Особенность древней восточной, в частности индийской, философии состояла в том, что в ней, во-первых, главное внимание уделялось исследованию внутреннего мира человека и, во-вторых, не признавалось наличия мысли без действия, поскольку считалось, что лишь действие дает законченность мысли. Поэтому именно в индийской философии идеализм культивировался не только в виде весьма замысловатых теорий, но и в качестве изощренной практики, регламентировавшей буквально каждое действие человека в повседневной жизни *.
Ее зарождение относится к середине II тысячелетия до н. э., когда на территорию Северной Индии переселились пастушеские кочевые племена, называвшие себя ариями. Они еще не имели письменности, но обладали удивительным даром устного творчества, плоды которого в виде своеобразных песнопений, гимнов, заклинаний передавались из поколения в поколение. Связанные определенным содержанием группы таких песен-сказаний назывались ведами (от слова «веда» — «знание», чаще — «непогрешимое знание»).
Зафиксированные с появлением письменности в виде литературных списков, веды получили название «упани- шады», т. е. «сокровенное учение», в котором заключена конечная мудрость жизни. Характерно, что уже на самой начальной стадии формирования философского отношения к миру в Упанишадах в форме некоего «мистического опыта» освещаются и некоторые вопросы устройства мироздания. Так, высшей реальностью вселенной признается брахман, некий вселенский дух, невыразимый в словесных терминах и потому обозначаемый как «это» или «то». Ближе всего он соотносится с понятием «душа» (атман), которая представляется «сгустком чистого сознания» и находится в состоянии «чистого блаженства». В соответствии с религиозно-мистической мировоззренческой системой в Упанишадах намечаются и практические пути совершенствования человеческой природы в целях приближения к брахману.
Последующие многочисленные разновидности индийского идеализма отдавали предпочтение тем или иным положениям Упанишад и развивали различные приемы «преодоления оков материального мира» и, в частности, методы, с помощью которых «дух получал полную власть над материальной оболочкой тела». Наиболее полного развития эти методы достигли в сектах так называемых йога- чаров (буквально это слово означает «практика йогов»; «те, кто практикует йогу»), Йогачары придавали йоге исключительное значение в овладении техникой медитации и транса как средством ухода от всего внешнего к чисто внутреннему для достижения «высших истин».
Подробный анализ этих психологических методов с материалистических позиций и с учетом наших сегодняшних знаний о возможностях мозга вполне оправдан с точки зрения поиска «рациональных зерен» способов саморегуляции человека, мобилизации его внутренних психофизиологических резервов.
Надо признать, что, несмотря на колоссальные экономические и социальные успехи, достигнутые человечеством за все последующее время, проблема повышения жизненной устойчивости личности продолжает оставаться «вечной проблемой» и сохраняет свою актуальность, а во многих отношениях становится все острее и в наши дни. Во всяком случае, и медицина, и психология, и педагогика делают в настоящее время, может быть, не столь уж неожиданный, но довольно резкий поворот в сторону поиска методов активизации естественных внутренних резервов человеческого организма. И если внимательно присмотреться к кругу тех вопросов, которые пытаются решать сегодня соответствующие специалисты, то будет уместно вспомнить слова Р. Роллана, сказанные им по аналогичному поводу: «Мы хорошо знаем, что все человеческие идеи вращаются в ограниченном кругу, то появляясь, то исчезая, но не переставая существовать. И как раз те, которые кажутся нам самыми новыми, зачастую оказываются самыми старыми: дело лишь в том, что мир их давно не видел...» 2
Некоторыми восточными учениями (прежде всего йогой) были накоплены и использовались в повседневной практике методы, направленные на то, чтобы развить в человеке способности к самопрограммированию психических и физических функций. Эмпирически была установлена психологическая закономерность: самопрограммирование организма осуществляется наиболее эффективно отнюдь не в любом состоянии, но лишь при достижении полной уравновешенности психики. При этом равновесие психики мыслилось не только как непременное условие самопрограммирования личности, но и как важная составная часть его конечного результата 3. К слову сказать, одно из популярнейших «изобретений» в области психогигиены и психотерапии — аутогенные тренировки основываются на использовании именно этой закономерности.
