Полиция допросила Пола Инграма, который все отрицал. Однако Пол уже сомневался в своей памяти на эти приписываемые ему события, гадая, не Сатана ли повредил его разум и заставил забыть об этих чудовищных преступлениях. Усердно напирая на религиозное чувство виновности Пола и его любовь к детям, полиция продолжала допрос больше 6 часов. В конечном счете Пол пришел к выводу, что коль скоро его дочери никогда не солгали бы, он наверняка совершил эти преступления. И даже при этом он не мог вспомнить ни единой подробности фактического злодеяния. На следующий день психолог, нанятый обвинением, переговорил с Полом. Он согласился и поддержал Пола в том, что сексуальные преступники обычно вытесняют воспоминания о своих преступлениях и часто сами бывают жертвами сексуального насилия. Позднее Пол сообщил, что вспомнил, как подвергался такому насилию, виновником которого был его дядя. Последовавшие 2 месяца допросов с участием психолога, применявшего гипнозоподобные техники, а также дальнейшие заявления со стороны дочерей Пола все больше и больше разоблачали сексуальное насилие. Более того, «выяснилось», что имело место соучастие матери и друзей Пола, насилие над его сыном, садомазохизм, отправление сатанистских ритуалов и убийство младенцев. Ни одной материальной улики в поддержку того, что Пол сексуально истязал детей и умерщвлял младенцев, найдено не было. Одна из дочерей Пола составила письмо якобы от Пола, в котором тот угрожал ей, говоря, что на ней лежит печать смерти. Подделка вскрылась позднее. И все-таки в итоге Пол был признан виновным в 6 случаях изнасилования.
Обвинение наняло Ричарда Офша, эксперта по культовым мероприятиям, чтобы заручиться советом по этому делу. Ознакомившись с делом и проинтервьюировав Пола, Офш пришел к убеждению, что Пол пал жертвой самогипноза, внушаемости, допросов о пристрастием и конфабуляций. Офш провел эксперимент, чтобы определиться в теории. Он высказал Полу предположение, что его сына и дочь принудили к тому, чтобы совершить половой акт друг с другом, предварительно удостоверившись в том, что этого никогда не было. Он попросил Пола поразмыслить над этим один день. На следующий день Пол представил подробное признание в сексе между братом и сестрой. Когда же Офш сказал Полу, что все это сочинил, тот расстроился и был несгибаем в своем припоминании такого события. Офш высказал обвинению предположение, что никакого насилия и преступлений никогда не было и что Пол оказался невольной жертвой неподобающих техник ведения допроса.
В 1990 г., через год после признания себя виновным, Пол присутствовал на слушаниях по его приговору и отрицал совершение преступлений, в которых раньше признался. За год спокойствия, без постоянных полицейских допросов, Поп обдумал случившееся и понял, что ничего подобного не было. Несмотря на отрицание вины и умножение доказательств его бедственного положения в этом деле, Пола все же приговорили к 20 годам тюремного заключения. Пол может быть взят на поруки и освобожден в 2002 г.
____________________________________________________________________
Короче говоря, эти характеристики не затрагивают традиционных вопросов психического здоровья, скорее, они касаются вопросов правовых. Мелтон с коллегами (Melton et al., 1997) призывают не к клиническому, а к «функциональному» подходу к судебным психологическим характеристикам. Функциональный подход фокусируется, в основном, на способности человека функционировать в личной, профессиональной или учебной среде, независимо от того, удовлетворяет ли он клиническим критериям психического расстройства.
И все-таки в процессе рассмотрения этих правовых вопросов полезной оказывается эмпирическая клиническая методология — сбор информации из многих источников и многими методами, который обогащен психометрически солидными инструментами. Однако эти инструменты должны затрагивать рассматриваемый юридический вопрос, а не только общее личностное функционирование или диагнозы. Если, например, вызывают сомнения когнитивные способности, то будет уместна «Шкала Векслера для измерения взрослого интеллекта» (WAIS-1II), так как данный инструмент в этом случае напрямую оценивает конструкт, представляющий юридический интерес. С другой стороны, «Миннесотский многопрофильный личностный опросник» (ММР1-2) не сможет оценить юридическое понятие невменяемости. В данном случае более уместным может быть инструмент, имеющий большее отношение к судебным делам, например «Шкалы Роджера для оценки уголовной ответственности» (RCRAS), так как они были составлены именно для этих целей. Вдобавок к этому неизбежны случаи, для которых не создано и не валидизировано никаких инструментов тестирования для оценки определенных правовых конструктов. В таких ситуациях может принести пользу третья сторона или архивная информация, если они свидетельствуют о юридическом конструкте.
