Одна из особенностей современного этапа гендерных исследований, в том числе и в психологии, состоит в том, что их объектом, наряду с женщинами, все чаще становятся также и мужчины (Кон, 2001).
Килмартин (Kilmartin, 1994) приводит несколько аргументов в пользу необходимости изучения мужчин в качестве гендерного класса. Он признает, что в основе всей современной психологии лежит психология мужчин, так как в качестве нормы изучалось мужское поведение и долгое время в исследованиях участвовали только мужчины. Но тем не менее, заявляет он, психология практически никогда не обращалась к специфическим переживаниям мужчин, связанным с их гендерной принадлежностью. Килмартин сформулировал следующие причины, по которым необходимо изучать мужскую психологию:
Понятие «мужественности», или «маскулинности», существовало задолго до 70-х гг. прошлого века, когда они привлекли к себе внимание социологов в качестве предмета исследования. Ранее считалось, что мужественность, принадлежность к мужскому, - это нечто противоположное женственности. В 80-х гг. XX века определение мужской сущности предстало уже не как данность, но как задача, которую необходимо решить. Характер мужественности был поставлен под вопрос, а специалисты, занимающиеся проблемами маскулинности, пришли к выводу о необходимости отказаться от единого понятия мужественности (Carrigan, Connell, 1985). Был сделан вывод, что не следует вести речь об универсальной модели мужественности, характерной для любого места и времени. К факторам мужской дифференциации стали относить классовую и расовую принадлежность, возраст, те или иные сексуальные склонности, поскольку перечисленные факторы во многом определяют особенности поведения мужчин (Беляева, 1997).
Начиная с 1970-х гг., сначала на Западе, а затем и в СССР стали много говорить и писать о том, что традиционный мужской стиль жизни, а возможно, и сами психологические свойства мужчины не соответствуют современным социальным условиям и что мужчинам приходится платить за свое господствующее положение в обществе и культуре слишком высокую цену. Однако причины этого «кризиса маскулинности» и возможные пути его преодоления трактуются, вызывая резкие споры. Одни авторы усматривают проблему в том, что мужчины как гендерный класс или социальная группа отстают от требований времени: их установки, деятельность и особенно групповое самосознание, представления о том, каким может и должен быть мужчина, не соответствуют изменившимся социальным условиям и подлежат радикальному изменению и перестройке. Другие авторы, наоборот, видят в социальных процессах, расшатывающих мужскую гегемонию, угрозу вековечным «естественным» устоям человеческой цивилизации и призывают мужчин как традиционных защитников стабильности и порядка положить конец этой деградации и вернуть общество назад, в спокойное и надежное прошлое.
В последней трети XX века исторический кризис привычного гендерного порядка стал вызывать растущую озабоченность и недовольство как мужчин, так и женщин. Если в XIX веке в европейском общественном сознании появился так называемый «женский вопрос», то сегодня можно говорить о появлении особого «мужского вопроса».
По словам американского социолога Майкла Месснера (Messner, 1997), существуют три специфических фактора мужской общественной жизни. Во-первых, мужчины как группа пользуются институциональными привилегиями за счет группы женщин. Во-вторых, за узкие определения маскулинности, обещающие высокий статус и привилегии, мужчины расплачиваются поверхностными межличностными отношениями, плохим здоровьем и преждевременной смертью. В-третьих, неравенство в распределении плодов патриархата распространяется не только на женщин, но и на мужчин: гегемонистская маскулинность белых гетеросексуальных мужчин среднего и высшего класса конструируется в противовес не только фемининности, но и подчиненным (расовым, сексуальным и классовым) типам маскулинности.
Впервые «Мужское освободительное движение» (The Men’s Liberation) зародилось в США в 1970-х гг. в русле либеральной идеологии. Его организационным центром в 1970—1980-х гг. была «Национальная организация для меняющихся мужчин», место которой в 1991 г. заняла «Национальная организация мужчин против сексизма» (The National Organization for Men Against Sexism - NOMAS).
Главный источник всех мужских проблем и трудностей идеологи движения усматривали в ограниченности мужской половой роли и соответствующей ей психологии, доказывая, что от сексистских стереотипов страдают не только женщины, но и сами мужчины. Мужчины не могут ни свободно играть, ни свободно плакать, ни быть нежными, ни проявлять слабость, потому что эти свойства «фемининные», а не «маскулинные». Для устранения мужских проблем необходимо прежде всего изменить социализацию мальчиков, образно говоря - позволить им плакать.
В официальной декларации NOMAS (1991) подчеркивается, что «мужчины могут жить более счастливой и полноценной жизнью, бросив вызов старомодным правилам маскулинности, предполагающим принцип мужского верховенства». Отсюда вытекают три главных принципа организации: положительное отношение к мужчинам, поддержка феминистского движения и защита прав геев (Kimmel, Messner, 1998).
Согласно второму принципу социальное освобождение и изменение мужчин возможно только при участии женщин. Гендерная стратификация - система мужского господства, когда мужчины как группа угнетают женщин, изнасилование и другие формы сексуального насилия - это лишь крайние формы выражения такого угнетения. Отсюда следует, что речь идет не просто о защите мужчин, а о борьбе против социального неравенства и гендерных привилегий во всех сферах жизни, включая сексуальность, и что это движение тесно связано с феминизмом (его идеологи и активисты называют себя феминистами или профеминистами). Ключевыми фигурами этого направления стали социологи Майкл Киммел (США) и Роберт Коннелл (Австралия).
Однако куда более широкое распространение получили правые консервативные мужские движения, направленные на сохранение и восстановление мужских привилегий, оказавшихся под угрозой. В отличие от либералов и феминистов, идеологи американского «Движения за права мужчин» (The Men’s Rights Movement) Уоррен Фаррел, Херб Голдберг и другие видят главную опасность для мужчин в феминизме и растущем влиянии женщин.
В целом мужские движения способствовали вычленению ряда специфических проблем и усовершенствованию аппарата гендерных исследований.
До середины 1980-х гг. мужские проблемы освещали преимущественно популярные книги и исследования медико-биологического характера. Затем количество публикаций стало расти в геометрической прогрессии, захватывая все новые темы и отрасли знания. Появились многочисленные серийные публикации, некоторые хрестоматии стали бестселлерами. Так, хрестоматия Майкла Киммеля и Майкла Месснера «Мужские жизни» (Men’s Lives) с 1989 по 1998 г. четыре раза переиздавалась большими тиражами. Были опубликованы соответствующие справочники и энциклопедии (Brooks, Good, 2001; Sher et al., 1987). Наиболее полная библиография литературы о мужчинах и маскулинности составлена Майклом Флудом (Австралия) (Flood, 1998).
Растет и количество специальных журналов о мужчинах и для мужчин. В Австралии это XY: Men, sex, politics (с 1990 г.), Certified Male (с 1995 г.) и Journal of Interdisciplinary Gender Studies (c 1996 г.), в Англии - Achilles Heel и Working With Men, в США - The Journal of Men’s Studies (c 1992 г.) и др. Самый авторитетный международный междисциплинарный научный журнал «Men and Masculinities» (главный редактор Майкл Киммел) издается издательством Sage с 1998 г.
Появились новые профессиональные ассоциации (например, «Society for the Study of Men and Masculinity»). Все это помогает лучше понять проблемы, с которыми сталкиваются мужчины, а также взаимосвязи между маскулинными гендерными ролями, фемининной идентичностью и обществом в целом (Brooks, Good, 2001; McCreary, 2003).
