Эта группа была самой малочисленной, так как в нашу клинику последние годы такие больные попадают редко. Вопрос о применении им переливания посмертной крови вряд ли мог подниматься особенно широко. Причин того две: во-первых, по сравнению с мужчинами, женщины гораздо легче переносят даже очень большие кровопотери. Во-вторых, и это главное — еще задолго до начала наших работ с посмертной кровью я широко пользовался аутотрансфузией крови, собираемой в живФте этих женщин. Результаты всегда бывали блестящи.
Тем не менее могут быть случаи, когда даже при громадном кровотечении в брюшную полость при операции кровь находят в виде почти сплошных сгустков. Вопрос о реинфузии отпадает, а больная находится в состоянии очень тяжелой анемии. Каждый хирург вспомнит случаи, когда такие больные умирали при переноске в операционную, или на столе во время или даже до начала операции. Совершенно ясно, что в : этих случаях излившуюся кровь некогда собирать, не говоря уже про то, чтlt;gt; само собирание крови в животе затягивает операцию и неизбежно увеличивает травму этих тяжелых больных.
Вряд ли можно спорить, что в подобных случаях переливание консервированной крови, начатое сразу после помещения больной на операционный стол, может еще спасти некоторых из тех, судьба которых была уже решена в плохую сторону. Тут можно выиграть еще минут 5—10 времени тем, что ни у больной, ни у донора не надо определять jpynn крови, а использовать для таких случаев консервированную кровь универсальной группы.
Приведу пример.
16/VIII 1932 г. в 5 часов пополудни я проходил через приемное отделение. В кабинете дежурного гинеколога я заметил большую группу врачей, стоявших вокруг кушетки, на которой лежала мертвенно бледная женщина. Меня окликнули и попросили зайти.
По лицам врачей и из их первых слов я понял, что они считали больную уже безвозвратно потерянной. И мудрено было бы против этого спорить.
У больной не только не определялся пульс на обеих лучевых артериях, но и дыхание уже было неравномерным. Больная холодная, зрачки широкие, взгляд в пространство, полная потеря сознания. Я распорядился принести 1 л посмертной крови универсальной группы 9-суточной консервации в операционную и доставить туда больную.
Это заняло б—7 минут. Больная почти уже не дышала. Наркоз почти не давали. Я надел перчатки, вытерев руки только спиртом и закончил операцию в 8 минут. Тем временем делали вливание посмертной крови и уже после введения 250—300 мл у больной появился пульс. К концу переливания пульс был превосходный, больная порозовела. Ей влили еще 4000 мл физиологического раствора под кожу бедер и в грудные железы.
На утро больная была в прекрасном состоянии: НЬ 37%, эр. 3 070 000, цв. показатель 0,6, л. 15 000; э. 0%, п. 19%, с. 70%, лимф. 10%, мон. 1°/о. Анизоцитоз. и пойкилоцитоз незначительны.
Послеоперационный период протекал совершенно гладко.
В столь же тяжелом положении была и другая больная, к которой нас пригласили для перливания крови в гинекологическое отделение нашего института.
У этой женщины 35 лет, поступившей по поводу тяжелой анемии, были кровотечения из фибромиомы матки. Больная была страшно бледна, пульс на лучевых артериях не прощупывался совершенно. Никакие оживляющие мероприятия не улучшали общего состояния и к вечеру больная потеряла сознание.
Мы перелили ей 450 мл посмертной крови универсальной группы, 3-суточной консервации. Больная пришла в себя уже в середине переливания. К концу переливания пульс стал отчетливый, больная порозовела. Трансфузия прошла без реакции и в дальнейшем больная совершенно оправилась.
Многих из аналогичных больных можно было после трансфузии свободно оперировать по поводу фибром.
К сожалению, в группе гинекологических больных нужно отметить две смерти, не имеющие для себя достаточного объяснения. Одна из них, по-моему, никак не может быть связана с переливанием посмертной крови, тогда как другая, несмотря на отрицательные данные аутопсии, тем не менее последовала за трансфузией.
