К примеру, почему существуют два коренным образом отличающиеся вида депрессий, её заторможенная и возбуждённая разновидности? Отчего подавленные люди, как правило, биоэнергетически блокированы, как это подтверждает высокая частота случаев головных болей, сдавливания в груди, болей психосоматических и задержки жидких выделений? Отчего они заторможены физиологически и у них наблюдается потеря аппетита, нарушение работы желудочно-кишечного тракта, запор и отсутствие месячных? Почему у индивидов, которые находятся в состоянии подавленности, включая и тех, у кого наблюдается заторможенная депрессия, обследования выявляют высокий уровень биохимического напряжения? Почему они чувствуют безвыходность положения и часто говорят, что «ощущают себя застрявшими»?
На эти вопросы психотерапевтическая школа, которая мировоззренчески ограничена послеродовой биографией и Фрейдовым индивидуальным бессознательным, ответить не может. В этом отношении ещё менее состоятельными выглядят теории, которые пытаются объяснить депрессивные расстройства как последствия химических отклонений, произошедших в организме. Ведь совершенно невероятно, чтобы какое-либо химическое изменение могло само по себе объяснить всю сложность клинической картины депрессии, включая её тесную связь с манией и самоубийством. Но положение полностью меняется, как только мы представим себе, что эти расстройства имеют значимые околородовые и надличностные составляющие. Мы сразу начинаем видеть депрессию в новом свете, и многие депрессивные проявления внезапно оказываются логичными.
Заторможенные депрессии, как правило, имеют важные корни во второй перинатальной матрице. Феноменология сеансов, проходящих под влиянием БПМ-2, так же как и люди сразу же после переживаний, недостаточно разрешенных во время сеанса, в котором преобладала эта матрица, выказывают все существенные признаки глубокой депрессии. Человек, находящийся под воздействием БПМ-2, переживает мучительную душевную и эмоциональную боль — безысходность, отчаяние, непреодолимое чувство вины и ощущение неполноценности. Он чувствует глубочайшую тоску, отсутствие желания что-либо делать, потерю интереса ко всему на свете и неспособность радоваться жизни. И жизнь в таком состоянии кажется ему крайне бессмысленной, эмоционально пустой и нелепой.
Весь мир и собственная жизнь видятся такому индивиду словно сквозь чёрные очки, с избирательным исходным восприятием и осознаванием лишь болезненных, дурных и трагических сторон жизни и полнейшей слепотой по отношению к чему-либо благоприятному. И положение это кажется чрезвычайно нестерпимым, неотвратимым и безвыходным. Иногда оно сопровождается утратой способности видеть цвета, и когда такое происходит, весь мир воспринимается как чёрно-белое киноизображение. Но, несмотря на присутствие в этом состоянии чрезмерного страдания, оно не сопровождается плачем или иными внешними драматическими проявлениями, а характеризуется только всеобщим двигательным торможением.
Ибо, как я уже упоминал ранее, заторможенная депрессия связана с биоэнергетическими блокировками в различных частях тела и с серьёзным подавлением базовых физиологических функций. И типичными сопутствующими признаками этого вида депрессии выступают чувства угнетённости, стеснения и ограничения, ощущения удушья, напряжений и зажимов в различных частях тела, а также головные боли. Наряду с этим очень распространены задержка жидкого кала и мочи, запоры, сердечные боли, утрата интереса к еде и половым отношениям, склонность к ипохондрическому истолкованию различных физических симптомов.
Вся подобная симптоматика вполне согласуется с пониманием этого вида депрессии как проявления БПМ-2. Это подтверждается парадоксальными биохимическими открытиями. Ибо у людей, страдающих заторможенной депрессией, как правило, оказывается повышенное содержание катехоламинов и стероидных гормонов в крови и моче, указывающих на высокую степень психологического напряжения. Подобная биохимическая картина в точности соответствует тому обстоятельству, что БПМ-2 представляет чрезвычайно напряженное внутреннее положение, где нет никакой возможности для внешнего действия или проявления («сидение снаружи — бегство внутри»).