Существуют многочисленные разновидности судебных психологических характеристик, которые лица, принимающие правовые решения, запрашивают в процессуальной фазе. В этой главе описываются лишь самые распространенные. Таковыми являются: а) оценка умственной компетенции; б) оценка психического состояния на момент совершения преступления; в) оценка повреждения или инвалидизации психики; г) характеристики в делах, касающихся опекунства. Первые две разновидности имеют место при уголовном разбирательстве, а последние две — при разборе гражданских или административных дел.
Значительная часть нижеследующей информации об этих типах характеристик приводится у Мелтона (Melton et al., 1997), чья работа — исключительно важный ресурс для судебных характеристик. Однако следует соблюдать осторожность, так как правовые установления изменяются со временем и в границах юрисдикции. До выполнения любых судебных характеристик такого рода необходимо свериться с текущими указаниями насчет конкретного юрисдикционного случая. Эти характеристики будут рассмотрены здесь с акцентом на понимании правовых критериев, в соответствии с которыми они принимаются во внимание.
Оценка умственной компетенции. С точки зрения судебной психологии под компетенцией понимается эмоциональная или когнитивная способность индивида понимать юридические действия и участвовать в них. В общем и целом, если суд находит человека некомпетентным, то правовые действия либо прекращаются, либо откладываются до момента восстановления компетенции, например, возобновляются после лечения. Судебные психологи дают характеристику многим умственным компетенциям. В каждом случае в центре внимания оказывается конкретный юридический вопрос. Существует компетенция полиции на разрешение проводить обыск, делать признание, признавать вину, отказываться от адвоката, отказываться от защиты ссылкой на невменяемость, давать свидетельские показания, быть приговоренным или казненным и представать перед судом. Компетенция представать перед судом, наверное, чаще всего оцениваемая компетенция, и будет здесь рассмотрена подробнее. В строго охраняемых психиатрических стационарах приблизительно от '/2 до 3/< пациентов содержатся до тех пор, пока они не будут сочтены компетентными (Swenson, 1993).
Шестая поправка к Конституции Соединенных Штатов гласит, что обвиняемый должен быть «проинформирован о характере и причине обвинения; предстать перед свидетельствующими против него; пройти через обязательный процесс отыскания свидетельствующих в его пользу, а также пользоваться защитой адвоката» (Nash et al., 1986, p. 8). Это конституционное право нельзя соблюсти, если обвиняемый не понимает характера судебных процедур, не способен подготовиться к адекватной защите или не знает, как содействовать своим адвокатам.
В 1960 г. Верховный Суд в деле «Даски против Соединенных Штатов» применил защиту, предусмотренную шестой поправкой, и установил судебный прецедент определения компетенции представать перед судом. Есть 6 специальных юридических критериев для оценки данной компетенции. Во-первых, обвиняемый должен понимать сам судебный процесс и обладать способностью участвовать в этом процессе. Во-вторых, предстояние перед судом требует компетенции, касающейся нынешнего статуса, а не статуса на момент совершения предполагаемого преступления. Этого вопроса мы коснемся ниже при обсуждении психического состояния индивида в момент совершения преступления. В-третьих, желание обвиняемого участвовать в процессе значения не имеет, важна лишь его способность к этому. В-четвертых, обвиняемому не нужно понимать процесс во всех его тонкостях; скорее, будет лучше, если окажется наоборот. Наконец, наличие психического расстройства не отрицает компетенции. К примеру, критерии DSM-IV для шизофрении или психогенной амнезии не обязательно влияют на компетенцию представать перед судом. Коль скоро индивид способен продемонстрировать понимание происходящего на суде, то даже если он страдает галлюцинациями или не в силах вспомнить приписываемого ему преступления, он все равно может быть признан компетентным.
