недалеко от Спарты — царицы горнего Пелопоннеса и грозного противника Афин — находилась скала, отвесной стеной уходившая в овраг. Это место в древности не посещали вездесущие туристы, которые в наши дни с фотоаппаратами на груди бегают и снуют, как муравьи, по археологической карте мира. Сюда не приходили поэты, чтобы любоваться таинственным, серебристым светом луны — огненной льдины, плывущей в бездонном океане ночи. На выступ скалы, как на площадку крепостной башни, спартанцы приносили детей, которые, по оценке старейшин города, не могли стать выносливыми воинами — гипполитами, и на глазах родителей кидали их в пропасть, как в пасть кровожадного чудовища. Спартанец не должен был испытывать жалости; городе — государстве, похожем на военный лагерь, не было места больным, слабым и увечным. Эта гекатомба продолжалась веками ради могущества и славы Спарты. Город, как сказочный дракон, пожирал собственных детенышей, если они рождались без острых зубов и когтей. Если бы можно было собрать воедино кровь убитых детей, то она наполнила бы овраг, как щедрый хозяин наливает вино в чашу до самых краев. В Спарте находили приют убийцы и злодеи. Преступник, у которого мышцы были крепки, как медный лук, считался героем. А ребенок, который не мог поднять оружие своего отца, должен был умереть. Слабость и жалость — это два величайших преступления для спартанцев. Но опыт селекции и узаконенной жестокости не удался. Спартанцы, когда-то отражавшие полчища Дария и

Ксеркса, на закате своей истории позорно бежали от легионов Сципиона. Их последний царь был посажен в железную клетку, как диковинный зверь. Спарта исчезла, как будто сама провалилась в пропасть, куда бросала, как мусор, с городской стены своих детей.

Мораль Спарты пришлась по духу некоторым современным поклонникам здорового тела и представительницам такой гуманной науки, как медицина. Некто С. Г. выступила в прессе с предложением, достойным каннибала: определять лабораторным путем состояние человеческого плода, а затем на основании полученного анализа казнить или разрешить жить ребенку, вынести смертный приговор или помиловать. — «Такое исследование должно быть произведено как можно раньше; промедление может обратиться в беду для родителей и ребенка», — пишет она. Оказывается, здесь нежная забота о больном ребенке! Мадам С. Г. предлагает отрезать ему голову во избежании возможных страданий, а также расходов, которые лягут на семью. Возможно, современная спартанка хочет написать диссертацию, чтобы на этом заработать докторский диплом, как в средневековом Китае присваивали научные степени тому, кто изобретал новый вид пыток. К сожалению, приходиться доказывать очевидное для нравственного чувства, а именно, что людоедство — мерзкая вещь. Многие из великих людей всех отраслей человеческой культуры — науки, философии и искусства имели врожденные дефекты, пороки и неизлечимые болезни. Однако они, преодолев их силой воли и настойчивостью, стали не шлаком, а славой человечества. Природа человека устроена так, что физические недостатки человека компенсируются развитием других сил и способностей. Талант человека нельзя определить химико-ла- бораторным путем или рентгеновскими снимками. Если бы слепец Гомер, прославивший поход греков, под предводительством спартанцев против Трои, родился бы в Спарте, то человечество не имело бы «Илиады» и «Одиссеи». Обременяют человечество не физические, а нравственные уроды, но к ним относятся с большим снисхождением.

Эмоциональная жизнь больного ребенка может быть более глубокой, чем у здорового. Часто у больных детей больше чуткости и тепла к своим родителям. Если семья — это нравственная школа, то больные дети учат своих родных милосердию. Делать добро — уже счастье, поэтому общение с больными и помощь им может принести людям чувство духовной радости. Убийство ребенка — это разрушение всех нравственных ориентиров человеческой жизни. Эгоизм и жестокость никого не делали счастливыми. Часто мать из всех своих детей больше всего любит больного ребенка — рожденное в муках особенно дорого.

С христианской точки зрения недопустимо, чтобы кто-нибудь распоряжался жизнью и смертью человека — это право принадлежит только одному Богу. Когда-то в Антиохии вспыхнул бунт. Толпа разбила статуи императора Феодосия Великого и его супруги Пла- киллы. Император решил сурово покарать город, который считался столицей Востока. Антиохийский патриарх Флавиан умолял императора помиловать Антиохию, но тот был непреклонен. — «Пускай они разбили бы мои изображения, — говорил он, — я грешник, но что им сделала моя супруга?». Тогда патриарх сказал: «В твоей власти — казнить людей. Но можешь ли ты, если захочешь, воскресить их снова?». Император задумался и ответил: «Я человек, а не Бог, чтобы сделать это», и отменил задуманное наказание.

Многие больные, прикованные к одру на всю жизнь, через терпение и непрестанную молитву получали сверхъестественные дарования, а у тех, кого мир считал безумными, открывалась высшая духовная мудрость. Христианство смотрит на земную жизнь как на путь к вечности, как на период, когда формируется личность человека. Поэтому болезнь и здоровье это ситуации, в которых находится человек, и где вырабатывается его характер и нравственность. Неизлечимая, продолжительная болезнь — это экстремальные условия, в которых могут проявиться недоступные для заурядного человека силы и дарования. Притязания на права — решать судьбу ребенка являются, в сущности, логическим следствием жестокого материалистического мировоззрения, где уничтожение слабого сильным объявляется принципом эволюции, а человек рассматривается как биосистема. Госпожа С. Г. призывает науку помочь вовремя отделить «бракованную продукцию» от соответствующей норме, чтобы успеть уничтожить ее, так сказать, во время самого производственного процесса. Те, кто допускают убийство больных детей, чтобы быть последовательными, должны также допустить убийство всех тяжелобольных, престарелых и умалишенных, то есть превзойти цинизм фашизма. Впрочем, госпожа С. Г. не считает разумным разделаться со всеми больными. Нет, она врач по профессии, а это принесло бы доход только гробовщикам. Другое дело новая отрасль науки, которую можно, например, назвать рациональной демографией! Заманчивая перспектива: болезни ребенка можно диагностировать еще в зародышном периоде, и убивать подозреваемых в болезни эмбрионов, как клеща, впившегося в тело матери. На деньги, вырученные от этих операций, вернее, от мелочи, упавшей на пол, можно образовать благотворительное общество. Когда греки овладели Троей, то они разрешили оставшимся в живых троянцам покинуть обреченный на сожжение город, взяв с собой только одну вещь. Знаменитый троянский герой Энней взял на плечи своего престарелого и больного отца, сказав, что это его самое большое сокровище. Римляне считали Эннея своим родоначальником и приписывали могущество Рима его благородному поступку. Характерно и другое: на месте Спарты, как надгробный памятник, теперь стоит жалкая деревушка. Там нет даже величественных развалин, как в Коринфе и Фивах. А Афины, соперница Спарты, где жизнь человека, в том числе раба и ребенка, была защищена законами, стала столицей Греции и синонимом величия Эллады.