Психоаналитическая теория увязывает депрессию с трудностями на ранней оральной стадии и эмоциональным отчуждением. Хотя эта связь, очевидно, верна, она не объясняет важнейшие стороны депрессии: чувство застревания, безысходности оттого, что ощущения указывают на отсутствие выхода, биоэнергетическую блокировку, равным образом как и её физические проявления, включая биохимические показатели. Современная же модель психики показывает, что Фрейдовское объяснение, в сущности, верно лишь отчасти. Если СКО, связанные с заторможенной депрессией, и включают биографические составляющие, столь выпяченные психоанализом, то более полная картина и более всеобъемлющее понимание должны включать в себя рассмотрение движущих сил БПМ-2.
Раннее отчуждение и оральное разочарование имеют много общего с БПМ-2, и включённость обеих состояний в одну и туже СКО отражает глубокую логику, связанную с переживаниями. БПМ-2 включает в себя прерывание симбиотической связи между плодом и организмом матери, которое вызывается сокращениями матки и связанным с этим сдавливанием артерий. Столь суровое положение и утрата биологически и чувственно значимой связи с матерью прерывает поступление кислорода, питания и тепла к плоду. Дополнительными следствиями маточных сокращений являются накопления вредных выделений в теле плода, что ввергает его в положение, неприятное и чреватое опасностями.
Таким образом, есть определённый смысл в том, что типичные составляющие СКО, функционально связанных с заторможенной депрессией (и с БПМ-3), включают в себя либо отделение от матери, либо отсутствие матери в период младенчества или раннего детства и вытекающие из этого чувства одиночества, холода, голода и страха. Они представляют, в некотором смысле, «высокую октаву» более резкого и мучительного отделения, вызванного маточными сокращениями. Но более поверхностные слои связанных с этим СКО отражают те семейные обстоятельства, которые оказывались суровыми и тягостными для ребёнка и исключали неповиновение или какой-либо выход. Подчас они также включают воспоминания и о том, как индивид играл роль козла отпущения в компаниях сверстников, имел жестоких хозяев, страдал от политического или социального угнетения. Все подобные перипетии усиливают и увековечивают роль жертвы, находящейся в безвыходном положении, что характерно для БПМ-2.
Важная категория СКО, играющих ведущую роль в развёртывании движущих сил депрессии, включает воспоминания о событиях, которые представляли угрозу жизни или телесной целостности индивида и в которых он играл роль беспомощной жертвы. Подобное наблюдение — новый вклад в понимание депрессий со стороны исследований холотропных состояний. Психоаналитики и академические психиатры, работающие с влечениями и мотивациями, выделяют роль психологических составляющих в патогенезе депрессии, но совсем не обращают внимания на психические травмы, происходящие от физических повреждений.
Психотравматические последствия серьёзных заболеваний, увечий, хирургических операций и происшествий, связанных с утопанием в воде, выпускались из виду и недооценивались конформистски настроенным большинством психиатров, что само по себе удивительно ввиду их повсеместного выпячивания именно биологических факторов. Для тех теоретиков и клиницистов, которые рассматривают депрессию как следствие застревания на оральной фазе либидинального развития, открытие того, что в развитии этого расстройства играют важную роль физические травмы, представляет собой серьёзное научное опровержение. Однако оно кажется совершенно логичным в свете представленной нами модели, которая относит патогенное значение на счёт СКО, включающих в себя объединённые чувственные и физические условия травмы рождения.