Эффективность своих методов йога старалась повысить посредством дифференцированного подхода к людям с различной по своему характеру психикой. Исходя из деления людей на три основных типа: активный, эмоциональный и рассудочный, йога выступила в трех формах — йога труда, любви и анания (карма-йога, бхакти-йога и джнана-йога).
Слово йоги, писал в свое время Р. Роллан, скомпрометировано на Западе всевозможными шарлатанами и мошенниками, которые употребляли его недостойным образом. На ее основанные на испытанной веками психофизиологии духовные методы, способы воздействия, реальные или воображаемые, набросился «корыстный прагматизм тысяч дураков, грубый спиритуализм которых мало отличается от коммерческой операции: вера становится разменной монетой для приобретения благ мира сего...» 4.
Первым и непременным условием достижения устойчивого равновесия психики, согласно учению йоги, является полная внутренняя свобода, отсутствие жесткой зависимости человека от физических и психологических факторов окружающей среды. С этой целью йога разрабатывает специальную систему физических тренировок (хат- ха-йога), усвоение которой призвано сделать человеческое тело подвластным воле и рассудку, настолько повысить выносливость человека к экстремальным факторам внешней среды, чтобы он мог без особого труда их игнорировать.
Условием внутренней свободы человека, считает йога, является и свобода от «предметно-вещных» привязанностей, в том числе от соответствующих денежных эквивалентов, а также такое понимание чувства долга, которое не должно ассоциироваться с внутренним напряжением, моральным принуждением.
Утверждая, что «вселенная трудится ради свободы», карма-йога усматривает путь к полному внутреннему равновесию, самосовершенствованию в труде, однако этот результат считается достижимым лишь тогда, когда человек не оказывается привязанным к плодам своего труда. Даже жажда похвалы или награды за труд также расценивается как своеобразная «привязанность», нарушающая внутреннюю свободу.
Еще один путь, который ведет к установлению внутреннего равновесия человека,— это путь сердца, путь любви, предлагаемый бхакти-йогой. Казалось бы, здесь перед нами противоречие: путь сердца всегда приводил к порабощению, рождая наиболее сильные и беспокойные привязанности, истина же, рождающая свободу, всегда была добыта разумом. Под любовью, дающей свободу, бхакти- йога понимает не любовь к отдельному человеку, к группе людей, а любовь ко всему живому в этом мире как к высшему выражению сущности бытия.
И наконец, третий путь достижения внутренней свободы — путь разума, рассудка — предлагает джнана-йога, утверждающая, что ни одна из йог не должна отказываться от знания. Его объектом становится и сущность жизни и смерти, указанным же знанием рекомендуется руководствоваться индивиду в целях повышения жизненной устойчивости. Вместе с тем йога предостерегает от таких действий разума, которые могут оказаться слишком «внешними» для того, чтобы они могли разъяснить вещи, являющиеся, по существу, «внутренними».
Безусловно, разработанная в рамках йоги система методов воздействия на психику не может быть отделена от религиозно-этической направленности этого учения. Подчинение протекающих в организме процессов сознанию и воле как высшему продукту психики рассматривается здесь как путь, способствующий «освобождению» души из-под власти материи, очищению ее от «суетных» устремлений.
Для управления общим психофизиологическим состо янием человека, и прежде всего орудием его мысли — мозгом, индийскими мудрецами была разработана специальная психологическая система, получившая название раджа-йога (царственная йога). Индийский мыслитель Вивекананда называл ее «психологической йогой», так как полем ее деятельности является руководство психической жизнью. Практически эта задача решается посредством выработки умения сосредоточивать мысль. Раджа- йога считает, что в обычном состоянии мы бесполезно расточаем нашу энергию. Сила духа — рассеянные лучи света. Чтобы они засияли огнем, их нужно собрать в пучок — сосредоточить.
Упражнениям в концентрации мысли предшествуют упражнения физиологического характера: асаны — специфические положения тела и пранаяма — овладение дыханием. За этим следуют три психологических этапа тренировки концентрации внимания и мысли. Первый из них — пратьяхара — состоит в отвлечении органов чувств от внешних воздействий и полном сосредоточении внимания на внутренних ощущениях. Следующий этап — дхарана — характеризуется тем, что внимание в течение определенного времени (постепенно удлиняемого) сосредоточивается лишь на одном или нескольких объектах сознания. Высший этап концентрации — дхиана — исключает всякие предметные (образные) формы созерцания. Сосредоточение направляется в данном случае на идею, смысл, не связанный с какой-либо конкретной формой. Такое состояние, как правило, сопровождается экстазом и называется «самадхи».