Оценка психического состояния на момент совершения преступления. Эта судебная психологическая характеристика обращается к эмоциональным и когнитивным особенностям обвиняемого в момент совершения вменяемого ему деяния. Есть несколько разных типов психических состояний, способных уменьшить правовую ответственность
обвиняемого за его действия. Мелтон с коллегами (Melton et al., 1997) насчитывают шесть типов психических состояний: автоматизм, умственная отсталость, характерная защита, утвердительная защита, употребление психоактивных веществ и невменяемость. Пол автоматизмом понимают ситуацию, когда индивид совершает некое деяние, но не может за него отвечать, так как не до конца осознает окружающую обстановку. Примерами выступают действия, совершенные под гипнозом, во сне и при амнезии. Умственная отсталость в основном означает отсутствие способности сформировать умысел для совершения деяния. Характерная защита образуется попытками показать, что обвиняемый не мог совершить преступление, ибо оно несовместимо с его личностными характеристиками. Утвердительная защита имеет место в ситуациях, когда индивид действовал в рамках самообороны после провокации или в случае некоего принуждения. Употребление психоактивных веществ также может снизить ответственность обвиняемого за его действия.
Шестой и последний тип психического состояния в момент преступления, невменяемость, будет рассмотрен подробнее. Как и прежде, суды исходят из того, что действия индивида являются результатом свободной воли, следовательно, он отвечает за эти действия. (С точки зрения философии, это горькая пилюля для тех из вас, кто придерживается детерминизма. Наверное, самая жесткая критика такой философии «свободной воли» содержится в книге Б. Ф. Скиннера «За гранью свободы и достоинства» «Beyond Freedom and Dignity» (Skinner, 1971).) Самым обычным вызовом этому допущению является защита ссылкой на невменяемость. Иначе говоря, ответственность индивида может быть уменьшена, если в момент совершения преступления он был невменяем. Невменяемость — юридический, а не клинический термин. Под ним понимается состояние сознания, в котором человек не в состоянии контролировать свое поведение или понимать свои действия. Невменяемость не обязательно соответствует психозу или какой-то иной категории расстройств DSM-IV.
Первое современное формальное определение невменяемости уходит корнями в правило Макнотена, принятое в Англии в середине XIX в. Это правило гласило, что обвиняемых нельзя считать ответственными за их действия, если они «совершили эти деяния при таком дефекте рассудка, вызванном заболеванием психики, как незнание характера и качества совершаемого акта, или если они были известны человеку, тот не знал, что, поступая так, поступает плохо» (Swenson, 1993. р. 215). Впоследствии была произведена модификация с добавлением к правилу Макнотена «неодолимого импульса». Эта модификация означает, что люди не только не понимают разницы между добром и злом, но и не отвечают за свои криминальные действия потому, что не в силах контролировать свое поведение в момент преступления.
В 1954 г. в деле «Дарем против Соединенных Штатов» были установлены новые указания касательно невменяемости. При рассмотрении того дела суд заявил, что индивиды не отвечают за свое поведение, если оно является продуктом психического расстройства пли дефекта. Этот, как стали его называть, «продуктивный тест», несмотря на его простоту, грешил нечеткостью определения того, что именно считать психическим расстройством или дефектом. В 1972 г. «Дарем» был аннулирован.
В Американском институте права (American Law Institute. ALI) разработали заместительный тест на невменяемость, в котором сочетались предшествующие правила. Этот тест констатирован, что обвиняемые не несут ответственности за свои действия, если психическое расстройство привело к неспособности оцени п. криминальность поведения или вести себя в соответствии с законом (Melton et al.. 1997). Несмотря на это развитие правовых стандартов, касающихся невменяемости, в различных штатах руководствуются разными правилами.
Независимо от конкретного типа оценки психического состояния на момент совершения преступления судебная психологическая характеристика должна фокусироваться на пяти формах данных, говорящих о нарушении психического статуса:
а) интоксикация;
б) потеря сознательного контроля над поведением;
в) значительный когнитивный дефект; г) значительное повреждение воли;
д) аспекты криминального поведения, которые нельзя считать обычными уголовными мотивами, и которые, следовательно, могут означать психоз (Melton et al., 1997).