В отличие от заторможенной депрессии феноменология возбуждённой депрессии по своим движущим силам связана с БПМ-3. Её базовые составляющие могут наблюдаться как во время сеансов холотропных переживаний, проходящих под влиянием третьей матрицы, так и в периоды после них. Здесь подавляемые энергии момента рождения блокированы не полностью, как это было в случае заторможенной депрессии, связанной с БПМ-2. Так что прежде полностью зажатые энергии находят выход и частично разряжаются в виде разнообразных разрушительных и саморазрушающих стремлений. И важно подчеркнуть, что возбуждённая депрессия отражает состояние сил, находящихся в промежуточном положении между полной энергетической заторможенностью и свободной разрядкой, потому что полная разрядка этих энергий положила бы конец подобному состоянию и привела к исцелению.
Характерными чертами этого вида депрессии являются высокая степень напряжения, беспокойство, психомоторное возбуждение и неугомонность. Люди, переживающие состояние возбуждённой депрессии, очень подвижны. Они имеют склонность кататься по полу, метаться из стороны в сторону и биться головой о стену. Их эмоциональная боль находит выражение в громких воплях и криках, они могут царапать себе лицо, рвать на себе волосы и одежду. Физическими симптомами, часто связанными с этим состоянием, являются напряжения в мышцах, тремор, болезненные судороги, маточные и кишечные спазмы. Сильные головные боли, тошнота и затруднённое дыхание только дополняют клиническую картину.
В СКО, связанных с этой матрицей, присутствуют агрессия и насилие, разного рода жестокости, сексуальное совращение или нападки, болезненные медицинские вмешательства и болезни, вызывающие удушье и напряженное дыхание. В противоположность СКО, относящимся к БПМ-2, субъекты, находящиеся в таких положениях, не являются пассивными жертвами — они предпринимают активные попытки отбиваться, защищаться, устранять препятствия или бежать. Воспоминания о яростных столкновениях с родителями или родными братьями и сёстрами, первых драках со сверстниками, случаях сексуального совращения и изнасилования, эпизодах военных действий — типичные примеры такого рода.
Психоаналитическая интерпретация мании, как признают многие психоаналитики, ещё менее убедительна и удовлетворительна, нежели депрессии (Fenichel, 1945). Тем не менее, большинство авторов как будто бы сходятся на том, что мания представляет собой средство избежать ощущения скрытой депрессии и что она включает в себя отторжение болезненной внутренней реальности и побег во внешний мир. Она отражает победу эго и ид над суперэго, насильственное искоренение запретов и ограничений, завышение самооценки и разрастание чувственных и агрессивных влечений.
Несмотря на всё это, мания отнюдь не оставляет впечатления подлинной свободы. Психологические теории маниакально-депрессивных расстройств выделяют сильную раздвоенность пациентов, страдающих манией, и то, что одновременные чувства любви и ненависти вредят их способности устанавливать отношения с другими людьми. Типичная маниакальная страсть к вещам обычно рассматривается как проявление сильной оральной фиксации, а периодичность мании и депрессии считается указанием на её связь с чередованием насыщения и голода.
Многие из других обескураживающих черт случаев маниакальных расстройств станут легко объяснимыми, если посмотреть на их связь с движущими силами перинатальных матриц. Мания психогенетически сопряжена в переживании с переходом от БПМ-3 к БПМ-4. Оно указывает, что индивид частично уже соприкасается с четвёртой перинатальной матрицей, но, несмотря на это, всё ещё находится под определяющим влиянием третьей. И как только маниакальная личность полностью возвращается на уровень биологического рождения, оральные влечения по своей природе оказываются прогрессирующими, а не регрессирующими. Они, скорее, указывают на состояние, к которому маниакальный индивид стремится, которого страстно жаждет, но которого ещё не добился сознательно, нежели представляют регрессию на оральный уровень. Ибо расслабление и оральное удовлетворение характерны для состояния после биологического рождения, а в триаде желаний, типичной для мании — быть в покое, спать и есть, отправлять естественные потребности организма, — наводнены побуждениями, связанными с конечной стадией рождения.