Как и другие гендерные категории, «маскулинность» не имеет однозначного определения. Тут можно выделить по крайней мере три значения (см. раздел 1.7.3.1): дескриптивное, аскриптивное и прескриптивное. Но индивидуальные свойства, стереотипы массового сознания и социальные нормы никогда не совпадают. Поэтому существуют не только разные каноны маскулинности, но и разные парадигмы ее изучения, которые кажутся взаимоисключающими, но фактически дополняют друг друга, тем более что они реализуются разными научными дисциплинами.
В современной науке выделяют четыре главные парадигмы маскулинности: биологическую, психоаналитическую, социально-психологическую и постмодернистскую. Первые две парадигмы являются эссенциалистскими, то есть они молчаливо подразумевают, что важнейшие свойства, отличающие мужчин от женщин, являются объективной данностью, а культура только оформляет и регулирует их проявления (см. главу 1). Две последние парадигмы - конструктивистские: они видят в маскулинности продукт культуры и общественных отношений, которые навязывают индивидам соответствующие представления и образы.
В отличие от эволюционной биологии и психоанализа, склонных рассматривать маскулинность как нечто единое и объективное, психология, социология и антропология чаще видят тут продукт истории и культуры, рассматривая «мужские свойства» как производные от системы гендерных ролей в обществе, которые ребенок усваивает в процессе социализации. Место имманентного «мужского характера» занимают исторически изменчивые «мужские роли». Разные науки приходили к этой парадигме каждая своим собственным путем.
Психология XIX - начала XX века была сексистской и эссенциалистской. В 1910—1920-х гг. все немногочисленные исследования психологических особенностей мужчин и женщин попадали в рубрику «психология пола» (psychology of sex), причем пол зачастую отождествлялся с сексуальностью. В 1930—1960 гг. «психологию пола» сменила «психология половых различий» (sex differences), которые уже не сводились к сексуальности, но большей частью считались заданными природой. В конце 1970-х гг., по мере того как круг исследуемых явлений расширялся, а биологический детерминизм ослабевал, этот термин сменился более мягким - «различия, связанные с полом» (sex related differences). В 1980-х гг. их стали называть «гендерными различиями», которые могут не иметь биологической основы вообще.
Соответственно менялись и представления о маскулинности. В XIX веке «мужские» и «женские» черты и свойства рассматривались как строгая дихотомия, нечто взаимоисключающее, всякое отступление от них воспринималось как патология или движение в ее сторону. Затем жесткий нормативизм уступил место идее континуума маскулинно-фемининных свойств.
Разработанные в 1930—1960-х многочисленные тесты маскулинности-фемининности предполагали, что, хотя сами эти свойства полярны и альтернативны, конкретные индивиды отличаются друг от друга лишь по степени их выраженности. При этом результаты по разным шкалам теста (интеллект, эмоции, интересы и т. д.) показали, что маскулинность не является унитарной чертой, скажем, мужчина с высоким показателем маскулинности по одной шкале может иметь низкий показатель по другой и т. д. И это зависит не от его имманентных природных характеристик, а от конкретной сферы деятельности, рода занятий, общественного положения и т. п. Иными словами, маскулинность и связанные с нею социальные ожидания зависят не от свойств индивида, а от особенностей мужской социальной роли. Это заставило переключить внимание с индивидуальных черт на социокультурные стереотипы и нормы, стили социализации и т. д. В социологии 1950—1960 гг. важную роль сыграла теория Талкота Парсонса и Роберта Бейлза, рассмотревших дифференциацию мужских и женских ролей в структурно-функциональном плане (см. главу 1).
Сходным образом развивается и теория гендерной социализации. С точки зрения психоанализа маскулинное самосознание и поведение есть результат идентификации с конкретным мужчиной - отцом или его символическим образом - подражания ему. Социологи и социальные психологи дополнили эту картину, начав изучение обобщенных нормативных правил и представлений, внедряемых в сознание ребенка родителями и воспитателями. «Полоролевая типизация» по этой схеме идет как бы сверху вниз: взрослые сознательно прививают детям, особенно мальчикам, нормы и представления, на которые те должны ориентироваться.
Однако эмпирические данные показывают, что роль родителей тут не так велика, как принято думать. В большинстве случаев родители не навязывают ребенку ни тип игр, ни пол их товарищей, они вмешиваются в детские взаимоотношения лишь в тех случаях, когда им кажется, что ребенок ведет себя не так, как «надо». По заключению Маккоби (Maccoby, 1998), домашняя социализация играет лишь незначительную роль в сегрегации полов. Хотя в некоторых аспектах родители действительно по-разному относятся к сыновьям и дочерям, дифференцируя поощрения и наказания в зависимости от пола ребенка, индивидуальный выбор однополых сверстников в качестве товарищей по играм от этого не зависит. Характерный стиль взаимодействия в мальчишеских группах, включающий проявления агрессии и дистанцирование от взрослых, создается и поддерживается в значительной степени независимо от влияния взрослых. О том же свидетельствуют и кросскультурные антропологические данные (Whiting, Edwards, 1988).
Мальчики становятся мужчинами не столько в силу прямого обучения со стороны взрослых, сколько в результате взаимодействия с себе подобными, в рамках однополых мальчиковых групп, где неизбежно существует множество индивидуальных и межгрупповых вариаций. Это заставляет ученых трактовать маскулинность не как единое целое, а как подвижную и изменчивую множественность.
Становление новой парадигмы маскулинности, получившей широкое распространение в последние 15 лет, тесно связано с общими тенденциями и гендерных исследований, и всех
современных наук о человеке. Тут можно выделить несколько идейных источников.
Во-первых, это феминистский анализ гендера как структуры общественных отношений и особенно отношений власти. Во-вторых, это социологические исследования субкультур и проблем, связанных с маргинализацией и сопротивлением социальных меньшинств. В-третьих, это постструктуралистский анализ дискурсивной природы любых социальных отношений, включая половые и сексуальные (Мишель Фуко). В свете этого подхода маскулинность, как и сами гендерные свойства, не является изолированным, она органически переплетается с расовыми, сексуальными, классовыми и национальными отношениями. При этом она заведомо условна, связана с определенным контекстом, конвенциональна и может разыгрываться и представляться по-разному (гендерный дисплей, перформанс).
Важный аспект этого подхода - комплексное (одновременно антропологическое, социально-психологическое и биомедицинское) изучение феномена «третьего пола» и гомосексуальности. Поскольку, как убедительно показала Джудит Батлер, традиционный канон доминирующей маскулинности направлен не только и не столько против женщин, сколько против гомосексуальности, «нормализация» гомосексуальности облегчает жизнь не только геям, но и множеству гетеросексуальных мужчин, чье телосложение или поведение не соответствует жесткому и заведомо нереалистическому канону маскулинности (Батлер,
Главное достижение этого подхода - деконструкция идеи единой, жесткой, универсальной маскулинности. Не существует единого образа маскулинности, распространенного повсюду, говорить надо не о маскулинности, а о «маскулинностях». Разные культуры и разные периоды истории конструируют гендер по-разному. Многообразие - не просто вопрос различий между группами; не менее важно то, что разнообразие существует внутри каждой группы. В одной и той же школе, офисе или микрорайоне сосуществуют разные модели маскулинности, разные способы «стать мужчиной», разные образы Я и разные пути использования мужского тела (Connell, 1998).
«Г егемонная», культурно господствующая, самая престижная в данной среде маскулинность характеризует лишь мужчин, стоящих на вершине гендерной иерархии, а ее признаки меняются по ходу истории. Хотя их обычно приписывают конкретным людям, они коллективные, они создаются и поддерживаются определенными социальными институтами. Эти образы многослойны, многогранны, противоречивы и изменчивы.