Оценка повреждения или инвалидизации психики. Этот тип судебной психологической оценки имеет место при слушании не уголовных, а гражданских дел. Задача судебного психолога в этих гражданских делах — установить, есть ли данные в пользу какого-либо нарушения психики. Психологическая характеристика часто запрашивается в ходе гражданских тяжб, когда некто (истец) предъявляет психическое нарушение как результат чьих-то (ответчика) действий. В подобных случаях истец должен показать, что ответчик имел перед ним законную обязанность, что тот нарушил эту обязанность и что нарушение психики явилось результатом невыполнения этой обязанности (Swenson, 1993). Судебные психологические оценки могут помочь установить, имеет ли место нарушение психики и было ли несоблюдение обязанности ближайшей причиной этого нарушения. Но повреждение психики может произойти и вне личных отношений между двумя людьми. Примерами выступают посттравматические компенсационные выплаты рабочим, необучаемость и несостоятельность социальной безопасности. В последних случаях судебные эксперты способны определить, имеется ли какое-то нарушение психики, которое мешает индивиду адекватно функционировать на работе или в учебном заведении. Если повреждение удается продемонстрировать, то человеку может быть выплачена компенсация.
Более пристальный взгляд на оценки с целью выплаты компенсаций работникам может помочь в понимании этой обширной области. В компенсационных делах некто заявляет, что производственная травма привела к нарушению психики, которое не
позволяет нормально трудиться. Согласно Мелтону и коллегам (Melton et al., 1997), работник, который заявляет о травме, должен продемонстрировать три юридических критерия. Во-первых, должна быть подтверждена сама травма. Обычно это делается посредством тестирования и традиционной оценки психического здоровья. Типичной разновидностью нарушения психики является посттравматический стресс. Однако психическим нарушением можно считать любую психическую дисфункцию.
После установления наличия психического нарушения должна быть показана наглядная связь между трудовой деятельностью и травмой. Иначе говоря, приходится показать, что нарушение наверняка было вызвано производственным событием. Кроме того, необходимо установить уровень каузации. Производственное событие может быть совершенной и единственной причиной психического нарушения, а может оказать и меньшее влияние, скажем, усугубить уже существовавшее психическое расстройство.
Наконец, необходимо показать, что травма негативно повлияла на работника. Простого наличия психического расстройства для этого критерия недостаточно. Повседневное воздействие психического нарушения можно верифицировать при помощи когнитивных и нейропсихологических тестов (например, WAIS-III, «Мультингвистическое обследование на афазию» (Multilingual Aphasia Exam [МАЕ], Буклетный категориальный тест» (Booklet Саtegory Test [BCT]) или посредством анализа третьей стороны и архивной информации, которые показывают неспособность индивида выполнять повседневные профессиональные обязанности.
Характеристики в делах об опекунстве. Одной из самых трудных правовых задач в нашем обществе является установление того, кто из родителей получает опеку над ребенком после развода или расставания супругов. Судебные психологи могут помочь дам в этом деле, обследуя родителей и детей с целью определить, какие условия проживания соответствуют интересам детей. Интересы детей выявляют на основе досконального анализа родителей, ребенка и факторов окружающей среды.
Судебные психологи могут прибегать к своей обычной стратегии оценки в широком диапазоне ( многие источники, .многие методы) и эмпирическому подходу к сбору информации. Они исследуют родительские навыки матери и отца, родительское отношение и готовность поддерживать контакт ребенка со вторым родителем, историю отношений родителей и ребенка, жилищные условия каждого из родителей, эмоциональное и когнитивное функционирование обоих родителей, предпочтения ребенка, отношение ребенка к общению с каждым из родителей эмоциональное и когнитивное функционирование ребенка и его социальные и учебные потребности.