В психотерапии переживания время от времени можно наблюдать преходящие маниакальные случаи in statu nascendi как явления, говорящие о неполном возрождении. Это обычно происходит, когда индивиды, вовлечённые в событие преображения, уже достигли последней стадии переживания борьбы смерти и возрождения и испытали чувства высвобождения из мук рождения. Тем не менее, в то же самое время они не готовы и не способны встретиться с материалом, связанным с БПМ-3, который так и остался неразрешенным. И как следствие беспокойного цепляния за эту неуверенную и призрачную победу, новые положительные чувства оказываются усугублёнными до степени карикатурности. Образ «подбадривающего свиста в темноте», по всей видимости, как нельзя более верно подходит для передачи подобного состояния. Преувеличенная и вынужденная природа маниакальных эмоций и поведения явно выдаёт, что они являются не выражениями подлинной радости и свободы, а образованиями, противодействующими страху и агрессивности.
Субъекты, принимавшие ЛСД, чьи сеансы подходили к концу в состоянии незавершенного возрождения, проявляли все типичные симптомы мании. Они были сверхдеятельны, расхаживали по комнате лихорадочными шагами, пытаясь завязать отношения и побрататься со всеми, кто вокруг них находился, и не переставая говорили о своём ощущении победы и благостности, о чудесных чувствах и о том величайшем переживании, которое у них только что было. Они были склонны превозносить чудеса врачевания с помощью ЛСД и с ходу составляли мессианские и претенциозные проекты преображения мира, чтобы дать возможность каждому человеку испытать такое же переживание. Распад сдерживающих начал суперэго приводил к совратительству, промискуитетным стремлениям и непристойным разговорам. Чрезвычайная жажда стимулов, знакомств и общественных связей была соединена с возросшей живостью, обостренным самолюбием, повышением самооценки, как и с потаканием своим желаниям в различных житейских обстоятельствах.
Потребность в возбуждении, а также поиски драматических событий и деятельности, которые характерны для маниакальных пациентов, служат двум целям одновременно. С одной стороны, они дают выход тем стремлениям и побуждениям, которые являются частью приведенной в действие БПМ-3. С другой стороны, ввязывание во внешние бурные обстоятельства, которые по силе и по качеству под стать внутреннему смятению, помогают уменьшить невыносимый «эмоционально-когнитивный диссонанс», угрожающий маниакальным личностям, — ужасающее понимание того, что их внутренние переживания не соответствуют внешним обстоятельствам. И вполне естественно, что столь серьёзное расхождение между внутренним и внешним подразумевает душевную болезнь.
Отто Феникел (1945) подчёркивал, что многие важные стороны мании сближают её с психологией карнавалов — событий, что дают возможность для разрешенного обществом высвобождения влечений, во всёх других случаях запрещённых. Это дополнительно подтверждает глубокую связь мании с движением перехода от БПМ-3 к БПМ-4. Ибо на последних стадиях события смерти и возрождения многие люди переживают видения живописных карнавальных сцен. И подобно карнавальным шествиям, проводящимся в реальной жизни, они включают образы черепов, скелетов и других символов, связанных со смертью, и маскарадные украшения, появляющиеся в ходе этого жизнерадостного праздника. В холотропных же состояниях это происходит в верхней точке БПМ-3, когда мы начинаем ощущать, что в столкновении со смертью мы можем выжить и восторжествовать.
Если индивидов, переживающих такое состояние, убедить взглянуть внутрь себя, посмотреть в лицо тяжелым чувствам, которые остались неразрешенными, и позволить совершиться событию (воз)рождения, то маниакальные признаки из их настроения и поведения исчезнут. И в своём чистом виде переживание БПМ-4 характеризуется излучением радости, возросшей восприимчивостью, глубоким расслаблением, спокойствием и отрешенностью. В таком состоянии ума люди обладают ощущением внутреннего покоя и полной удовлетворённости. Но их радость и восторженность не преувеличены до степени гротескной пародии, а их поведение не имеет признаков вынужденности и вычурности, характерных для маниакальных состояний.