Невзирая на множество внешних различий, отмечает Е. И. Парнов, основной и единственной целью индо-буддийской медитации является состояние самадхи (широко известно определение: «йога — это самадхи»). Говоря о своеобразии экстатического состояния, сопутствующего самадхи, он напоминает о том, что все канонические сочинения предупреждают о невозможности описать его словесно. Пытаясь определить его как «не то и не это» или сравнивая с пустотой, йогические авторы достигают немногого. Вполне естественно напрашивается мысль о том, что явление, которое никак нельзя передать словами, не существует как объективная реальность •.
Не случайно в многословных и выспренних описаниях «озарений» мы не находим каких-либо идей или открытий, реально обогативших человечество. Связано это, однако, не с невыразимостью мистического опыта, как думают сами мистики, а с тем, что выражать им просто нечего. Отчеты мистиков содержат информацию не о внешней объективной реальности, а о реальности внутренней, психической, т. е. о пережитых в мистическом трансе состояния х сознания, сквозь призму которых они пытаются осмыслить имевшиеся ранее представления о боге и мире '.
Действительно, здесь усматривается определенная «странность». Ведь йоги подробно описали и «классифицировали», например, множество телесных движений. Каждый жест, каждое мимическое движение, каждая поза имеют у них свое значение. Система этих значений весьма разнообразна — соответствующий язык тела состоит из многих сотен знаков. В их танце можно насчитать 600 движений одних только рук. Богаты оттенками внутренних ощущений и переживаний и описания специальных психических упражнений, предшествующих достижению состояния самадхи. И только при описании самого этого состояния словарный запас йоги оказывается несостоятельным, а самым «выразительным» его определением оказывается «не то и не это».
Конечно, здесь могут быть непреодолимые трудности: ведь нужно выразить словами состояние, в котором функционально выключены все органы чувств и «отторможе- ны» в сознании все предметные образы. Как полагает советский исследователь коммуникативных особенностей языка В. В. Налимов, в данном случае можно говорить
о высвобождении реликтовых форм дологического мышления, которое непосредственно связано с «континуальпым» (глубинным) потоком сознапия. Этот вид созпания, считает он, присутствует в нас, но остается закрытым логикоструктурированной формой рефлективного мышления. Поэтому не может быть описано словами то состояпие, которое не получает отражения в сознании в словесных и образных формах 5.
Несмотря на то, что европейская культура, казалось бы, уже имеет более или менее полное представление об учении йогов, о их мировоззрении и возможностях, все же время от времени появляются отдельные публикации, которые удивляют даже сегодняшнего эрудированно- то читателя. Речь в них идет о некоторых возможностях йогов *. Можно полагать, что активность психики, тренированной изощренными физическими и психическими упражнениями йоги, будет еще долго изумлять европейцев. Реальные же и целесообразные границы развития психической активности человека современная наука еще только начинает выяснять.
Другим религиозно-мистическим направлением, предполагающим «делание» психики и психологии человека, явился дзэн-буддизм — специфическая дальневосточная модификация буддизма. Он сложился примерно в VI веке до н. э. в Индии и затем получил распространение в Центральной, Юго-Восточной и Северо-Восточной Азии. Кочуя по странам, буддизм претерпевал немало изменений, дробясь на школы и секты. Одной из таких сект и явился дзэн. Его возникновение связывается со следующей легендой. Однажды Будда вместо многословной проповеди молча поднял вверх цветы. Ученики пришли в замешательство. И только старец Махакашьяпа со спокойной улыбкой смотрел на учителя, понимая красноречие его безмолвного наставления, которое гласило: «Я обладаю самым драгоценным сокровищем, духовным и трансцендентным, которое я передаю сейчас тебе, о почтенный Махакашьяпа!» Это событие, якобы раскрывающее сокровенную глубину духа Будды, и положило, согласно преданию, начало учению дзэн. Его название происходит от санскритского слова «дхъяна» (в китайской транскрипции — «чань»), что означает молчаливое созерцание, самоуглубление, внутреннее сосредоточение.