При характеристике взрослых, вовлеченных в характеристику при решении вопроса об опекунстве, в качестве психометрического инструмента чаще го используют MMPI-2. Однако при интерпретации его результатов следует проявлять осторожность, так как стороны, участвующие в тяжбе, обладают уникальными MMPI-2 нормами (Bathurst, Gottfried & Gottfried, 1997). Помимо этого наличие психопатологии не обязательно исключает способность родителя осуществлять опеку, — это же говорилось выше в отношении характеристик компетенции. Говорить о психопатологии уместно лишь в случае, если можно доказать, что она является помехой отправлению родительских обязанностей.
Вопросы, связанные с установлением опекунства, пожалуй, наиболее сложные и тонкие из всех вопросов судебной психологии, рассмотренных в этом разделе. Мелтон с коллегами (Melton et al., 1997) выразили серьезную озабоченность недостатком психологов со специальным опытом работы в этой области. В силу этой обеспокоенности они рекомендуют психологам исполнять роль следователя, который собирает факты для суда с целью последующего принятия решения, а не выступать специалистами, имеющими мнение касательно этих фактов.
Превентивная судебная психология
Обычно считают, что судебные психологи реактивных по своей натуре и реагируют на события лишь после того, как те произойдут — как было после обнаружения преступлений Джеффри Дэмера или когда открылось, что Унабомбер — это Теодор Качински. Хотя это и так, циклический характер системы правосудия (см. рис. 12.2) говорит о том, что реактивное подключение одновременно может быть проактивным. Иначе говоря, судебные психологи способны оказывать значительное влияние на предотвращение нежелательного поведения в будущем. Помимо рекомендаций насчет приговоров по уголовным делам и реабилитационных действий по предотвращению криминального поведения, они могут также просвещать общественных чиновников и обывателей в отношении многих проблем, чтобы можно было принимать оптимальные решения в надежде предотвратить проблемные ситуации. Между прочим, саму эту главу можно считать частью превентивной фазы судебной психологии, так как она дает основные представления о судебной психологии студентам, которые в дальнейшем намерены иметь дело с лицами, выносящими судебные решения. За годы работы психологи также предоставляли информацию и свидетельствовали в суде, пока законодатели формулировали законы.
Рекомендации по вынесению приговора. После процессуальной фазы задачи официальных лиц, выносящих решения, сводятся в основном к исправлению ситуации, приведшей к процессуальному действу. В уголовных делах это подразумевает вынесение и приведение в исполнение приговора или иные исправительные меры. Например, человек, признанный виновным в покушении на убийство, может быть обследован с целью определить вероятность опасного поведения в будущем и, следовательно, получить приговор, пропорциональный риску. А сексуального преступника судья может приговорить к всестороннему психологическому лечению, чтобы снизить возможность рецидивизма (повторной криминальной деятельности).
Что касается оценки вероятности криминального поведения в будущем, то большинство исследований сфокусировалось на опасном криминальном поведении в противоположность должностной преступности типа мошенничества и хищений. Вероятно, лучший обзор литературы по этой теме предложили Мелтон с коллегами (Melton et al, 1997). Они указали, что в 1980-х гг. произошел фундаментальный сдвиг в том, как профессионалы, занятые охраной психического здоровья, рассматривают оценку опасности. До тех пор предпринималась попытка составить категориальные прогнозы насилия в будущем. Но стало очевидно, что профессиональным психологам подобные прогнозы не даются. Один исследователь заключил, что точность подобных прогнозов в атом деле никогда не превышала 50% (подброшенная монетка) (Monahan, 1984).
В результате осознания подобных трудностей произошел сдвиг от составления категориальных прогнозов поведения с насилием к идентификации эмпирических факторов риска насилия (переменных, которые, как показано, коррелируют с насилием в будущем) и рекомендации методов по снижению этого риска. В табл. 12.1 перечисляются факторы риска, выявленные Мелтоном с коллегами (Melton et al., 1997).
Наличие переменных в табл. 12.1 увеличивает вероятность насилия. Эти переменные не позволяют, однако, определить абсолютный риск. Вкупе с анализом типичных методов, которыми индивид справляется с фрустрацией и враждебными чувствами (см. Megargee, 1993), они могут дать представление об относительном риске насилия.