СКО, психогенетически связанные с манией, содержат воспоминания о происшествиях, в которых удовольствие было пережито в обстоятельствах, внушающих сомнение и неуверенность в подлинности и длительности удовлетворения. И в равной степени надежды или притязания на демонстративно счастливое поведение в положениях, отнюдь этого не оправдывающих, по всей видимости, также подпитываются из маниакального склада СКО. Кроме того, в истории маниакальных пациентов часто обнаруживают противоположные воздействия на их самооценку, например, гиперкритическое и подрывающее веру в себя отношение со стороны одного из родителей, сочетающееся с переоценкой, психологическим восхвалением и нагнетанием нереальных ожиданий другого. Я наблюдал также, что у некоторых моих европейских пациентов перемежающееся переживание всеобщей скованности и полной свободы, характерное для пеленания детей, по всей видимости, психогенетически связано с манией.
Все приведённые выше наблюдения, связанные с работой с переживаниями, говорят о том, что биологическое рождение с его внезапным переходом от мучений к ощущению поразительного облегчения, по-видимому, представляет собой естественную основу для сменяющих друг друга образцов маниакально-депрессивных расстройств. Это, конечно, никоим образом не исключает участия в клинической картине биохимических составляющих. Например, вполне можно допустить, что благоприятные и неблагоприятные СКО имеют соотносимые с ними конкретные биохимические составляющие или могут даже быть избирательно приведены в действие определёнными химическими изменениями в организме. Однако даже если обследование и смогло выявить, что мания или депрессия имеют выраженные сопутствующие биохимические составляющие, то сами по себе химические факторы никак не способны объяснить сложную природу и особые психологические черты этих эмоциональных расстройств.
Трудно и вообразить себе положение, более явно предопределённое химически, чем лечебный сеанс ЛСД. И всё-таки наши познания относительно точного химического состава препарата и назначаемых дозировок очень мало помогут в объяснении психологического содержания переживания. В зависимости от обстоятельств, субъект, принявший ЛСД, может пережить либо исступлённый восторг, либо депрессивное, маниакальное или параноидальное состояние. Подобным же образом естественно протекающая депрессия или мания, при всей сложности своей клинической картины, не может быть объяснена простой химической формулой. Постоянно встаёт вопрос: играют ли в расстройстве решающую роль биологические составляющие или они являются лишь сопутствующими симптомами. К примеру, вполне возможно, что физиологические и биохимические изменения при маниакально-депрессивных расстройствах представляют собой воспроизведение условий, существовавших в организме рождающегося ребёнка.
Новое понимание депрессии, включающее в себя движущие силы перинатальных матриц, предлагает новое перспективное проникновение в психологию суицида — явления, которое для психоаналитически направленных истолкований в прошлом представляло собой серьёзное теоретическое затруднение. Ибо всякая теория, пытающаяся объяснить явление самоубийства, должна была ответить на два важных вопроса. Первый: почему отдельный индивид стремится совершить самоубийство — действие, очевидно нарушающее непреложное во всём остальном веление инстинкта самосохранения, могущественной силы, продвигающей эволюцию земной жизни. Второй вопрос, в не меньшей степени обескураживающий, связан с особой избирательностью в выборе средств самоубийства. По-видимому, существует тесная связь между состоянием ума, в котором пребывает депрессивная личность, и типом самоубийства, которое она замышляет или пытается совершить.
Таким образом, суицидальное стремление представляет собой не просто побуждение покончить с жизнью, но и сделать это каким-то особым образом. Может показаться вполне естественным, что тот, кто принимает смертельную дозу успокоительных или барбитуратов, никогда не прыгнет со скалы и не бросится под поезд. Однако подобная привередливость в выборе средств действует и совершенно обратным образом: человек, решивший совершить кровопролитное самоубийство не воспользуется таблетками, даже если они лежат под рукой. Данные психоделических исследований и других видов работы с переживаниями в холотропных состояниях проливают новый свет как на глубокие мотивы суицида, так и на озадачивающий вопрос об избирательности его способов.