Будучи индийским по происхождению, учение дзэн широко распространилось в Китае (X—XIII вв.), но вскоре было вытеснено даосизмом и конфуцианством. Однако к этому времени дзэн уже успел распространиться в Корее и Японии, где и достиг своего полного развития. Достаточно отметить, что дзэн-буддизм оказал большое влияние на идеологию и культуру средневековой Японии. Его этика легла в основу рыцарского кодекса чести — бусидо («путь воина»). Методы дзэн широко использовались при подготовке самураев. С восстановлением в Японии власти микадо (1868 г.) дзэн был оттеснен официальной государственной религией — синтоизмом.
Как уже говорилось, «теоретическим» обоснованием дзэп явился буддизм, в частности так называемая его северная ветвь — махаяна. Она акцентировала внимание на культе терпимости и выдвинула идеал бодхисатвы, сущность которого состоит в просветлении и который связан с космическим принципом объединения всех существ взаимным состраданием и взаимной помощью. Освободив махаяпу от примитивной мифологии и вычурной обрядности, дзэн сосредоточил внимание на последнем пункте указанного Буддой «восьмиричного благородного пути». Именно этот пункт предписывал «праведное сосредоточение i> как одно из условий спасения души.
Согласно преданию, первый полулегендарный патриарх дзэн Бодхидхарма (VI в.) просидел в молчаливом сосредоточении в пещере лицом к стене девять лет, пока не пережил просветление. Со временем его последователи отошли от традиционной индийской практики и добивались лишь пробуждения в человеке «высшей формы интуиции, ведущей к просветлению».
Для постижения конечной реальности, т. е. для познания истины, утверждает дзэн, нет необходимости изучать окружающий мир, достаточно погрузиться в себя, узреть собственное высшее Я, обнаружить Будду в своей собственной природе.
В отличие от классического буддизма, ориентирующего на тихое созерцание, дзэн делает акцент на акте внезапного просветления — сатори. Толчком к такому состоянию может быть любое сильное потрясение. Для этого же разработана и специальная техника тренировок, направленная на то, чтобы выбить человека из круга привычных представлений и связей, подавить логическое мышление, разбудить дремлющую интуицию.
Разные направления дзэн-буддизма культивируют различные системы подготовки к сатори. Так, школа сото требует овладения сложной системой физических и психических тренировок, сурового самоограничения, следования строгим этическим правилам. Школа риндзай делает ставку на коаны — специально разработанные алогичные тексты для размышлений, призванные пробудить «дух вопрошания». Неотъемлемой частью быта всех монастырей дзэн является физический труд, регламентируемый принципом: «День без работы — день без еды».
Система психических упражнений включает, к примеру, специальные «пять размышлений о еде», содержащие следующие вопросы и утверждения: 1.
Чего я стою? Откуда это подношение? 2.
Принимая это подношение, я должен думать о несовершенстве моей добродетели, 3.
Очень важно следить за своим собственным сердцем, пе допускать появления таких недостойных чувств, как жадность, завпсть и нр. 4.
Я принимаю пищу как лекарство, для того чтобы поддерживать в теле здоровье. 5.
Я принимаю пищу и для того, чтобы обеспечить свое духовное продвижение.
Аналогичные цели преследуют и так называемые «четыре великие клятвы», включающие программу продвижения по пути совершенствования: 1.
Сколь бы ни были многочисленны живые существа, я клянусь их всех спасти. 2.
Сколь бы ни были неистощимы дурные страсти, я клянусь их все искоренить. 3.
Сколь бы ни были непостижимы священные доктрины, я клянусь их все изучить. 4.
Как бы ни был труден путь будд, я клянусь достичь на нем совершенства.
Считается, что выработанные подобными приемами самодисциплина мышления и система физических ограничений способствуют развитию сатори. А это, утверждают основоположники дзэн-буддизма, открывает человеку высший смысл бытия, ведет к радикальному обновлению личности, к перестройке ее мироощущения, нравственного самосознания, образа жизни, стиля поведения по отношению к окружающим.
Отработанная до мелочей в течение тысячелетий система йоги и дзэн-буддизм, бесспорно, располагают весьма мощными методами «модификации» человеческой психики, хотя в основе данных методов (и этого не следует забывать) лежит мистическое представление о ее природе и жизненных целях человека. Некоторые исследователи полагают, что йога обладает многими преимуществами по сравнению с обычной лечебной гимнастикой, физиотерапией и прочими средствами внешнего воздействия на организм, открытыми европейской наукой. Неудивительно, что рекомендации йоги изучаются в научно-исследовательских учреждениях всего мира.