В отличие от популярных бестселлеров, говорящих о мужских проблемах вообще, вне времени и пространства, большинство современных исследований маскулинности являются «этнографическими»: они описывают и анализируют положение мужчин и особенности мужского самосознания не вообще, а в определенной конкретной стране, общине, социальной среде, культурном контексте. Поскольку типы маскулинности - как и сами мужчины и их характерные стили жизни - неоднородны, многомерны и множественны, стереотип «настоящего мужчины» имеет смысл только в определенной системе взаимосвязанных социальных представлений.
Множественность и текучесть образов маскулинности проявляется не только в истории, но и в жизни каждого конкретного человека, который в разных ситуациях и с разными партнерами «создает», «разыгрывает» и «представляет» разную маскулинность. Психологи давно заметили, что мальчики и мужчины чаще, чем женщины, представляют окружающим ложные, нереальные образы Я. Понятия «гендерный дисплей», «создание гендера» и «гендерный перформанс» позволяют лучше описать и осмыслить разные ипостаси мужского Я и возможные варианты и способы их интеграции и дезинтеграции (см. раздел 1.7 главы 1).
Разные парадигмы маскулинности не столько отрицают, сколько взаимно дополняют друг друга. Однако разрыв между теорией и эмпирическими данными в «мужских исследованиях» еще больше, чем в женских. Тут очень велики диспропорции в исследованиях. По одним темам (спорт, насилие, здоровье, сексуальность, отцовство) научных фактов сравнительно много, по другим же нет ничего, кроме умозрительных рассуждений. Между тем имагология (анализ типов и образов маскулинности, представленных в средствах массовой информации, культуре и обыденном сознании), не подкрепленная социологическим анализом, не позволяет судить о долгосрочных тенденциях социального развития. База научной информации по странам и континентам очень неоднородна. Хотя количество сравнительных кросскультурных исследований маскулинности быстро растет, большая часть теоретических обобщений делается на «западном» материале, что, конечно, неправомерно. По-прежнему велика и междисциплинарная разобщенность. Опасение оказаться на позициях биологического редукционизма побуждает многих исследователей-гуманитариев практически игнорировать биологические данные, что сильно облегчает и упрощает их работу.
Исходя из того, что сначала меняется социальное положение и характер деятельности мужчин и женщин, затем - их базовые установки и ценности, и только после этого - более тонкие психологические свойства, которые, в свою очередь, влияют на социальную структуру, начинать нужно не с психологии и культурологии, а с гендерной стратификации. Такова общая логика как социологии, так и современной психологии, включая популярную в России теорию деятельности Л.С. Выготского и его последователей.
Таким образом, необходимо разграничить:
а) более или менее объективные и поддающиеся измерению социально-структурные сдвиги;
б) их преломление в культуре и массовом сознании - прежде всего в стереотипах и нормах маскулинности;
в) связанные с этим индивидуальные психологические различия.
Некоторые из этих сдвигов долгосрочные и глобальные, они характерны в большей или меньшей степени для всех индустриально развитых и развивающихся стран.
В сфере производственных отношений происходит постепенное и ускоряющееся разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление дихотомизации и поляризации мужских и женских социально-производственных функций, ролей, занятий и сфер деятельности. Ведущей, динамической силой этого процесса являются женщины, которые быстро осваивают мужские профессии, догоняют мужчин по уровню образования и т. д.
Параллельно, хотя и с некоторым отставанием, в политической сфере меняются гендерные отношения власти. Мужчины постепенно утрачивают былую монополию на публичное влияние. Всеобщее избирательное право, принцип гражданского равноправия полов, увеличение номинального и реального представительства женщин во властных структурах - это общие тенденции нашего времени. Это не может не изменять социальных представлений мужчин и женщин друг о друге и о самих себе.
В том же направлении, но гораздо медленнее, эволюционируют брачно-семейные отношения. В современном браке гораздо больше равенства, понятие «отцовская власть» все чаще заменяется понятием «родительский авторитет», а «справедливое распределение домашних обязанностей» становится одним из важнейших признаков семейного благополучия. Классический вопрос «кто глава семьи?» заменяется вопросом о том, кто принимает основные решения. Общая психологизация супружеских и родительских отношений с акцентом на взаимопонимание практически несовместима с жесткой дихотомизацией мужского и женского. Как и в других сферах жизни, эти перемены затрагивают больше женщин, чем мужчин, однако нормативные представления и психология последних также перестраиваются, особенно среди относительно молодых образованных городских мужчин.
В XX веке существенно изменился характер социализации мальчиков. Относительно раннее и всеобщее школьное обучение повышает степень влияния общества сверстников по сравнению с влиянием родителей. А поскольку школьное обучение большей частью совместное, это уменьшает половую сегрегацию и облегчает взаимопонимание мальчиков и девочек, создает психологические предпосылки для равных и широких отношений сотрудничества между взрослыми мужчинами и женщинами в разных сферах общественной и личной жизни.
Изменения в структуре гендерных ролей преломляются в социокультурных стереотипах маскулинности. Хотя в массовом сознании нормативные мужские и женские свойства по-прежнему выглядят как дополняющие друг друга полярности, принцип «или-или» уже не господствует безраздельно. Многие социально значимые черты личности гендерно-нейтральны или допускают существенные социально-групповые и индивидуальные вариации. Идеальный тип «настоящего мужчины», который всегда был условным и часто проецировался в прошлое, теперь окончательно утратил свою монолитность, а некоторые его компоненты, например агрессивность, считавшиеся ранее положительными, поставлены под вопрос, они уместны только в четко определенных условиях (война, спортивные соревнования и т. п.). Это способствует утверждению взгляда на маскулинность как на представление, маскарад, перформанс.
Перемены распространяются на социальные представления о специфике мужского тела, критериях мужской красоты и границах мужской эмоциональности. В условиях жестких иерархических отношений мужская привлекательность также ассоциировалась преимущественно с качествами, связанными с силой и властью. «Воспитание чувств» у мальчика практически сводилось к самоконтролю, нежность и чувствительность считались проявлениями слабости и женственности.
В Англии XVIII в. чувствительность и деликатность вкуса, включая интерес к искусству, считались конституциональным свойством женщин. Философы эпохи Просвещения вели специальную кампанию за смягчение мужских нравов по отношению к женщинам и детям. Сначала эти новые нормативные установки, требовавшие от мужчин мягкости и элегантности, касались только господствующих классов - причем подчеркивалось, что эти качества не должны перерастать в женственность. В последующие два столетия эта тенденция постепенно стала распространяться на другие классы и сословия, хотя пролетарский канон маскулинности по сей день остается более традиционным и жестким, чем буржуазный.
Хотя правила этикета и хорошего тона на первый взгляд кажутся внешними, их усвоение меняет не только мужское поведение, но и психику. Это происходит не автоматически. Социально эмансипированные и образованные женщины предъявляют к мужской психологии повышенные требования, которые многим мужчинам трудно удовлетворить. Это способствует развитию у мужчин более сложных и тонких форм саморефлексии, расшатывая образ монолитного мужского Я.