Суицидальное воображение и суицидальная направленность время от времени могут наблюдаться на любой стадии работы с холотропными состояниями. Однако особенно частыми и навязчивыми они являются в моменты, когда субъект сталкивается с бессознательным, связанным с неблагоприятными перинатальными матрицами. Наблюдения над психоделическими и холотропными сеансами и случаями духовных обострений открывают, что суицидальные стремления распадаются на две категории, которые имеют совершенно определённые связи с околородовыми событиями. Мы уже видели, что переживание заторможенной депрессии функционально связано с БПМ-2, а возбуждённая депрессия производна от БПМ-3. В таком случае различные виды суицидальных фантазий, стремлений и действий могут пониматься как бессознательно побуждаемые попытки избежать эти невыносимые психологические состояния двумя путями. Каждая из них отражает конкретную сторону ранней биологической истории индивида.
Самоубийство первого типа, или ненасильственный суицид, основывается на бессознательной памяти о том, что безвыходному положению БПМ-2 предшествовало внутриматочное существование. Индивид, страдающий от заторможенной депрессии, пытается вырваться из невыносимого переживания второй перинатальной матрицы, избирая путь, который был легче всего доступен в этом положении, путь возврата в первоначальное неразделимое единство дородового состояния (БПМ-1). Уровень бессознательного, вовлечённого в это движение, обычно недостигаем, пока индивид не обладает возможностью глубокого самоосвоения через переживание. Если же необходимая проницательность отсутствует, то человек в обыденной жизни тянется к таким положениям и состояниям, которые, как кажется, имеют некоторые общие черты с дородовым состоянием.
Залегающее в основе этого вида суицидальных стремлений и поведения бессознательное намерение снизить силу болезненных раздражителей, связанных с БПМ-2, имеет конечную цель от них избавиться, чтобы достичь неразделимого состояния «океанического сознания», характеризующего эмбриональное состояние. Легкие виды суицидальных намеренний этого типа проявляются в виде желания не существовать или впасть в глубокий сон, забыть всё и уже никогда не пробудиться вновь. Действительные же планы и попытки этой группы самоубийц включают использование больших доз снотворного или успокоительного, утопление или удушение углекислым газом.
Зимой же это бессознательное побуждение вернуться в матку может принимать вид лежания на снегу и закапывание себя в снег во время прогулок на природе. Представление, скрывающееся за этими действиями, заключается в том, что при замерзании первоначальные неприятности быстро исчезают и сменяются ощущением тепла и уюта, будто ты находишься в тёплой матке. Самоубийство через вскрытие вен в ванне, наполненной тёплой водой, также относится к этой категории. В Древнем Риме заканчивать жизнь подобным способом было даже модным, и им воспользовались такие выдающиеся люди, как Петроний и Сенека. Этот вид самоубийства может показаться отличающимся от всех остальных в этой категории, так как он связан с кровью. Тем не менее, его психологическое средоточие направлено на растворение границ и погружение в водную среду, а не на разрушение тела.
Самоубийство второго типа, или разрушительный суицид, бессознательно следует образцу, некогда пережитому во время биологического рождения. Оно тесно связано с возбуждённым видом депрессии и соотнесено с БПМ-3. Для человека, находящегося под влиянием этой матрицы, возвращение в океаническое состояние матки — решение неосуществимое, потому что оно должно было бы проходить через адскую безвыходную стадию БПМ-2, что было бы психологически намного хуже, чем БПМ-3, так как эта стадия включает в себя ощущение полного отчаяния и безнадёжности.