Знакомство европейцев с йогой и дзэн-буддизмом началось давно. Однако первые общедоступные исследования, излагавшие их основы, стали появляться лишь в начале нынешнего века.
Зародившись в академической и богемной среде, увлечение дзэн-буддизмом охватило в конце 50-х годов широкие круги западной интеллигенции и студенческой молодежи в виде альтернативы кризису европейской культуры. Во многих странах Западной Европы и в США открылись специальные исследовательские центры и залы медитации. Этому способствовало появление широко рекламируемых теоретических работ о сущности дзэн. Так, известный популяризатор дзэн-буддизма Т. Д. Судзуки утверждал, что дзэн не религия и не философия, это образ жизни, обеспечивающий человеку гармонию с самим собой и с окружающим миром, избавляющий от страха и других тягостных переживаний, ведущий к абсолютной свободе и полной духовной самореализации. Мир, писал он, мало изменился со времени своего возникновения. Вера в разум и науку — опасный предрассудок западного общества. Накопив большое количество бесполезных, а зачастую и опасных знаний, люди не стали лучше. Следовательно, пока сам человек не подвергнется коренному изменению, никакая наука не улучшит его положения. Идеальный путь духовного и нравственного перерождения, заявлял Судзуки, открывает перед человечеством дзэн. Чтобы достичь этой вожделенной цели, нет необходимости отбивать поклоны, пилигримствовать, подавлять плоть и иссушать ум схоластической премудростью. Достаточно «войти в контакт с внутренними процессами нашего существования», «углубиться в наше высшее Я», «приобщиться к истокам собственного бессознательного».
По словам видного американского психолога-неофрей- диста Э. Фромма, дзэн способен активизировать внутреннюю энергию человека, предохранять от психических заболеваний и душевных надломов. Подобных высказываний можно было бы привести немало.
Экзотика и реклама сделали свое дело. Только в США насчитываются десятки учреждений, разрабатывающих самые разнообразные методы модификации психики человека. Как правило, эти методы с учетом спроса круто «замешены» на религиозно-философской основе йоги или буддизма и «сдобрены» большими или меньшими порциями фрейдизма, экзистенциализма и других не менее «острых приправ». О масштабах распространения этих методов можно судить хотя бы по следующим примерам. Шестидесятилетний монах из Индии Макаринги Махеш Йоги организовал в США широко разветвленную организацию, культивирующую «трансцендентальное созерцание». Эта организация имеет 400 центров и насчитывает около миллиона человек, прошедших соответствующую подготовку. Основной курс по освоению методики и тех- пики созерцания рассчитан на четыре учебных дня, каж дый из которых включает четыре получасовых занятия. Прошедшие курс обучения должны заниматься созерцанием два раза в день по 20 минут перед завтраком и ужином. Перед окончанием курса каждому ученику вручается тайная индивидуальная «мантра» (молитва). Считается, что постоянное повторение «мантры» способствует обретению душевной гармонии и обостряет работу сознания, вступающего в так называемое «четвертое состояние сознания». Оно трактуется как начало трансцендентности — выхода за пределы логического мышления.
Значительное распространение в США, особенно среди поэтов и писателей, получил тибетский буддизм, представленный прежде всего Институтом Наропа (возглавляемым ламой Чогиамом Трунгпой) в штате Колорадо и Институтом Наингмы в Калифорнии. Эти учреждения заняты также обучением технике созерцания и другим методам «расширения сознания».
Институтом аналогичного профиля является Арика — учреждение, возглавляемое боливийским мистиком Оскаром Ичасо. Здесь сосредоточены различные направления — суфизм, буддизм, каббала, даосизм — и используются различные методы психотерапии. С 1971 г., когда Ичасо и его 42 ученика обосновались в США, институт подготовил более 2 тысяч инструкторов. 25 тысяч человек прошли здесь полный курс подготовки. Главная квартира института находится в Нью-Йорке. Программа подготовки включает усвоение различных методов созерцания и размышления, физические и дыхательные упражнения, знакомство с особыми режимами питания, концентрацию внимания на «мантрах» и «янтрах» — словесных и графических символах, имеющих «особый духовный смысл». Арика стремится вернуть человека к его подлинной сущности, освободить от притворств и иллюзий, влечений и зависимостей от своего Я.