Квинси, Харрис, Райе и Кормье (Quinsey, Harris, Rice & Cormier, 1998) предприняли шаги в попытке исправить этот недостаток путем разработки многовариантного инструмента оценки для судопропроиз-водства, «Справочник по оценке риска насилия» (Violence Risk Appraisal Guide — VRAG). Квинси с коллегами (Quinsey et al., 1998) разработали также справочник по оценке риска сексуального рецидивизма, «Справочник по оценке риска нападения сексуального преступника» («Sex Offender Risk Appraisal Guide», или SORAG). VRAG устанавливает вероятность того, что в будущем преступник повторит свое деяние в пределах уточненного количества лет. Например, исходя из показателей VRAG, можно сказать, что преступнику свойственна определенная процентная вероятность повторить свое преступление в ближайшие 10 лет. Частота попаданий VRAG в цель (процент по-настоящему склонных к насилию людей, которые точно идентифицированы) постоянно превосходит частоту ложных тревог (процент людей, в действительности не склонных к насилию, которых ошибочно расценили как склонных к нему). Инструмент, который действует на случайном уровне, обладает равной частотой попаданий в цель и ложных тревог. Тем не менее, по мере того как частота попаданий VRAG в точку увеличивается, то же самое происходит и с ложными тревогами. Это порождает серьезную проблему, которая налицо во многих прогностических методах судопроизводства. Проблема заключается в том, что даже при неизменно высшей частоте попаданий по сравнению с частотой ложных тревог инструмент прогнозирует насилие со стороны многих безобидных людей. VRAG все еще нуждается в дальнейшем усовершенствовании, пока что его нельзя использовать для категорических или даже вероятностных утверждений о возможности насилия в будущем.
Прогнозируя насилие, мы должны задаваться следующими вопросами: насколько нужно быть уверенными, что наш метод прогнозирования выявляет действительно склонных к насилию людей и не затрагивает безобидных? Насколько уверены мы должны быть в том, что не занимаемся неправильным маркированием людей? В рекомендациях относительно приговора ошибочный прогноз о потенциальном насилии со стороны индивида может стать такой же катастрофой, как неспособность выявить подлинного насильника. Похоже, что по мере того как наша уверенность в идентификации склонных к насилию людей повышается, мы неизбежно наращиваем и ошибочную идентификацию безопасных индивидов. Более подробное объяснение этого см. на рис. 12.4.
Насилие в школе. Лица, принимающие решения в сфере образования касательно факторов, которые, как представляется, увеличивают риск насилия, тоже были задействованы в не связанных с приговорами контекстах, например, в школах. После убийств в средней школе города Колумбины, штат Колорадо, в 1999 г. школьные чиновники и лица, занятые обеспечением правопорядка по всей стране, напряженно решали, что делать во избежание будущих инцидентов. Этот инцидент завершал длинную череду освещавшейся в прессе стрельбы в школе (включая действия Кипа Кинкеля, об обследовании которого мы говорили в главе 5). История Колумбины стала хрестоматийной соломинкой, переломившей спину верблюда. Как доказательство этой исключительной обеспокоенности психологов, Американская ассоциация психологов и Музыкальное телевидение (MTV) сплотились, чтобы снабдить молодежь информацией по выявлению предвестников насилия и способах получить помощь в случае, если они обнаружат эти предвестники у себя или своих сверстников (Alvarez, Zabriske & Maker, 1999). Судебные психологи, занимавшиеся исследованием и практикой в области насилия и установления риска опасности, особенно подходят па роль просветителей общины и школьных руководителей, а также родителей в отношении этиологии насильственного поведения в школе.
Тех учащихся, которых учителя и администраторы считают входящими в группу риска применения насилия, можно освидетельствовать в индивидуальном порядке с целью определить уместность контроля над агрессией посредством тренинга разрешения конфликтов. Понятно, что этими обследованиями должны заниматься клинические или школьные психологи, получившие квалификацию в тестировании и процедурах обследования. В качестве альтернативы индивидуальной характеристике и лечению подобные превентивные усилия можно по договоренности реализовать в отдельных школах, которые, по сравнению с прочими, отличаются либо более высоким риском насилия, либо особыми обстоятельствами, указывающими на полезность тренинга.
