будет очень романтично и замечательно. Но при этом мне не очень-то хотелось связывать себя с кем бы то ни было, и тогда я убеждала себя: «Подумай, нет же никакой разницы между тем, что вы просто живете вместе, и замужеством, — единственное, что изменится, это твоя фамилия, и в глазах общества все станет законно». Однако все это подразумевало определенные обязательства и требовало большего постоянства.
Я: Что заставило тебя выйти замуж?
Гейл: Ну, я как бы все время потихоньку подталкивала Дика к тому, чтобы нам пожениться. Я говорила, мол, ты никогда на мне не женишься. Я совсем не хочу заводить детей и все такое, хотя сейчас я говорю об этом не очень серьезно. А однажды вечером мы были в гостях у наших
49
приятелей, и я повела себя отвратительно. У меня было препоганое настроение. Дик, в конце концов, стал злиться и расходился все больше и больше. Мы ссорились всю дорогу домой, а это долгий путь, и, уже ложась в постель, продолжали скандалить. Тогда Дик сказал: «Можешь забирать свои вещи и убираться отсюда». А я ответила: «Нет, не пойду. Я здесь живу и уходить никуда не собираюсь». Он помолчал, а потом спросил: «Тогда ты, наверное, хочешь пожениться?» И я сказала: «Хорошо». Практически он поставил меня перед выбором: или мы поженимся, или убирайся отсюда. А я не хотела уходить, поэтому и согласилась. В тот момент я чувствовала себя очень частливой. Было просто замечательно, что мы на это решились.
Дик: Это словно разрядило атмосферу. Очевидно, что благодаря этому разрешился какой-то кризис. Брак стал решением проблем, которые и вызвали тот инцидент. Безусловно, предложение пожениться ставило нас перед выбором — разорвать отношения или упрочить их. Еще, по-моему, важную роль сыграло то, что наш брак делал счастливыми всех остальных. Я сразу понял, что это станет облегчением и для моих, и для ее родителей, понимаете... Ведь законный брак — это своего рода публичное принятие на себя обязательств, и я всегда считал, что суть именно в этом. Может быть, при идеальных обстоятельствах так оно и есть. Но в определенных аспектах у нас получилось совсем наоборот.
Я {обращаясь к Гейл): Ты можешь еще что-нибудь сказать по поводу вашей жизни после брака?
Гейл: Я обнаружила, что у меня тоже было множество нелепых представлений о браке. Одно из них — не знаю, откуда я этого набралась... Так вот, я думала, что после свадьбы любовь больше не нужна и мне уже не нужно будет заботиться о Дике. Я решила, что смогу на все махнуть рукой и в свое удовольствие заниматься собственными делами. Но вышло совсем иначе. Я не могу все время заниматься своими делами, игнорируя Дика, я все равно
50
забочусь о нем, и это оказалось для меня неожиданностью. Когда ждешь, что не будешь беспокоиться о чем-то, а потом все равно беспокоишься, — это очень трудно.
Комментарий
На мой взгляд, этот раздел иллюстрирует случай, когда человек интроективно (Интроекция — в психоанализе неосознанный психический процесс, при котором человек вносит в свою психику какие-либо характеристики другого человека или объекта. — Прим. перев.) заимствует ценности или социальные роли у окружающих, не проверяя их собственным опытом, и это оказывает огромное влияние на его жизнь и его поведение. Очевидно, Гейл, сама того не сознавая, интроективно усвоила представления о том, что жена — никто, зависимая личность, которая не может делать то, что хочет, и не имеет будущего. Совершенно естественно, что у Гейл, оказавшейся в ловушке собственной интроективной роли — ведь Дик, безусловно, ей этой роли не навязывал, — возникло ощущение, будто ее жизнь закончилась. В заключительной части нашей беседы выявилось еще несколько интроективных представлений, довольно необычных по характеру. Интересно было бы побольше узнать о детстве и воспитании Гейл, чтобы понять, каким образом она пришла к мысли о том, что после вступления в брак любовь больше не нужна, и откуда взялось убеждение, что в браке жене не приходится «беспокоиться» о своем муже. Теперь Гейл придает несколько больше значения собственному опыту, нежели этим интро-ективным представлениям. Она обнаружила, что все-таки «беспокоится» о Дике и вовсе не освободилась от заботы о нем, а также поняла, что сохранение взаимоотношений требует усилий.