Усложняются и взаимоотношения между мужчинами. Эти отношения всегда были и остаются соревновательными и иерархическими. Однако в первобытном стаде социальный статус и репродуктивный успех самца определялся одними и теми же свойствами. По мере того как элементарный биологический отбор, обеспечивающий выживание наиболее приспособленных особей, был дополнен и отчасти заменен отбором социокультурным, преимущество получили не столько самые физически сильные и агрессивные, сколько наиболее умные и креативные самцы, социальные достижения которых обеспечивают более высокий статус им самим и их потомству, что, естественно, привлекает к ним самок. В человеческом обществе мужские иерархические системы строятся не по одному, а по нескольким не совпадающим друг с другом принципам. Однако в разных средах и на разных стадиях жизненного пути критерии успеха могут быть разными. «Настоящий мужчина» всегда должен быть «сверху», но значение этого понятия неодинаково. Отсюда опять-таки вытекает многомерность нормативных канонов маскулинности.
Меняется и характер мужской сексуальности. Сексуальная революция XX века была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели - производная от общего принципа социального равенства. Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в таких вещах, как возраст сексуального дебюта, число сексуальных партнеров, проявление сексуальной инициативы, отношение к эротике и т. д. При этом женщины лучше осмысляют и вербализуют свои сексуальные потребности, что создает для мужчин дополнительные проблемы, включая тревогу перед неудачей. Массовое распространение таких ранее запретных сексуальных действий, как позиция «женщина сверху» и куннилингус, повышая сексуальное удовольствие обоих партнеров, одновременно наносит символический удар по гегемонной маскулинности. Современные молодые женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые раньше не входили в «джентльменский набор». Многие мужчины стараются соответствовать этим требованиям, в результате чего понятие секса как завоевания и достижения сменяется представлением о партнерском сексе, основанном на взаимном согласии.
Частный, но очень важный аспект этого процесса - рост терпимости к гомосексуальности. Однополая любовь уже самим фактом своего существования подрывает иллюзию абсолютной противоположности мужского и женского. Гомофобия - конституирующий принцип гегемонной маскулинности. Отношение мужчин к фемининности по определению двойственно: хотя в нем присутствует мизогиния, принижение и унижение женщин, «настоящий мужчина» обязан любить женщин и испытывать к ним влечение. Напротив, влечение к другому мужчине - это позорная и непростительная слабость. Бесчисленные нормативные запреты на проявления нежности в отношениях между мужчинами - одна из причин мужской «неэкспрессивности» и мужских коммуникативных трудностей. В современном обществе гомофобия постепенно ослабевает, причем наибольшую терпимость к гомосексуальности обнаруживают молодые и образованные люди. Хотя это не сопровождается ростом числа людей, идентифицирующих себя в качестве геев, сексуальная идентичность становится менее важным нормативным признаком маскулинности.
Перечисленные сдвиги и тенденции являются более или менее общими, но процесс этот сложен и противоречив. Прежде всего, главным субъектом и носителем социальных изменений, ломающих привычный гендерный порядок, являются не мужчины, а женщины, социальное положение, деятельность и психика которых изменяются сейчас значительно быстрее и радикальнее, чем мужская психика. Женщины шаг за шагом осваивают новые для себя занятия и виды деятельности, что сопровождается изменением их психологии и коллективного самосознания, включая представления о том, как должны складываться их взаимоотношения с мужчинами. Вполне вероятно, что и представления женщин о себе, и женские образы маскулинности изменились за последние десятилетия больше, чем мужские. Дело не в ригидности, жесткости мужского сознания, а в том, что класс, который теряет господство, не торопится сдавать свои позиции и делает это только под нажимом, в силу необходимости.
Степень и темпы изменения гендерного порядка и соответствующих ему образов маскулинности очень неравномерны:
Поскольку ломка традиционного гендерного порядка тесно связана с общей социально-экономической модернизацией общества и появлением новых технологий, логично, что изменение канона маскулинности идет резче в промышленно развитых странах Запада, чем в странах Третьего мира. Но такие количественные показатели, как темп и уровень социально-экономического развития, определяют характер символической культуры общества, одним из элементов которой является маскулинность, только через ряд факторов-посредников, куда входят особенности традиционной культуры и другие свойства
соответствующей страны или этноса. Это убедительно подтверждают многолетние кросскультурные исследования голландского антрополога Герта Хофстеде, который сравнивал по нескольким признакам типичные ценностные ориентации, включая маскулинность и фемининность, людей в разных культурах.
Маскулинные общества, по Хофстеде, отличаются от фемининных по целому ряду социально-психологических характеристик, далеко выходящих за пределы собственно гендерной стратификации и отношений между полами. Для маскулинной культуры свойственна высокая оценка личных достижений; высокий социальный статус считается доказательством личного успеха; тут ценится все большое, крупномасштабное; детей учат восхищаться сильными; неудачников избегают; демонстрация успеха считается хорошим тоном; мышление тяготеет к рациональности; дифференциация ролей в семье сильная; люди много заботятся о самоуважении. В фемининной культуре, напротив, на первый план выходит потребность в консенсусе; здесь ценится забота о других; щадят чувства других людей; четко выражена ориентация на обслуживание; красивым считается маленькое; присутствует симпатия к угнетенным; высоко ценится скромность; мышление более интуитивно; много значит принадлежность к какой-то общности, группе.
Эти базовые различия отражают и другие сферы общественной и личной жизни. Обобщенная сводка этих различий представлена в табл. 6.1.
Таблица 6.1
Ключевые различия между фемининными и маскулинными обществами (Hofstede,
Господствующие религии подчеркивают мужские прерогативы
Освобождение женщин означает, что женщины должны быть допущены к п раньше занимали только мужчины
активности
Секс рассматривается как партнерское отношение
X 1 VvW-
Более терпимое отношение к мастурбации и гомосексуальности
«Маскулинность» и «фемининность» в работах Хофстеде являются не психологическими, а антропологическими категориями. Они фиксируют различия не между индивидами, а между странами (культурами), которым они присущи как подразумеваемые нормативные ориентиры в большей или меньшей степени. Одна и та же страна может быть «фемининной» по одному параметру и «маскулинной» по другому, не говоря уже о классовых и иных социально-групповых ра
Килмартин (Kilmartin, 1994) приводит несколько аргументов в пользу необходимости изучения мужчин в качестве гендерного класса. Он признает, что в основе всей современной психологии лежит психология мужчин, так как в качестве нормы изучалось мужское поведение и долгое время в исследованиях участвовали только мужчины. Но тем не менее, заявляет он, психология практически никогда не обращалась к специфическим переживаниям мужчин, связанным с их гендерной принадлежностью. Килмартин сформулировал следующие причины, по которым необходимо изучать мужскую психологию:
- Хотя в целом мужчины оказывают более сильное влияние на жизнь, чем женщины, немало мужчин этим влиянием не наделены, так что жесткая мужская социализация их только ранит. К тому же, обладая относительно высокой властью в обществе, мужчины могут оказать интенсивную помощь в осуществлении перемен.
- Общаясь с сильными женщинами, мужчины зачастую испытывают серьезные трудности. Ведь с детского возраста мальчики воспитываются в убеждении, что именно они должны быть сильными и властными, поэтому сильные женщины воспринимаются как угроза мужскому началу. Это противоречие требует разрешения, поскольку сильных женщин с каждым днем становится все больше.
- Качество взаимоотношений с окружающими у мужчин нередко страдает из-за того, что эти отношения разворачиваются в рамках, где не остается места для базовой человеческой потребности - интимности.