Однако то, что действительно доступно как путь психологического ухода, так это память о том, что однажды подобное состояние уже завершалось взрывоподобным избавлением и освобождением в момент биологического рождения. И чтобы понять этот вид самоубийства, важно представлять себе, что во время нашего биологического рождения мы родились анатомически, но отнюдь не включили в себя эмоционально и физически это ошеломляющее событие. Индивид, замышляющий разрушительное самоубийство, использует память о своём биологическом рождении как готовый рецепт для подражания «второму рождению», а возникновение невероятно сильных и не перерабатываемых эмоций и физических ощущений — для сознательной подготовки и направления события.
Как и в случае ненасильственного суицида, индивиды, вовлечённые в это движение, не имеют выхода через переживание к околородовому уровню бессознательного. Поэтому у них отсутствует интуитивное знание того, что идеальной стратегией в их положении было бы внутренне завершить событие — вновь пережить память о собственном рождении и связать её в переживании со своими послеродовыми обстоятельствами. Но не ведая о подобном решении, эти люди переносят событие вовне и стремятся разыграть во внешнем мире некое происшествие, которое включало бы те же элементы и имело бы схожие переживательные составляющие. И базовая стратегия разрушительного суицида следует образцу пережитого во время родов: усиление напряжения и чувственных страданий до критической точки, а также достижение взрывоподобного разрешения посреди различных видов биологических выделений.
Ведь подобное описание справедливо как для биологического рождения, так и для разрушительного суицида. Как то, так и другое включают внезапное завершение чрезмерного физического и чувственного напряжения, мгновенную разрядку невероятно разрушительных и саморазрушительных энергий, нанесение обширных повреждений тканям и присутствие органических составляющих — крови, фекалий и внутренностей. Сопоставление фотоснимков, запечатлевших биологическое рождение, и тех, что изображают жертв разрушительного самоубийства, ясно указывает на формальное сходство между этими происшествиями, поэтому для бессознательного их легко перепутать друг с другом. Кроме того, связь между типом травмы рождения и избранием способа самоубийства была подтверждена клиническими исследованиями (Jacobson et al., 1987).
Суицидальные фантазии и действия, принадлежащие к этой категории, включают смерть под колёсами поезда, в турбинах гидроэлектростанций или в преднамеренных автомобильных авариях. Дополнительные примеры включают перерезание собственного горла, выстрел в голову, закалывание себя ножом или прыжок из окна, с крыши или с обрыва. По-видимому, самоубийство посредством повешения относится к более ранней фазе БПМ-3, характеризующейся чувствами сдавливания, удушья и сильного полового возбуждения. Также категория разрушительного суицида охватывает и некоторые культурно предписанные виды самоубийства, такие как харакири, камикадзе и впадение в безудержное желание убивать — амок.
В прошлом последние три вида самоубийств рассматривались как экзотические образы суицидального поведения, имеющие место исключительно в восточных культурах. Но в последние десятилетия случаи подобного впадения в амок, заключающиеся в беспорядочных убийствах, которые заканчиваются только со смертью нападавшего, становятся всё более частыми в Соединённых Штатах и странах Запада. И самое тревожное, что эти случаи имеют возрастающее распространение среди подростков и даже детей школьного возраста. А образ поведения камикадзе как вид диверсии также неоднократно наблюдался в арабских странах Ближнего Востока.
Работа с холотропными состояниями принесла завораживающие озарения относительно обескураживающего вопроса о выборе особой формы и конкретного вида самоубийства, столь плохо понимаемого в прошлом. Ненасильственное самоубийство отражает общее стремление уменьшить силу болезненных эмоциональных и физических раздражителей. Конкретный же выбор средств при этом типе самоубийства, по-видимому, определяется биографическими и надличностными составляющими. Однако разрушительный суицид вовлекает механизмы совершенно иного рода. В этой связи я не раз замечал, что индивиды, замышляющие какой-то особый вид самоубийства, подчас уже испытывали в обыденной жизни те физические ощущения и чувства, которые будут задействованы при его совершении. И характерно, что работа с переживаниями, усиливая эти чувства и ощущения, приводит к необычайно быстрому освобождению от них.