Выслушав эти признания, я испытал чувство глубокого возмущения по отношению к нашей образовательной системе. Даже с учетом всей несуразности процесса преподавания и обучения в наших школах, самая элементарная
51
грамотность в вопросах межличностных отношений спасла бы Гейл от целого ряда испытанных ею трудностей. Она знала бы, что жизнь женщины, даже в браке, в значительной степени есть то, что делает из нее сама женщина. Она знала бы, что любовь — это составная часть брака. Она уяснила бы, что человек, вступив в брак, не обретает вечного блаженства; его ожидают внутренняя борьба и труд, в результате которых он строит нормальные взаимоотношения. Кажется невероятным, что Гейл до двадцати одного года так и не узнала этого.
У Дика интроективный образ брака оказался иным. Он боялся, что брачные узы свяжут его и сделают несчастным. Но он тоже на собственном опыте убедился, что это не так. Для него стало облегчением отсутствие необходимости «разглядывать витрины» потенциальных невест, и он ощутил даже большую свободу.
В нашей беседе выявились также две причины вступления в брак, из-за которых прогноз его стал весьма сомнительным. Первый мотив — вступление в брак ради спокойствия родителей. Стремление доставить удовольствие родителям не должно становиться решающим фактором, когда двое спрашивают себя, готовы ли они связать свои жизни воедино. Вторая причина может оказаться совершенно ложной — речь идет о вступлении в брак для преодоления кризиса во взаимоотношениях. Дик и Гейл явно говорили друг другу: «Либо мы поженимся, либо разбежимся». Такое решение кажется мне сомнительным, поскольку ему не предшествовал прямой взгляд ни на реальные проблемы брака, ни на трудности, связанные с продолжением их взаимоотношений. Вместо этого была, в сущности, апелляция к магии — ожидание того, что вступление в брак сотворит чудо и разрешит все проблемы. Уровень межличностного общения при обсуждении этих проблем был у них крайне невысок.
Гейл: Когда Дик говорит мне, что я должна измениться, быть такой-то и такой-то, я в это верю. То есть я верю, что он хочет видеть меня совсем другой, и мне нужно разо-
52
рваться — либо неудовлетворенный муж, либо неудовлетворенное «Я». Понимаете, я тоже хочу, чтобы он изменился, но у меня другая манера. Я не закупориваю все это в себе, чтобы потом взорваться. Если Дик делает что-то, что мне не нравится, обычно я сразу ему об этом и говорю. Я говорю тебе один раз, Дик, а потом надуваюсь.
Я: Как она дает тебе знать, что ее злит или огорчает то, что ты делаешь?
Дик: Ну, насколько я помню, она всегда надутая. В сущности, я не могу вспомнить, чтобы она сначала что-то говорила мне, а потом надувалась. Мне кажется, это происходит одновременно. По крайней мере, так я это воспринимаю... Конечно, меня это бесит. Не знаю почему — возможно, это просто различие в modus operandi (от лат. — способ, образ действий. — Прим. перев.). Я предпочитаю держать все в себе, не по каким-то там этическим соображениям, просто я так устроен. И я думаю, что, поскольку настроение у нее портится постепенно, мне кажется, что это ее обычное состояние. Перерывы же я забываю, понимаете? И про себя начинаю думать: «Почему я должен терпеть эту вечную надутость?» Этим, наверное, и объясняется мое желание, чтобы она изменилась. (К Гейл): С моей точки зрения, твое скверное настроение — словно стена, через которую я не могу пробиться. Скажешь мне, что ты чувствуешь, а потом надуваешься... Мне из-за этого очень трудно. Я помню, что с моей матерью было нечто похожее и мне с ней было точно так же тяжело, поэтому мне так и хочется разрушить эту стену, как бы прорваться через нее...
Комментарий
Если вы наблюдательны, то, наверное, замечали такой тип взаимоотношений между пяти-, шестилетними детьми. Первый требует, чтобы второй вел себя по-другому, и приходит в ярость, когда этого не случается. Второй же надувается. Обнаружить различие в modus operandi — не
53
новость. Его можно заметить почти в любых отношениях. Но проявление его в такой сильной степени говорит о том, что для построения устойчивых взаимоотношений необходимо пройти долгий путь личностного роста и межличностной коммуникации.