Понятие «мужественности», или «маскулинности», существовало задолго до 70-х гг. прошлого века, когда они привлекли к себе внимание социологов в качестве предмета исследования. Ранее считалось, что мужественность, принадлежность к мужскому, - это нечто противоположное женственности. В 80-х гг. XX века определение мужской сущности предстало уже не как данность, но как задача, которую необходимо решить. Характер мужественности был поставлен под вопрос, а специалисты, занимающиеся проблемами маскулинности, пришли к выводу о необходимости отказаться от единого понятия мужественности (Carrigan, Connell, 1985). Был сделан вывод, что не следует вести речь об универсальной модели мужественности, характерной для любого места и времени. К факторам мужской дифференциации стали относить классовую и расовую принадлежность, возраст, те или иные сексуальные склонности, поскольку перечисленные факторы во многом определяют особенности поведения мужчин (Беляева, 1997).
Начиная с 1970-х гг., сначала на Западе, а затем и в СССР стали много говорить и писать о том, что традиционный мужской стиль жизни, а возможно, и сами психологические свойства мужчины не соответствуют современным социальным условиям и что мужчинам приходится платить за свое господствующее положение в обществе и культуре слишком высокую цену. Однако причины этого «кризиса маскулинности» и возможные пути его преодоления трактуются, вызывая резкие споры. Одни авторы усматривают проблему в том, что мужчины как гендерный класс или социальная группа отстают от требований времени: их установки, деятельность и особенно групповое самосознание, представления о том, каким может и должен быть мужчина, не соответствуют изменившимся социальным условиям и подлежат радикальному изменению и перестройке. Другие авторы, наоборот, видят в социальных процессах, расшатывающих мужскую гегемонию, угрозу вековечным «естественным» устоям человеческой цивилизации и призывают мужчин как традиционных защитников стабильности и порядка положить конец этой деградации и вернуть общество назад, в спокойное и надежное прошлое.
В последней трети XX века исторический кризис привычного гендерного порядка стал вызывать растущую озабоченность и недовольство как мужчин, так и женщин. Если в XIX веке в европейском общественном сознании появился так называемый «женский вопрос», то сегодня можно говорить о появлении особого «мужского вопроса».
По словам американского социолога Майкла Месснера (Messner, 1997), существуют три специфических фактора мужской общественной жизни. Во-первых, мужчины как группа пользуются институциональными привилегиями за счет группы женщин. Во-вторых, за узкие определения маскулинности, обещающие высокий статус и привилегии, мужчины расплачиваются поверхностными межличностными отношениями, плохим здоровьем и преждевременной смертью. В-третьих, неравенство в распределении плодов патриархата распространяется не только на женщин, но и на мужчин: гегемонистская маскулинность белых гетеросексуальных мужчин среднего и высшего класса конструируется в противовес не только фемининности, но и подчиненным (расовым, сексуальным и классовым) типам маскулинности.
Впервые «Мужское освободительное движение» (The Men’s Liberation) зародилось в США в 1970-х гг. в русле либеральной идеологии. Его организационным центром в 1970—1980-х гг. была «Национальная организация для меняющихся мужчин», место которой в 1991 г. заняла «Национальная организация мужчин против сексизма» (The National Organization for Men Against Sexism - NOMAS).
Главный источник всех мужских проблем и трудностей идеологи движения усматривали в ограниченности мужской половой роли и соответствующей ей психологии, доказывая, что от сексистских стереотипов страдают не только женщины, но и сами мужчины. Мужчины не могут ни свободно играть, ни свободно плакать, ни быть нежными, ни проявлять слабость, потому что эти свойства «фемининные», а не «маскулинные». Для устранения мужских проблем необходимо прежде всего изменить социализацию мальчиков, образно говоря - позволить им плакать.
В официальной декларации NOMAS (1991) подчеркивается, что «мужчины могут жить более счастливой и полноценной жизнью, бросив вызов старомодным правилам маскулинности, предполагающим принцип мужского верховенства». Отсюда вытекают три главных принципа организации: положительное отношение к мужчинам, поддержка феминистского движения и защита прав геев (Kimmel, Messner, 1998).
Согласно второму принципу социальное освобождение и изменение мужчин возможно только при участии женщин. Гендерная стратификация - система мужского господства, когда мужчины как группа угнетают женщин, изнасилование и другие формы сексуального насилия - это лишь крайние формы выражения такого угнетения. Отсюда следует, что речь идет не просто о защите мужчин, а о борьбе против социального неравенства и гендерных привилегий во всех сферах жизни, включая сексуальность, и что это движение тесно связано с феминизмом (его идеологи и активисты называют себя феминистами или профеминистами). Ключевыми фигурами этого направления стали социологи Майкл Киммел (США) и Роберт Коннелл (Австралия).
Однако куда более широкое распространение получили правые консервативные мужские движения, направленные на сохранение и восстановление мужских привилегий, оказавшихся под угрозой. В отличие от либералов и феминистов, идеологи американского «Движения за права мужчин» (The Men’s Rights Movement) Уоррен Фаррел, Херб Голдберг и другие видят главную опасность для мужчин в феминизме и растущем влиянии женщин.
В целом мужские движения способствовали вычленению ряда специфических проблем и усовершенствованию аппарата гендерных исследований.
До середины 1980-х гг. мужские проблемы освещали преимущественно популярные книги и исследования медико-биологического характера. Затем количество публикаций стало расти в геометрической прогрессии, захватывая все новые темы и отрасли знания. Появились многочисленные серийные публикации, некоторые хрестоматии стали бестселлерами. Так, хрестоматия Майкла Киммеля и Майкла Месснера «Мужские жизни» (Men’s Lives) с 1989 по 1998 г. четыре раза переиздавалась большими тиражами. Были опубликованы соответствующие справочники и энциклопедии (Brooks, Good, 2001; Sher et al., 1987). Наиболее полная библиография литературы о мужчинах и маскулинности составлена Майклом Флудом (Австралия) (Flood, 1998).
Растет и количество специальных журналов о мужчинах и для мужчин. В Австралии это XY: Men, sex, politics (с 1990 г.), Certified Male (с 1995 г.) и Journal of Interdisciplinary Gender Studies (c 1996 г.), в Англии - Achilles Heel и Working With Men, в США - The Journal of Men’s Studies (c 1992 г.) и др. Самый авторитетный международный междисциплинарный научный журнал «Men and Masculinities» (главный редактор Майкл Киммел) издается издательством Sage с 1998 г.
Появились новые профессиональные ассоциации (например, «Society for the Study of Men and Masculinity»). Все это помогает лучше понять проблемы, с которыми сталкиваются мужчины, а также взаимосвязи между маскулинными гендерными ролями, фемининной идентичностью и обществом в целом (Brooks, Good, 2001; McCreary, 2003).
Как и другие гендерные категории, «маскулинность» не имеет однозначного определения. Тут можно выделить по крайней мере три значения (см. раздел 1.7.3.1): дескриптивное, аскриптивное и прескриптивное. Но индивидуальные свойства, стереотипы массового сознания и социальные нормы никогда не совпадают. Поэтому существуют не только разные каноны маскулинности, но и разные парадигмы ее изучения, которые кажутся взаимоисключающими, но фактически дополняют друг друга, тем более что они реализуются разными научными дисциплинами.
В современной науке выделяют четыре главные парадигмы маскулинности: биологическую, психоаналитическую, социально-психологическую и постмодернистскую. Первые две парадигмы являются эссенциалистскими, то есть они молчаливо подразумевают, что важнейшие свойства, отличающие мужчин от женщин, являются объективной данностью, а культура только оформляет и регулирует их проявления (см. главу 1). Две последние парадигмы - конструктивистские: они видят в маскулинности продукт культуры и общественных отношений, которые навязывают индивидам соответствующие представления и образы.