Вот эти случаи:
К., 27 лет, поступила 2/VIII 1932 г. в тяжелом состоянии, с картиной внематочной беременности. Пульс до операции на лучевых артериях отсутствовал. Ео тотчас же оперировали под легким эфирным наркозом. В животе кровь вся уже была в сплошных сгустках и нечего было собрать для аутотрансфузии. Операция продолжалась 18 минут. Тотчас после нее больную в кровати согрели грелками и влили ей 2000 мл физиологического раствора под кожу. Это было в 5 часов утра. В 6 часов утра больная без сознания, пульса нет, цианоз, одышка. Солевой раствор не всасывается.
В 7 часов утра ей было перелито 300 мл посмертной крови универсальной (той же, что и у больной) группы. Не вынимая иглы из вен, влили еще 500 мл физиологического раствора. Больная сразу пришла в себя. Пульс стал хорошо прощупываться: 80 ударов в минуту. Дыхание стало глубоким, ровным. Заметно порозовела. Реакции не было, за исключением жалобы на боли в правом плече,
Послеоперационное течение было тяжелое. С первого дня при мягком безболезненном животе у больной началась рвота. Пареза кишок не было и вздутия живота в сколько-нибудь значительной степени не отмечалось. Несмотря на все принимавшиеся меры частая рвота продолжалась в течение 11 дней. Больная страшно ослабла и погибла через 16 дней после операции. На аутопсии не оказалось ни перитонита, ни кишечной непроходимости, равным образом не было найдено никаких данных, говорящих о сепсисе или гемолизе.
Второй случай был гораздо более трагичен.
Дело шло о студентке 22 лет, поступившей по поводу громадной фибромы матки и профузного кровотечения. Глубокая анемия, гемоглобина лишь 11°/о. Я сделал ей переливание посмертной крови универсальной группы, собранной от утопленника. По имевшимся данным труп пробыл под водой около девяти часов. Крови было собрано из трупа 2,5 л в три бутыли. Она консервировалась с цитратом на леднике и была перелита в количестве 1100 мл нашей больной после 6-суточной консервации. Сама больная принадлежала тоже к группе 1(0).
Уже к концу переливания больная стала жаловаться на ухудшение одышки ж на резкие позывы на испражнение. По окончании переливания в кровати у больной сразу начался понос, который возобновлялся в течение ночи почти десять раз. Через час после переливания пульс у больной стал много хуже, а еще через час он еле прощупывался. Больной влито 1000 мл физиологического раствора и сдельно 2 инъекции 20% камфары по 15 см3, пульс стал лучше, а к утру он совершенно выровнялся.
Через 10 часов после трансфузии пульс был хорошего наполнения —110. Мочи за ночь 600 мл, в анализе не обнаружено ничего патологического. Но понос продолжался, больная очень жаловалась на затрудненное дыхание. Появилась заметная желтуха склер. Вечером как и утром, температура нормальная. Гемоглобина 30%. Состав крови нормален. Еще через день желтуха достигла очень резкой степени. Понос реже, но продолжается. Одышка субъективно очень значительная, хотя дыхание ровное и губы не цианотичны. Но пульс очень слабый—130. К вечеру температура 38°. Желтуха яркая. Мочи за сутки 1500 мл, белка, сахара я цилиндров не обнаружено; кровяных элементов и гематурии тоже нет. Пульс еде сосчитывается. Ночью он пропал вовсе и под утро больная скончалась.
На аутопсии при осмотре паренхиматозных органов и крупных сосудов ни тромбозов, ни явлений гемолиза не удалось обнаружить.
Что именно произошло с этой больной, я совершенно не понимаю. Понос и желтуху мы наблюдали еще в одном случае, о котором скажем ниже, но только там эти явлейия очень быстро миновали, а само переливание принесло громадную пользу больной.