Детство — у большинства в 1930-е годы — чаще всего проходило в коммунальных квартирах. Отец и мать работали (или учились в вузе). Наиболее распространенный вариант — очень занятая допоздна на работе мать.

Если квартира отдельная, то ребенок, приходя из школы, не мог открыть дверь ключом и затопить печь-буржуйку. Холодно, есть нечего. Мама приходила, когда уже темно. Ребенок завидовал тем, кто живет в коммуналке, — всегда в квартире есть люди.

По материалам биографических анкет, многие посещали детский сад, но обычно ходили туда временно. У части детей этого поколения на протяжении всего детства мама не работала, занималась домашним хозяйством. Был и такой образ жизни — «старорежимный», когда мама сидела дома, независимо от материального положения семьи.

У автора этих строк бабушка, работавшая учительницей в одной из центральных областей России, после переезда с семьей в 1929 году в Ленинград не стала устраиваться в школу, в то время как ее муж (дедушка) учился в вузе. Семья из трех человек жила на его стипендию некоторое время, но бабушка все равно не работала, предпочитая экономить во всем.

Еще у части семей был обустроенный быт, мать-домохозяйка, уют, прекрасная кулинария. Но это был крайне редкий вариант для интеллигенции.

Школьные годы этого поколения пришлись на период 1930-х годов, когда основной состав учителей по-прежнему составляли люди, получившие образование до революции (преимущественно это были мужчины). В школе начинали учиться с 8 лет, и хотя многие умели читать еще до школы (некоторые респонденты вспоминали, что, воспитываясь у бабушки в деревне, читали газеты вслух уже с трех лет), ответственность за школьные успехи лежала на самих учащихся, а их образование — на школе, учителях. В этот период были и санаторные классы, в которых дети-первоклассники могли днем спать. Многие представители довоенного поколения вспоминают кружки в школе: драматический, шахматный, и главное — Дворец пионеров с его секциями рисования, авиамоделирования и другими. Спортзалов в школах не было, однако все ходили на катки, спортивные площадки, которые были доступны и популярны.

Взросление детей шло под влиянием школы, исторического центра Ленинграда, так как в основном все жили в том городском пространстве, которое соответствует теперешнему историческому центру города — на Петроградской стороне, Васильевском острове, в пределах рек Мойки, Фонтанки, изредка — возле Финляндского вокзала.

У всех представителей этого поколения самым ярким вспоминанием отроческих или юношеских лет стала война: эвакуации в Куйбышев, центральную часть и северо-восточную часть России (у многих в то время еще были родственники в провинции, поэтому переселялись туда). Поэтому в воспоминаниях всех представителей поколения начиная с 3, 5, 6-го классов фигурируют смена множества школ, переезды, жизнь в провинции в очень стесненных бытовых условиях, разлуки с родителями, отчасти благодаря этому дети военных лет, особенно подростки, росли неприхотливыми, быстро приспосабливающимися в быту Описание каждой биографии могло бы служить сюжетом значительного художественного произведения.

Очевидна разница в характерах между рожденными в середине и конце 1930-х годов, которые были во время войны детьми и которых жалели (тяготы в этом случае падали на мать и бабушку), и рожденными в конце 1920-х и самом начале 1930-х годов, которых во время войны уже не считали детьми и активно привлекали к очень тяжелым работам с риском для здоровья или жизни — на лесоповале, торфяных разработках, работам в военных гарнизонах — водовозами, ассенизаторами. По окончании войны, после возвращения в Ленинград, многие из них быстро приступали к учебе, все, кто имел такое намерение, поступали в вуз в соответствии с осознанием своих способностей, иногда под влиянием учителей, преподавателей кружков, друзей, без каких-либо действий со стороны родителей (найма репетиторов, взяток и т. д.). В нашем исследовании — их выбор падал на ЛИСИ или Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина (и тогда в народе называемом по-старому — Академией художеств). Впоследствии люди этого поколения много работали, очень редко меняя специальность, и почти никогда не посвящали себя целиком домашнему хозяйству. Возможен был и другой ход развития жизненного пути — блокада, смерть родителей, но таких случаев в нашей выборке практически не было.