Таким образом, люди, чьи саморазрушительные фантазии и стремления сосредоточены на поездах и турбинах гидроэлектростанций, уже страдают от сильных ощущений, чувствуя, как машина рвёт и раздирает на части их тело. Те индивиды, у кого есть склонность наносить себе резаные раны или проколы, часто жалуются на нестерпимую боль именно в тех частях тела, которые они намерены повредить, либо переживают болевые ощущения в этих местах во время сеансов психотерапии переживания. Подобным же образом стремление повеситься основывается на сильных и глубоких уже сложившихся чувствах удушения и удавления. Подобные ощущения боли и удушья легко опознаваемы как элементы БПМ-3. И если усиление симптоматики происходит во время лечения и обеспечивается необходимым руководством, оно может привести к разрешению этих неприятных положений и иметь терапевтические последствия. А стало быть, всё вышеперечисленные саморазрушительные стремления могут рассматриваться как бессознательные, неверно направленные и искаженные усилия, направленные на самоисцеление.
Механизм разрушительного самоубийства требует относительно чёткой памяти о внезапном переходе от борьбы в родовых путях к выходу во внешний мир и о последующем взрывоподобном освобождении. Если же этот переход был затемнён сильной анестезией, индивид почти на клеточном уровне в будущем будет запрограммирован на то, чтобы уходить от тяжелых напряжений и сильных неприятностей в наркотическое состояние. Это создаст в личности, несколько иным образом находящейся под господством БПМ-3, предрасположенность к алкоголизму и наркомании. А в чрезвычайных обстоятельствах это приведёт к самоубийству при помощи наркотиков. При исследовании случаев суицидального поведения подробное изучение хода рождения должно быть дополнено биографическим анализом, так как послеродовые события могут, со своей стороны, в значительной степени определить и перекрасить образчик самоубийства.
Когда же индивиды со склонностью к суициду проходят психоделическую или холотропную терапию и переживают событие смерти и возрождения, они взглядом, обращённым в прошлое, видят самоубийство как трагическую ошибку, основанную на недостаточном понимании себя. Но обычный человек не знает о том, что освобождение от невыносимого эмоционального и физического напряжения можно благополучно пережить через символическую смерть и возрождение или через восстановление связи с состоянием дородового существования. И как следствие, силой своих неприятностей и страданий он может быть втянут в поиски какого-то положения в материальном мире, которое включало бы сходные составляющие. И крайний исход для этого подчас необратим и трагичен.
Обсуждение суицида было бы неполным, если бы мы не упомянули о том, какова же взаимосвязь между саморазрушительным поведением и превосхождением. Как мы уже видели ранее, переживания БПМ-1 и БПМ-4 не только представляют собою возвращения к симбиотическим биологическим состояниям, но также обладают совершенно отличными духовными измерениями. Ибо для БПМ-1 это переживание океанического экстаза и космического единства, а для БПМ-4 — это духовно-душевное возрождение и божественная эпифания. С этой точки зрения суицидальные склонности обоих типов кажутся искаженной и неосознанной страстной жаждой превосхождения. Но представляют собою они одно основополагающее заблуждение — смешение убийства само с убийством эго. И поэтому лучшим лекарством от саморазрушительных стремлений и тяги к самоубийству оказывается переживание смерти эго и возрождения, а также последующее чувство космического единения.
В ходе духовно-душевной смерти и возрождения уничтожаются не только агрессивные и саморазрушающие побуждения, но в переживании индивид устанавливает связь с надличностным, в свете коего самоубийство уже больше не кажется ему приемлемым выходом. Подобное ощущение несерьёзности подобного действия связано с постижением того, что преобразования сознания и циклы смерти и повторного рождения будут продолжаться и после его биологической кончины. А персонально для него это следует и из осознания того, что невозможно убежать от собственных кармических следов.