Мы не останавливаемся на ряде других методов и «школ», имеющих меньшее отношение к восточным учениям и использующих различные вариации психоанализа и гештальтпсихологии. Основателями их являются не только дипломированные психологи, но и математики, профсоюзные деятели и даже... бывшие продавцы подержанных автомашин.
Следует отметить, что квинтэссенция восточных религий оказалась приемлемой для «поддержания жизненного тонуса» христианской церкви. Так, католический монах Т. Мертон увидел в буддийской медитации средство про-
Суждения «нового христианского сознания». Учением дзэн заинтересовались и другие христианские церкви, которые стали вводить его элементы в учебные программы своих духовных семинарий. В богословской печати все чаще появляются статьи и книги с характерными заголовками: «Дзэн и христианство», «Запад готов принять дзэп», «Диалог буддизма с христианством» и т. п.
Таким образом, разработанные в недрах восточных философских учений методы психологии активности начали эксплуатироваться современными религиями и нередко оказываются средством для большого бизнеса у людей с «темным прошлым и неясным настоящим».
Изучение истоков психологии активности — непременное условие правильного понимания общего направления развития современной науки о человеке вообще и его психике в частности. Проводя этот исторический экскурс, мы стремились постоянно иметь в виду предупреждение Ф. Энгельса о том, что «наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства» *. Именно под этим углом зрения следует рассматривать те психологические приемы и методы, которые тысячелетия были связаны с теми или иными религиозно-философскими системами. Оправдывая общественную пассивность индивида, уход от борьбы за изменение окружающей действительности, эти системы декларировали социальное неравенство людей (кастовость), угнетение, эксплуатацию. И может быть, потому, что выжить человеку в такой социальной среде было совсем непросто, и возникла изощренная система психотренинга и психической саморегуляции. Совершенствуясь в течение многих веков, она достигла поразительных результатов. Не использовать эти достижения в целях обогащения общей культуры психической деятельности современного человека было бы неразумно. Ведь не отказываемся же мы от физической культуры и олимпийских видов спорта лишь потому, что зародились они у древних греков в связи с культовыми празднествами в честь Олимпийского владыки богов и людей — Зевса. Смешно было бы отказывать в психофизиологической эффективности и дыхательным упражнениям, позно-то- нической гимнастике или тренировке на концентрацию внимания лишь на том основании, что в течение веков эти элементы психотренинга служили для подготовки к «копечному слияииго с Брахмой». В подобных «проблем- HF.IX ситуациях» следует помнить глубокую мысль К. Маркса: «Общественная жизнь является по существу практической. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики»
Это не значит, разумеется, что, решая такого рода проблемы, можно ослабить нашу повседневную идейно-по- лптнческую бдительность. Как уже отмечалось, сегодня йога, дзэн-буддизм и другие восточные религиозно-философские учения передко выступают в качестве элементов буржуазной контркультуры — и как один из идейно-психологических источников религиозного модернизма, и как фактор культурной экспансии буддизма. Не случайно в арсенале наших противников давно уже подготовлены и апробируются планы использования модернизированных и «европеизированных» вариантов этих учений в качестве альтернативы материалистического мировоззрения. И тогда появляются утверждения, что элементы психотренинга, свойственные йоге, неэффективны, если они не обусловлены соответствующей мировоззренческой перестройкой сознания. Понятно, что в подобных случаях расчет ведется па недостаточно окрепшую юношескую психику, еще не способную подойти критически к религиозно-философским учениям Востока. При этом многие их стороны заведомо и необоснованно переоцениваются. Встречи с нашими «доморощенными» йогами, беседы и дискуссии с ними по различным аспектам проблемы «бытия и созиа- ния» убеждают в правильности оценки этого явления, данной И. А. Донцовым: <<Порок встречающихся в нашем обществе упований на систему йоги состоит в том, что её достижения воспринимаются слишком наивно, некритически, без учета того, к какому преобразованию личности ведет практика йогического самосовершенствования, какому идеалу оно соответствует. Вольно или невольно значение йоги, ее гипотетические заслуги в совершенствовании личности переоцениваются, а порой и противопоставляются теории и практике научно-материалистического формирования личности» 6.
Всем людям свойственно познавать самих себя и мыслить.
Гераклит