В отличие от эволюционной биологии и психоанализа, склонных рассматривать маскулинность как нечто единое и объективное, психология, социология и антропология чаще видят тут продукт истории и культуры, рассматривая «мужские свойства» как производные от системы гендерных ролей в обществе, которые ребенок усваивает в процессе социализации. Место имманентного «мужского характера» занимают исторически изменчивые «мужские роли». Разные науки приходили к этой парадигме каждая своим собственным путем.
Психология XIX - начала XX века была сексистской и эссенциалистской. В 1910—1920-х гг. все немногочисленные исследования психологических особенностей мужчин и женщин попадали в рубрику «психология пола» (psychology of sex), причем пол зачастую отождествлялся с сексуальностью. В 1930—1960 гг. «психологию пола» сменила «психология половых различий» (sex differences), которые уже не сводились к сексуальности, но большей частью считались заданными природой. В конце 1970-х гг., по мере того как круг исследуемых явлений расширялся, а биологический детерминизм ослабевал, этот термин сменился более мягким - «различия, связанные с полом» (sex related differences). В 1980-х гг. их стали называть «гендерными различиями», которые могут не иметь биологической основы вообще.
Соответственно менялись и представления о маскулинности. В XIX веке «мужские» и «женские» черты и свойства рассматривались как строгая дихотомия, нечто взаимоисключающее, всякое отступление от них воспринималось как патология или движение в ее сторону. Затем жесткий нормативизм уступил место идее континуума маскулинно-фемининных свойств.
Разработанные в 1930—1960-х многочисленные тесты маскулинности-фемининности предполагали, что, хотя сами эти свойства полярны и альтернативны, конкретные индивиды отличаются друг от друга лишь по степени их выраженности. При этом результаты по разным шкалам теста (интеллект, эмоции, интересы и т. д.) показали, что маскулинность не является унитарной чертой, скажем, мужчина с высоким показателем маскулинности по одной шкале может иметь низкий показатель по другой и т. д. И это зависит не от его имманентных природных характеристик, а от конкретной сферы деятельности, рода занятий, общественного положения и т. п. Иными словами, маскулинность и связанные с нею социальные ожидания зависят не от свойств индивида, а от особенностей мужской социальной роли. Это заставило переключить внимание с индивидуальных черт на социокультурные стереотипы и нормы, стили социализации и т. д. В социологии 1950—1960 гг. важную роль сыграла теория Талкота Парсонса и Роберта Бейлза, рассмотревших дифференциацию мужских и женских ролей в структурно-функциональном плане (см. главу 1).
Сходным образом развивается и теория гендерной социализации. С точки зрения психоанализа маскулинное самосознание и поведение есть результат идентификации с конкретным мужчиной - отцом или его символическим образом - подражания ему. Социологи и социальные психологи дополнили эту картину, начав изучение обобщенных нормативных правил и представлений, внедряемых в сознание ребенка родителями и воспитателями. «Полоролевая типизация» по этой схеме идет как бы сверху вниз: взрослые сознательно прививают детям, особенно мальчикам, нормы и представления, на которые те должны ориентироваться.
Однако эмпирические данные показывают, что роль родителей тут не так велика, как принято думать. В большинстве случаев родители не навязывают ребенку ни тип игр, ни пол их товарищей, они вмешиваются в детские взаимоотношения лишь в тех случаях, когда им кажется, что ребенок ведет себя не так, как «надо». По заключению Маккоби (Maccoby, 1998), домашняя социализация играет лишь незначительную роль в сегрегации полов. Хотя в некоторых аспектах родители действительно по-разному относятся к сыновьям и дочерям, дифференцируя поощрения и наказания в зависимости от пола ребенка, индивидуальный выбор однополых сверстников в качестве товарищей по играм от этого не зависит. Характерный стиль взаимодействия в мальчишеских группах, включающий проявления агрессии и дистанцирование от взрослых, создается и поддерживается в значительной степени независимо от влияния взрослых. О том же свидетельствуют и кросскультурные антропологические данные (Whiting, Edwards, 1988).
Мальчики становятся мужчинами не столько в силу прямого обучения со стороны взрослых, сколько в результате взаимодействия с себе подобными, в рамках однополых мальчиковых групп, где неизбежно существует множество индивидуальных и межгрупповых вариаций. Это заставляет ученых трактовать маскулинность не как единое целое, а как подвижную и изменчивую множественность.
Становление новой парадигмы маскулинности, получившей широкое распространение в последние 15 лет, тесно связано с общими тенденциями и гендерных исследований, и всех
современных наук о человеке. Тут можно выделить несколько идейных источников.
Во-первых, это феминистский анализ гендера как структуры общественных отношений и особенно отношений власти. Во-вторых, это социологические исследования субкультур и проблем, связанных с маргинализацией и сопротивлением социальных меньшинств. В-третьих, это постструктуралистский анализ дискурсивной природы любых социальных отношений, включая половые и сексуальные (Мишель Фуко). В свете этого подхода маскулинность, как и сами гендерные свойства, не является изолированным, она органически переплетается с расовыми, сексуальными, классовыми и национальными отношениями. При этом она заведомо условна, связана с определенным контекстом, конвенциональна и может разыгрываться и представляться по-разному (гендерный дисплей, перформанс).
Важный аспект этого подхода - комплексное (одновременно антропологическое, социально-психологическое и биомедицинское) изучение феномена «третьего пола» и гомосексуальности. Поскольку, как убедительно показала Джудит Батлер, традиционный канон доминирующей маскулинности направлен не только и не столько против женщин, сколько против гомосексуальности, «нормализация» гомосексуальности облегчает жизнь не только геям, но и множеству гетеросексуальных мужчин, чье телосложение или поведение не соответствует жесткому и заведомо нереалистическому канону маскулинности (Батлер,
- .
Главное достижение этого подхода - деконструкция идеи единой, жесткой, универсальной маскулинности. Не существует единого образа маскулинности, распространенного повсюду, говорить надо не о маскулинности, а о «маскулинностях». Разные культуры и разные периоды истории конструируют гендер по-разному. Многообразие - не просто вопрос различий между группами; не менее важно то, что разнообразие существует внутри каждой группы. В одной и той же школе, офисе или микрорайоне сосуществуют разные модели маскулинности, разные способы «стать мужчиной», разные образы Я и разные пути использования мужского тела (Connell, 1998).
«Г егемонная», культурно господствующая, самая престижная в данной среде маскулинность характеризует лишь мужчин, стоящих на вершине гендерной иерархии, а ее признаки меняются по ходу истории. Хотя их обычно приписывают конкретным людям, они коллективные, они создаются и поддерживаются определенными социальными институтами. Эти образы многослойны, многогранны, противоречивы и изменчивы.
В отличие от популярных бестселлеров, говорящих о мужских проблемах вообще, вне времени и пространства, большинство современных исследований маскулинности являются «этнографическими»: они описывают и анализируют положение мужчин и особенности мужского самосознания не вообще, а в определенной конкретной стране, общине, социальной среде, культурном контексте. Поскольку типы маскулинности - как и сами мужчины и их характерные стили жизни - неоднородны, многомерны и множественны, стереотип «настоящего мужчины» имеет смысл только в определенной системе взаимосвязанных социальных представлений.
Множественность и текучесть образов маскулинности проявляется не только в истории, но и в жизни каждого конкретного человека, который в разных ситуациях и с разными партнерами «создает», «разыгрывает» и «представляет» разную маскулинность. Психологи давно заметили, что мальчики и мужчины чаще, чем женщины, представляют окружающим ложные, нереальные образы Я. Понятия «гендерный дисплей», «создание гендера» и «гендерный перформанс» позволяют лучше описать и осмыслить разные ипостаси мужского Я и возможные варианты и способы их интеграции и дезинтеграции (см. раздел 1.7 главы 1).