Таблица 12.1. ЭМПИРИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ РИСКА ПОВЕДЕНИЯ С НАСИЛИЕМ Диспозиционные Биографические Контекстуальные Клинические
Пол — больший риск для мужчин. ЮНЫЙ возраст — больший риск для молодых людей [подростки и молодые взрослые). Антисоциальное личностное расстройство — связано с криминальностью у взрослых. Психопатия — связана с рецидивизмом насилия
Аресты в прошлом — лучшим предиктором является история многочисленных правонарушений.
Нарушение поведения или делинквентность — повышают риск поведения с насилием в зрелом возрасте. Раннее возникновение делин-квентности — связь с делин-квентной карьерой и преступностью в зрелом возрасте.
Доступность оружия — повышает риск насилия. Социальная поддержка — социальные сети выступают буфером против поведения с насилием. Доступность жертвы — повышенный риск для преступников, выбирающих жертв из широкого диапазона, или многочисленные преступления, направленные против узкого класса жертв.
Психотические симптомы -текущее проявление пер-секуторных бреда и мыслей повышает риск. Злоупотребление психоактивными веществами — текущее употребление веществ, изменяющих состояние сознания.
Помимо идентификации факторов, повышающих риск насилия, само понимание судебными психологами научного процесса и тенденциозности при когнитивной «экономии временных затрат» (см. Tversky & Kahneman, 1974) квалифицирует их для умеренного публичного обсуждения таких сенсационных вопросов, как насилие в школе. Они могут развеять расхожие мифы, одновременно побуждая к разумным профилактическим подходам.
Например, объем, в котором насилие в школе подается средствами массовой информации, создает впечатление, что эта проблема неуклонно возрастает и, следовательно, является национально приоритетной. Обзор трех крупных информационных интернет-сайтов, предпринятый на исходе XX в., выявил списки прошлых инцидентов со стрельбой в школе. На рис. 12.5 указаны годы, в которые, по сообщениям средств массовой информации, были совершены убийства. Из числа сообщений явствует рост числа школьных убийств.
И все же ситуация представляется прямо противоположной. На самом деле насилие в школе, измеренное в школьных убийствах, идет на спад. Национальный Центр школьной безопасности при Пеппер-дайнском университете сообщает о 27% сокращении числа смертей от насилия в школе с 1992 по 1998 г. (National School Safety Center, 1999). На рис. 12.6 показана 6-летняя статистика школьных убийств.
.
Кроме того, в Центрах по контролю заболеваемости рассчитали вероятность пасть жертвой убийства или суицида в период между 1992 и 1994 гг. и нашли, что она меньше одного случая на миллион (Do-nohue, Schiraldi & Ziedenberg, 1999). Здесь налицо могущество средств массовой информации в создании популярного мифа и воздействия на общественное мнение. Еще один тревожный сигнал — данные ФБР показали, что в период между 1990 и 1995 гг. число убийств сократилось на 13%, тогда как телерадиокомпании ABC, CBS и NBC за тот же период увеличили освещение убийств на 240% (Donohue et al., 1999).
Насилие на рабочем месте. Судебные психологи в силах также помочь тем, кто принимает решения в случаях насилия на рабочем месте. В конце XX в. печальную известность приобрела профессия почтальона — считалось, что почтовые служащие часто становятся жертвами насилия. Однако Булатао и Ван-денбос (Bulatao & Vandenbos, 1997) сообщили, что но сравнению с другими предприятиями Почтовая служба США отличается уровнем насилия ниже среднего. При изучении насилия накопился большой объем данных о факторах, связанных с прогнозированием насилия, даже при том, что профессионалы делали эти прогнозы не слишком успешно (Lidz, Mulvey & Gardner, 1993). Как и в случаях насилия в школе, судебные психологи способны внести рациональное зерно в проблему, которая в противном случае настораживает, и дать промышленным предприятиям советы касательно вероятного потенциала к насилию у конкретного человека.
