больница как бы воплощает в себе одну из самых высоких христианских добродетелей — милосердие к человеку Уже в древние времена от врача требовались не только профессиональные знания, но и высокое чувство нравственности. Врач давал клятву, называемую клятвой Гиппократа: не повредить больному, не использовать свои знания во вред здоровью и жизни людей, не отказывать нуждающимся в помощи, не быть орудием каких — либо интриг, хранить в тайне то, что он услышит от больного, и не считать себя вправе даже в безнадежных случаях прерывать человеческую жизнь. Врач был обязан оказывать помощь даже раненым врагам, попавшим в плен, облегчать страдания преступникам, приговоренным к смерти. Врач был доверенным лицом в доме больного, часто советником и почти что членом семьи. Библейская заповедь «не убей» была в полном и совершенном ее объеме обязательной для врача. Врач, ни при каких условиях и ситуациях, не мог исполнять работу палача. В древности врачи не имели права делать аборты, этим занимались только преступники от медицины, а то и люди, которые не имели вообще никакого отношения к врачебному искусству, а только знали, какими средствами можно вытравлять плод. Этих людей карал закон суровыми наказаниями вплоть до смертной казни, а Церковь отлучала их от причастия, как разбойников и убийц.

Во всех словах, относящихся к медицине, корнями являются «здоровье», «врачевство», «целитель» и т.д. Само слово «медицина» происходит от имени Медеи — легендарной Колхидской царевны, которая при помощи трав могла продлевать жизнь людей, возвращать им здоровье и даже молодость. Таким образом, призвание, долг и присяга врача — бороться за жизнь человека. Противоположное медицине занятие — работа палача. Убийство людей, даже преступников, осужденных на смерть законом, вызывало чувство омерзения и отвращения. Профессия палача считалась самой гнусной и позорной. Палачу не подавали руки, с ним не садились за один стол, даже его дом старались обходить стороной. Толпы народа собирались на казнь преступника, окружая эшафот, как театральную сцену. Но обычно палач вызывал большее отвращение, чем сам преступник. Гладиатору могли аплодировать зрители Колизея, но ра боту палача, какой бы точной она ни была, встречали гробовым молчанием. Он был исполнителем черного дела, может быть нужного, но более презренного, чем дело ассенизатора. Палач не имел друзей; собственные дети стыдились сказать, кто их отец. Обычно палач жил на окраине города; во двор к палачу не заходили гости, только лишь стражник тюрьмы стучал в его ворота и говорил, в какой день он должен явиться для исполнения смертного приговора. Но и стражник старался не переступать порог дома, построенного на человеческой крови.

В средневековых хрониках рассказывается об одном случае. Шла война между германскими княжествами, называемая 30-летней войной. Король в одной из битв потерпел поражение и должен был бежать, скрываясь от врагов. Он одел поверх своей одежды плащ странника, закрыл капюшоном лицо, чтобы его не узнали, и так, пробираясь по ночам, по тропинкам, минуя большие дороги, достиг пограничного городка. Он постучал в ворота дома, прося ночлега, но ему никто не отпер, подошел к другому дому, но в ответ услышал только брань и лай собак. И вот в конце города он увидел дом, где светился огонь — значит, хозяева еще не спали. Он постучал в двери. «Что надобно тебе?» — спросил хозяин. «Я бедный странник, я изнемогаю от усталости и голода, пусти меня на ночлег», — сказал король. «Зайди», — ответил хозяин. Гостю дали пищи и вина, а затем уложили спать. Наутро странник сказал хозяину: «Ты узнаешь меня?» Хозяин ответил: «Откуда я могу знать тебя, когда никто не заходит в мой дом». Странник откинул капюшон, сбросил с себя плащ и сказал: «Я — твой король и хочу по-королевски наградить тебя за гостеприимство. Кто ты?» Тот упал ему в ноги и сказал: «Я не принял бы тебя, если б знал, что ты король, — ведь я палач». Король нахмурил брови и опустил голову в раздумье. Для него позор, если люди узнают, что он ночевал у палача. Потом король выхватил меч из ножен, и палач воскликнул: «Ты, наверное, хочешь убить меня за мой невольный проступок». Король ответил: «Опустись на колено»; и, дотронувшись мечом до его плеча, сказал: «Я дарую тебе графское достоинство; до того как я вошел в твой дом, ты был палачом, но я ночевал в доме у графа, как у одного из своих вассалов». От этого человека ведет начало известная фамилия немецких рыцарей, а сам бывший палач был убит во время войны, сражаясь за своего короля, и, истекая кровью, с радостью принял смерть, как возмездие за человеческую кровь, которую проливал он.

Еще недавно был неписаный закон: палачу не подавали руки. Ведь рукопожатие — это знак солидарности. Если же палач, забывшись, протягивал руку, то она повисала в воздухе. Дотронуться до нее было также противно, как прикоснуться к человеческой крови. Однако какая разница между палачом средневековья, который казнил осужденных законом, о котором можно было бы сказать, что закон убивал, а он только исполнял, и современными палачами в белых халатах, которые убивают не преступников, не злодеев, наводивших ужас, а невинных младенцев? Кто ниже пал? Кто потерял свою душу? Палач, презираемый всеми, который в одиночестве проводит вечера у горящего очага и в отблеске огней видит, как призраки, выплывающие из его памяти лица людей, искаженные страхом смерти и болью. И врач, который дал клятву бороться за жизнь человека, а убивает в десятки раз больше человеческих жизней, чем любой инквизитор и палач, и при этом он не чувствует угрызений совести. Ему пожимает руку муж женщины, которой он сделал аборт, ему платят деньги, как будто он не убил, а спас ребенка.

Уже древние сказали: «Не столько страшно преступление, сколько узаконение преступления». Самое страшное, что убийство разрешено законом, самое страшное, что оно не вызывает в обществе чувства ужаса и протеста. Видя дачу или автомобиль, которые купил человек за цену крови убитых детей, многие с завистью говорят: «Видно хорошо зарабатывает, знает как надо жить». Как

такой человек может быть христианином, как он может верить в Бога? Ведь если он поверит, что нерожденный младенец — это человек с бессмертной душой, что есть высшая справедливость и вечное возмездие, то призраки убитых детей будут терзать его сердце день и ночь. Но если случится чудо, и сердца этого человека коснется благодать, проникнет, как луч солнца в глубокое подземелье, то пусть он не отчаивается и знает, что милосердие Божие неисчерпаемо, только он должен искупить свои преступления глубоким раскаянием и посвятить остальную жизнь спасению таких же младенцев, каких он убивал. Ведь Господь более милосерден, чем король, который принял в свои друзья палача.