Разные парадигмы маскулинности не столько отрицают, сколько взаимно дополняют друг друга. Однако разрыв между теорией и эмпирическими данными в «мужских исследованиях» еще больше, чем в женских. Тут очень велики диспропорции в исследованиях. По одним темам (спорт, насилие, здоровье, сексуальность, отцовство) научных фактов сравнительно много, по другим же нет ничего, кроме умозрительных рассуждений. Между тем имагология (анализ типов и образов маскулинности, представленных в средствах массовой информации, культуре и обыденном сознании), не подкрепленная социологическим анализом, не позволяет судить о долгосрочных тенденциях социального развития. База научной информации по странам и континентам очень неоднородна. Хотя количество сравнительных кросскультурных исследований маскулинности быстро растет, большая часть теоретических обобщений делается на «западном» материале, что, конечно, неправомерно. По-прежнему велика и междисциплинарная разобщенность. Опасение оказаться на позициях биологического редукционизма побуждает многих исследователей-гуманитариев практически игнорировать биологические данные, что сильно облегчает и упрощает их работу.
Исходя из того, что сначала меняется социальное положение и характер деятельности мужчин и женщин, затем - их базовые установки и ценности, и только после этого - более тонкие психологические свойства, которые, в свою очередь, влияют на социальную структуру, начинать нужно не с психологии и культурологии, а с гендерной стратификации. Такова общая логика как социологии, так и современной психологии, включая популярную в России теорию деятельности Л.С. Выготского и его последователей.
Таким образом, необходимо разграничить:
а) более или менее объективные и поддающиеся измерению социально-структурные сдвиги;
б) их преломление в культуре и массовом сознании - прежде всего в стереотипах и нормах маскулинности;
в) связанные с этим индивидуальные психологические различия.
Некоторые из этих сдвигов долгосрочные и глобальные, они характерны в большей или меньшей степени для всех индустриально развитых и развивающихся стран.
В сфере производственных отношений происходит постепенное и ускоряющееся разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление дихотомизации и поляризации мужских и женских социально-производственных функций, ролей, занятий и сфер деятельности. Ведущей, динамической силой этого процесса являются женщины, которые быстро осваивают мужские профессии, догоняют мужчин по уровню образования и т. д.
Параллельно, хотя и с некоторым отставанием, в политической сфере меняются гендерные отношения власти. Мужчины постепенно утрачивают былую монополию на публичное влияние. Всеобщее избирательное право, принцип гражданского равноправия полов, увеличение номинального и реального представительства женщин во властных структурах - это общие тенденции нашего времени. Это не может не изменять социальных представлений мужчин и женщин друг о друге и о самих себе.
В том же направлении, но гораздо медленнее, эволюционируют брачно-семейные отношения. В современном браке гораздо больше равенства, понятие «отцовская власть» все чаще заменяется понятием «родительский авторитет», а «справедливое распределение домашних обязанностей» становится одним из важнейших признаков семейного благополучия. Классический вопрос «кто глава семьи?» заменяется вопросом о том, кто принимает основные решения. Общая психологизация супружеских и родительских отношений с акцентом на взаимопонимание практически несовместима с жесткой дихотомизацией мужского и женского. Как и в других сферах жизни, эти перемены затрагивают больше женщин, чем мужчин, однако нормативные представления и психология последних также перестраиваются, особенно среди относительно молодых образованных городских мужчин.
В XX веке существенно изменился характер социализации мальчиков. Относительно раннее и всеобщее школьное обучение повышает степень влияния общества сверстников по сравнению с влиянием родителей. А поскольку школьное обучение большей частью совместное, это уменьшает половую сегрегацию и облегчает взаимопонимание мальчиков и девочек, создает психологические предпосылки для равных и широких отношений сотрудничества между взрослыми мужчинами и женщинами в разных сферах общественной и личной жизни.
Изменения в структуре гендерных ролей преломляются в социокультурных стереотипах маскулинности. Хотя в массовом сознании нормативные мужские и женские свойства по-прежнему выглядят как дополняющие друг друга полярности, принцип «или-или» уже не господствует безраздельно. Многие социально значимые черты личности гендерно-нейтральны или допускают существенные социально-групповые и индивидуальные вариации. Идеальный тип «настоящего мужчины», который всегда был условным и часто проецировался в прошлое, теперь окончательно утратил свою монолитность, а некоторые его компоненты, например агрессивность, считавшиеся ранее положительными, поставлены под вопрос, они уместны только в четко определенных условиях (война, спортивные соревнования и т. п.). Это способствует утверждению взгляда на маскулинность как на представление, маскарад, перформанс.
Перемены распространяются на социальные представления о специфике мужского тела, критериях мужской красоты и границах мужской эмоциональности. В условиях жестких иерархических отношений мужская привлекательность также ассоциировалась преимущественно с качествами, связанными с силой и властью. «Воспитание чувств» у мальчика практически сводилось к самоконтролю, нежность и чувствительность считались проявлениями слабости и женственности.
В Англии XVIII в. чувствительность и деликатность вкуса, включая интерес к искусству, считались конституциональным свойством женщин. Философы эпохи Просвещения вели специальную кампанию за смягчение мужских нравов по отношению к женщинам и детям. Сначала эти новые нормативные установки, требовавшие от мужчин мягкости и элегантности, касались только господствующих классов - причем подчеркивалось, что эти качества не должны перерастать в женственность. В последующие два столетия эта тенденция постепенно стала распространяться на другие классы и сословия, хотя пролетарский канон маскулинности по сей день остается более традиционным и жестким, чем буржуазный.
Хотя правила этикета и хорошего тона на первый взгляд кажутся внешними, их усвоение меняет не только мужское поведение, но и психику. Это происходит не автоматически. Социально эмансипированные и образованные женщины предъявляют к мужской психологии повышенные требования, которые многим мужчинам трудно удовлетворить. Это способствует развитию у мужчин более сложных и тонких форм саморефлексии, расшатывая образ монолитного мужского Я.
Усложняются и взаимоотношения между мужчинами. Эти отношения всегда были и остаются соревновательными и иерархическими. Однако в первобытном стаде социальный статус и репродуктивный успех самца определялся одними и теми же свойствами. По мере того как элементарный биологический отбор, обеспечивающий выживание наиболее приспособленных особей, был дополнен и отчасти заменен отбором социокультурным, преимущество получили не столько самые физически сильные и агрессивные, сколько наиболее умные и креативные самцы, социальные достижения которых обеспечивают более высокий статус им самим и их потомству, что, естественно, привлекает к ним самок. В человеческом обществе мужские иерархические системы строятся не по одному, а по нескольким не совпадающим друг с другом принципам. Однако в разных средах и на разных стадиях жизненного пути критерии успеха могут быть разными. «Настоящий мужчина» всегда должен быть «сверху», но значение этого понятия неодинаково. Отсюда опять-таки вытекает многомерность нормативных канонов маскулинности.