Сексуальное насилие над детьми. Еще одна область, привлекает пристальное внимание школьных работников и обывателей — это сексуальное насилие над детьми, особенно так называемое ритуальное насилие. Беспокойство по поводу сексуального насилия над детьми широко распространилось чуть раньше, чем по поводу насилия в школе. В 1970-х гг. господствующая правоохранная позиция по отношению к заявлениям о сексуальном насилии над детьми сместилась от неверия в столь чудовищное злодейство к вере в правдоподобность таких событий (Ceci & Bruck, 1993). Балкли (Bulklcy, 1989) доложил, что в период между 1976 и 1985 гг. сообщения о неподобающем обращении с детьми увеличились в целом более чем на 2700/6. Имело место соответственное повышение и в эмпирическом исследовании, посвященном правдивости этих детей (Yuille, 1988).
В 1983 г. многие учащиеся из дошкольного учреждения Мак-Мартина на Манхэттен-Бич, штат Калифорния, заявили, что педагоги и персона.'! подвергали их сексуальному насилию. При последующих обзорах ведения данного дела возникло серьезное беспокойство насчет валидности претензий — частично вследствие неадекватных методов расследования. Вне непосредственной осведомленности в изъянах этого последнего расследования указанный инцидент воспламенил крайнюю тревогу и сензитивность по поводу сексуального насилия над детьми. За несколько следующих лет в стране произошел еще ряд похожих случаев.
К сожалению, представляется, что этому сопутствовал рост неправильного понимания указаний на сексуальное злоупотребление и степень ритуального насилия. Как и в делах о насилии в школе, судебные психологи могут воспользоваться результатами исследований, посвященных сексуальному насилию над детьми, чтобы предложить серьезные услуги в помощь сотрудникам школ и родителям, и выработать у них правильную точку зрения на происходящее (см., например, Bottons, Shaver & Goodman. 1996; Friedrich et at., 1992; Hibbard & Harman, 1992; Wells, McCann, Adams, Voris & Ensign, 1995).
Терроризм. Просвещение и тренинг в отношении терроризма и его последствий также могут попадать в сферу общего ведения судебной психологии. Многим государственным служащим приходится путешествовать и работать за рубежом, где высока угроза терроризма. Взрыв бомбы в здании Мурроу в Оклахома-сити в 1995 г. и та же ситуация с Всемирным торговым центром в 1993 г. в Нью-Йорке — примеры подобной угрозы вблизи нашего дома (книга составлялась до 11 сентября 2001 г. — Прим. ред.). Психологи, обладающие подготовкой и опытом в отношении терроризма, способны просвещать этих людей — либо выезжающих, либо других, кто подвергается повышенному риску — в отношении способов уменьшить шансы на то, чтобы стать жертвами террористов, и того, что следует делать, если они окажутся в этой прискорбной ситуации (Ruby, 1998a). Вот пример ценности подобного тренинга: многие считают, что если террористы возьмут их в заложники, то важно приобрести контроль над собственным положением или хотя бы не сотрудничать с захватчиками. Однако Штренц и Ауэрбах (Strentz & Auerbach, 1998) обнаружили, что такие ориентированные на владение ситуацией навыки копинга, как коммуникация с другими заложниками, взаимопомощь и сбор сведений о захватчиках менее эффективны для приспособления после освобождения, чем эмоционально-сфокусированные навыки копинга наподобие релаксации и когнитивных упражнений.
Преступление. Психологи, которые изучают другие виды криминального поведения, также являются ценными судебными ресурсами для принимающих решения в их попытках предотвратить разрушительную деятельность. В частности, военные власти озабочены тем, как определенная криминальная деятельность сказывается на обороноспособности их личного состава. Содействие судебных психологов военному руководству было предложено в таких областях, как сексуальные преступления (Ruby, 1998b, 1999) и межличностное насилие (Ruby, 1998c). Подобные просветительские попытки могли бы также помочь коммунитарным и правительственным руководителем, которые должны принимать решение о финансировании правоохраны.
Неклинические роли. Вдобавок к предыдущим вопросам, больше касавшимся клинической психологии, судебные психологи из других областей психологии (например социальной и когнитивной) обычно проводят исследования и знакомят адвокатов, судей и других представителей закона с психологическими явлениями, влияющими на применен