Пример биографии двух поколений

Лаура, 1932 года рождения, архитектор.

Поколение рождения около 1900-х годов («первопроходцы»).

Отец — архитектор, профессор Академии художеств. Из семьи священника, родился еще в XIX веке. Мать лишила наследства, когда в молодости пошел в Академию. Второй брак с матерью Лауры, на 18 лет старше жены. Дети болезненные, считалось, что из-за старого отца.

Мать — архитектор Пелагея Ивановна, обладала природным даром. Родилась в крестьянской семье Тверской губернии, у родителей было две коро- вы, 10 овец. Во время Гражданской войны, спасаясь от голода, в их селе жили в помещичьей усадьбе жена и дети архитектора Попова, преподавали в школе. Сын, студент 2-го курса Академии художеств, сразу обратил внимание, что у нее есть талант и она может рисовать. В 1920 год Пелагею сразу приняли в Академию. Училась у И. А. Фомина. Все умела, даже делать обувь. В студенческие годы надо было зарабатывать, и она шила на машинке студентам. Вместе с другими девушками снимала комнату, все очень хотели учиться. Ходили в Мариинский театр без билета в бархатном платье и бархатной обуви — контролеры стеснялись спросить. Когда училась в Академии — посуду не мыли никогда, — все съедалось со сковородки.

После того как родители создали семью, жили в Ленинграде. И отец, и мать рисовали. В доме были кисти, краски, их строжайше запрещалось брать детям, которым выдавались свои, с детства вырабатывалось уважение к профессии.

Родители часто работали дома, участвовали в архитектурных конкурсах (первая премия давала право на разработку и на строительство).

В 1938-1939 годах Пелагея пыталась преподавать в ЛИСИ, по некоторым отзывам, не очень удачно. Летом семья выезжала на Украину, на дачу. Быт облегчался наймом прислуги — нянек для детей.

Во время войны эвакуировались с архитектурным фондом. Отец покинул город только летом 1942-го, вел кружок рисунка — глиняная игрушка из лабаза — всем нужна была работа,так как было много эвакуированных, приезжали из Москвы, многие даже без детей.

Поколение «тружеников» — советская интеллигенция.

Лаура была младшим ребенком. Из ее воспоминаний о раннем детстве: хотелось играть куклами сестры, но та не давала ей свои игрушки. В детстве они были «брошены» на нянек.

Отец, кроме преподавания, работал в инспекции по охране памятников, ездил по пригородам Ленинграда, брал Лауру с собой. По вечерам часто собирались друзья родителей, играли на рояле, смеялись. Детям в это время было положено спать.

В дошкольном возрасте была отдана родителями з группу по дореволюционному образцу в Тучковом переулке, где занимались немецким языком, ритмикой, нанимали тапера. Преподавателями были настоящие немцы — три сестры Штейгеман: одна учила самых маленьких до 5 лет, предлагая игры на немецком языке, с 5 лет дети переходили к другой сестре и с ней выполняли диктовки, занимались рукоделием (все на немецком языке). Запаса знаний запросто хватило к 7-му классу. До этого были годы войны.

Родители Лауры учили ее рисовать. Кроме того, она наблюдала, как они рисовали «лепнину» — декоративные элементы классической архитектуры.

В школу пошла с 7,5 лет, причем для порядка ее зачислили в 1-й класс, хотя она знала уже программу второго года обучения. Простудилась и после болезни пошла сразу во 2-й класс. Училась всегда хорошо, по собственному выражению «совершенно не учась».

Хорошо знала немецкий язык благодаря дошкольному обучению (даже «сны видела на немецком языке»).

Отличалась очень плохим (беспокойным) поведением, даже оставляли после уроков. Веселила класс, когда не видели и не знали родители.

Училась играть на пианино. Занятия прекратились с началом войны.

Была эвакуирована из Ленинграда — уже 9 июля выехал архитектурный фонд — 400 человек, из которых в годы войны скончались только 10 человек. 500 км от станции ехали на грузовиках. В интернате все рисовали. Приезжало множество известных архитекторов, которые преподавали детям. Лаура, когда ей было 10 лет, получила III премию за рисунок «Как мы едем в эвакуацию в теплушке» — с интерьером, с портретным сходством. Воспитателями работали выдающиеся люди.