Меняется и характер мужской сексуальности. Сексуальная революция XX века была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели - производная от общего принципа социального равенства. Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в таких вещах, как возраст сексуального дебюта, число сексуальных партнеров, проявление сексуальной инициативы, отношение к эротике и т. д. При этом женщины лучше осмысляют и вербализуют свои сексуальные потребности, что создает для мужчин дополнительные проблемы, включая тревогу перед неудачей. Массовое распространение таких ранее запретных сексуальных действий, как позиция «женщина сверху» и куннилингус, повышая сексуальное удовольствие обоих партнеров, одновременно наносит символический удар по гегемонной маскулинности. Современные молодые женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые раньше не входили в «джентльменский набор». Многие мужчины стараются соответствовать этим требованиям, в результате чего понятие секса как завоевания и достижения сменяется представлением о партнерском сексе, основанном на взаимном согласии.
Частный, но очень важный аспект этого процесса - рост терпимости к гомосексуальности. Однополая любовь уже самим фактом своего существования подрывает иллюзию абсолютной противоположности мужского и женского. Гомофобия - конституирующий принцип гегемонной маскулинности. Отношение мужчин к фемининности по определению двойственно: хотя в нем присутствует мизогиния, принижение и унижение женщин, «настоящий мужчина» обязан любить женщин и испытывать к ним влечение. Напротив, влечение к другому мужчине - это позорная и непростительная слабость. Бесчисленные нормативные запреты на проявления нежности в отношениях между мужчинами - одна из причин мужской «неэкспрессивности» и мужских коммуникативных трудностей. В современном обществе гомофобия постепенно ослабевает, причем наибольшую терпимость к гомосексуальности обнаруживают молодые и образованные люди. Хотя это не сопровождается ростом числа людей, идентифицирующих себя в качестве геев, сексуальная идентичность становится менее важным нормативным признаком маскулинности.
Перечисленные сдвиги и тенденции являются более или менее общими, но процесс этот сложен и противоречив. Прежде всего, главным субъектом и носителем социальных изменений, ломающих привычный гендерный порядок, являются не мужчины, а женщины, социальное положение, деятельность и психика которых изменяются сейчас значительно быстрее и радикальнее, чем мужская психика. Женщины шаг за шагом осваивают новые для себя занятия и виды деятельности, что сопровождается изменением их психологии и коллективного самосознания, включая представления о том, как должны складываться их взаимоотношения с мужчинами. Вполне вероятно, что и представления женщин о себе, и женские образы маскулинности изменились за последние десятилетия больше, чем мужские. Дело не в ригидности, жесткости мужского сознания, а в том, что класс, который теряет господство, не торопится сдавать свои позиции и делает это только под нажимом, в силу необходимости.
Степень и темпы изменения гендерного порядка и соответствующих ему образов маскулинности очень неравномерны:
- в разных странах;
- в разных социально-экономических слоях;
- в разных социально-возрастных группах;
- среди разных типов мужчин.
Поскольку ломка традиционного гендерного порядка тесно связана с общей социально-экономической модернизацией общества и появлением новых технологий, логично, что изменение канона маскулинности идет резче в промышленно развитых странах Запада, чем в странах Третьего мира. Но такие количественные показатели, как темп и уровень социально-экономического развития, определяют характер символической культуры общества, одним из элементов которой является маскулинность, только через ряд факторов-посредников, куда входят особенности традиционной культуры и другие свойства
соответствующей страны или этноса. Это убедительно подтверждают многолетние кросскультурные исследования голландского антрополога Герта Хофстеде, который сравнивал по нескольким признакам типичные ценностные ориентации, включая маскулинность и фемининность, людей в разных культурах.
Маскулинные общества, по Хофстеде, отличаются от фемининных по целому ряду социально-психологических характеристик, далеко выходящих за пределы собственно гендерной стратификации и отношений между полами. Для маскулинной культуры свойственна высокая оценка личных достижений; высокий социальный статус считается доказательством личного успеха; тут ценится все большое, крупномасштабное; детей учат восхищаться сильными; неудачников избегают; демонстрация успеха считается хорошим тоном; мышление тяготеет к рациональности; дифференциация ролей в семье сильная; люди много заботятся о самоуважении. В фемининной культуре, напротив, на первый план выходит потребность в консенсусе; здесь ценится забота о других; щадят чувства других людей; четко выражена ориентация на обслуживание; красивым считается маленькое; присутствует симпатия к угнетенным; высоко ценится скромность; мышление более интуитивно; много значит принадлежность к какой-то общности, группе.
Эти базовые различия отражают и другие сферы общественной и личной жизни. Обобщенная сводка этих различий представлена в табл. 6.1.
Таблица 6.1
Ключевые различия между фемининными и маскулинными обществами (Hofstede,
|
Ф е мишшн ые |
Ыа ск улинны е |
|
Общая норма |
|
|
Господствующие в обществе |
Господствующие в обществе ценности — материальный |
|
ценности — забота о других и стабильность Важны люди и теплые отношения^ Все должны быть скромными И мужчинам и женщинам позволительно быть нежными и заботиться об отношениях Симпатия к сл абым Маленькое и медленное красиво Секс и насилие б СМИ запрещены |
Важны деньги и вещи Мужчины должны быть напористыми и честолюбивыми Женщины должны быть нежными, проявлять заботу об с Симпатия к сильным Большое и быстрое красиво Секс и насилие широко представлены в СМИ |
|
В семье |
|
|
И отцы и матери имеют дело как с фактами, так и с чувствами Как мальчики, так и девочки могут плакать, но не должны драться |
Отцы имеют дело с фактами, а матери — с чувствами Девочки плачут, мальчики — нет; мальчики должны дра нет |
|
В школе |
|
|
Внимание к среднему ученику Неудачи в школе не очень существенны^ В учителях ценится дружелюбие Мальчики и девочки изучают одни и те же предметы |
Внимание к лучшему ученику Неудачи в школе — несчастье^ В учителях ценится блеск Мальчики и девочки изучают разные предметы |
|
На работе |
|
|
Работать, чтобы жить WWAW- Менеджеры руководствуются интуицией и стремятся к согласию Акцент на равенстве, солидарности и качестве трудовой жизни Разрешение конфликтов путем компромисса и переговоров |
Жить, чтобы работать Менеджеры должны быть решительными и напористым Акцент на справедливости, соревновании и достигнутых Разрешение кон ф л иктов путем победы «лучшего» |
|
В политике |
|
|
Идеал общества всеобщего благоденствия Необходимо помогать нуждающи мся ПермиссиБное, терпимое общество Высший приоритет — сохранение среды Правительство тратит высокую долю бюджета на помощь бедным странам Правительство тратит малую долю бюджета на вооружение Международные конфликты должны разрешаться путем переговоров и компромиссов Сравнительно много женщин занимают выборные политические должности |
Идеал общества высоких достижений Нужно поддерживать сильных Строгое, карающее общество Высший приоритет — поддержание экономического рое Правительство тратит малую долю бюджета на помощь Правительство тратит высокую долю бюджета навоору^ Vt4VtYvYtYtYvYtYtYvYtYtYvYtYttVtYtYtVy 1 - Международные конфликты должны разрешаться путем Сравнительно мало женщин занимают выборные полить |
Господствующие религии подчеркивают мужские прерогативы
Освобождение женщин означает, что женщины должны быть допущены к п раньше занимали только мужчины
активности
Секс рассматривается как партнерское отношение
X 1 VvW-
Более терпимое отношение к мастурбации и гомосексуальности
«Маскулинность» и «фемининность» в работах Хофстеде являются не психологическими, а антропологическими категориями. Они фиксируют различия не между индивидами, а между странами (культурами), которым они присущи как подразумеваемые нормативные ориентиры в большей или меньшей степени. Одна и та же страна может быть «фемининной» по одному параметру и «маскулинной» по другому, не говоря уже о классовых и иных социально-групповых ра