В интернате Лаура танцевала лезгинку, в драмкружке — играла волка в «Красной шапочке», в литературном кружке выучила «Товарищ Нетте». Хотелось быть артисткой, потом пулеметчицей.

Вернулись в Ленинград в 1945 году — надо было поступать в 7-й класс.

Папа сходил в СХШ при Академии узнать об условиях приема, Лаура принесла свои рисунки, сдавала экзамен «Царевна-лягушка» (в технике отмывки). Несмотря на то, что рисунки были хорошие, особенно для 13-летней девочки, ее не взяли. Дочь архитектора рисовала скорее в графической манере, а художниками, принимавшими экзамены, признавалась только размытая живописная манера («мазками»), про Лаурины рисунки сказали: «Чертежики рисует».

Училась всегда без троек. Была очень безрассудной, по собственному признанию, ломала ноги, зубы выбивала, ездила на подножках трамвая. Была душой класса, всегда оказывалась младше всех. После войны подругам было 18, а Лауре — 13.

Рисовала, даже карикатуры, танцевала, пела в хоре, писала стихи с 5-го класса. Могла шить, вязать. В старших классах перешла сама с несколькими девчонками в другую школу (бывшую гимназию Шафе), по их мнению к более справедливым, хотя и строгим, учителям.

Не смогла поступить на архитектурный факультет, подала документы на сантехнический, на котором и проучилась 1 год. В зале рисунка занимались вместе с архитекторами — они рисовали гипсовые головы, Лауре, по ее словам, стало казаться, что и она бы так могла; подружилась с ребятами, которые перешли с сантехнического факультета. Весной не смогла сдать физику, могла бы пересдать, но осталась бы без стипендии. Забрала документы. Ходила летом в залы рисунка ЛИСИ, рисовала гипсы, в то время можно было рисовать всем абитуриентам бесплатно — ходи кто хочет. Сдавала все экзамены на архитектурный факультет, родители не знали, так как была такая установка — к родителям не обращаться. Поступила на архитектурный факультет. Училась на четверки. Рисовала «на пленэре», где никто не видит. Была практика в Москве — папа написал письмо известному архитектору Льву Рудневу, но Лаура постеснялась пойти к нему.

В свободное время увлекалась театром, видела Галину Уланову в зените славы, Дудинскую, Сергеева. В 1955 году произошла реформа архитектуры; переход страны от классической архитектуры, на которой воспитывалось это поколение, к конструктивизму, панельной архитектуре, «хрущевкам». Гражданская архитектура, по словам Лауры, стала не нужна, а требовалась промышленная. Поэтому, когда Лаура закончила ЛИСИ, все распределение было — Гипромез, Гипро- бум, п/я 45 (то есть закрытая архитектурная организация). Сначала Лауру брали в п/я, но она вышла замуж зимой на 6-м курсе (за архитектора) и «выпала» из этого списка. Выбор был небольшой — всех распределяли в промышленную архитектуру, поступила в «Гипроцемент» — рядом с домом («раз будут дети»). Очень огорчалась по поводу своего распределения, так как нравилась тонкая прорисовка, хотелось бы заниматься историей архитектуры, археологией, всегда тянуло к старине, «найти обломок». В то время не было реставрации в той мере, как сейчас (то есть в конце 1980-х). «Хотя бы ясли проектировать, и то лучше, чем заниматься промышленными объектами». Муж уговаривал смириться, говорил, что все равно только некоторым достается проектировать значительные объекты, а остальным, среднему звену — достается привязка типовой архитектуры. Лаура: «И он прав, а особенно в отношении женщин. Жизнь давит женщину. Если бы не было семьи, детей, можно было бы через 4-5 лет перейти из промышленной архитектуры в гражданскую, проектировать, например, жилые здания. И многие перешли, именно бездетные. Начинаешь работать — появляются дети (у Лауры их было двое), над женщиной довлеют такие понятия, как стаж, выслуга лет».

Лаурой спроектировано и по ее проектам построено множество промышленных зданий, но удовлетворенности работой по-настоящему не было именно из-за творческой невостребованности: «здесь (то есть в ее организации) архитектура не нужна».