Сегодня мы будем знакомиться с двумя другими основными формами поведения животных — это навыки и разумные решения задач, разумные действия.
Сначала поговорим о навыках. Речь идет не о какой-то новой ступени развития животных, а об особой форме поведения, приобретаемого в индивидуальном опыте. Это не всегда новые формы. Очень часто это наслоения на врожденные реакции. Но во всяком случае, это те добавки к поведению животных, которые формируются в индивидуальном опыте. Это их главная характеристика. О таких индивидуально приобретенных формах поведения в свое время велась большая дискуссия. Ранее мы уже говорили, что поведение животных некритически истолковывалось по образу и подобию человеческого поведения. В качестве реакции на такую некритическую форму оценки поведения животных, где животным приписывали и ум, и нравственные качества, оппоненты такого подхода стали вообще отрицать какое-либо понимание животными того, что они делают, какими приобретенными формами поведения они пользуются. Против чрезмерной переоценки возможностей животных выступил очень крупный американский исследователь Эдвард Торндайк. Его опыты были поставлены еще в 90-х годах XIX века, а в 1898 году была опубликована его книга под названием «Ум животных», в которой он подробно доказывает то, что я вам буду сейчас излагать.
Главная цель Торндайка была показать, что животные учатся, не понимая того, чему их учат, и даже после того, как они научатся выполнять новые действия, они выполняют их тоже без понимания. Он поставил три рода опытов с использованием так называемых проблемных клеток. Эти проблемные клетки применяются в экспериментах по психологии животных до сих пор. Помещенное в такую клетку животное должно было освободиться из клетки, выйти из нее. Для этого надо было открыть запор, который закрывал дверь
клетки. Запоры были разные. В первом случае запор был совершенно простым. Животное видело этот запор и могло понять, при каком положении запора дверь закрыта, а при каком она открывается. Например, в первом случае клетка закрывалась крючком или задвижкой. Если ударить по крючку снизу, то он выйдет из петли и дверь откроется. Здесь все ясно, все открыто. Животное может действовать с пониманием.
Во втором случае механизм запора был скрытым. В клетке помещалась пластина, которая была на пружине. Она поддерживалась в приподнятом состоянии. Если животное вскакивало на эту плоскость, то натягивался шнур и запор открывался. Таким образом, животное, вскакивая на пластину, открывало этот запор. Хотя механизм запора был скрыт, его связь с открыванием клетки тоже представлялась очевидной.
В третьем случае животное помещалось в клетку, и экспериментатор выжидал, когда животное выполнит некое движение, к освобождению из клетки отношения не имеющее (например, почесывание), — тогда он отпирал клетку. В этом случае, в отличие от двух предыдущих, между действием животного и открыванием клетки никакой разумной связи не было. Это была совершенно условная, произвольно установленная самим экспериментатором связь.
Торндайк дрессировал животных (кошек и собак), чтобы они научились отпирать запоры. Как же вели себя животные в этих трех разных ситуациях?
Торндайк установил, что животные во всех этих трех разных ситуациях ведут себя совершенно одинаково Сначала они беспорядочно бросаются во все стороны, потом выделяют ближайшее поле деятельности, и постепенно находят то движение, которое нужно выполнить, — это удар лапой по крючку, вскакивание на дощечку, почесывание. Животное начинает все чаще, все быстрее находить нужное движение и освобождается из клетки.
Если взять животное в конце обучения, т. е. когда оно уже приобретет этот навык, то, находясь в клетке, оно ведет себя как будто разумно* спокойно подходит к запору и ударяет по нему; подходит к дощечке, вскакивает на нее, ждет, когда дверь откроется, и выходит из клетки. Поведение вроде бы весьма разумное и осуществляется без прежней суеты, с чувством собственного достоинства. Интересно тут вот что: противоречие между внешней разумностью поведения в конце обучения и способом решения задачи по освобождению из клетки. Способ явно прост, путем слепых проб. Он постепенно оттачивается, лишние пробы устраняются, и остается только полезное движение. И к концу обучения поведение животного кажется весьма разумным.
Таким образом было доказано, что животное учится не разумно, а только отбирает нужные движения для полезного результата. Задачей Торндайка в этом случае было показать, что животное, научившись этому движению и выполняя его как бы разумно, на самом деле не понимает, что оно делает. И само это поведение разумно лишь внешне, а по сути оно все равно остается неразумным. Для доказательства этого Торндайк лишь слегка изменял задачу: переносил запор на другое место клетки. Достаточно было, например, несколько задержать открывание двери, как восстанавливалась прежняя картина, и животное начинало прыгать в разные стороны, пытаясь открыть дверь клетки. Правда, эти попытки скорее оттачиваются, скорее приходит научение. Но сам характер поведения снова обнаруживает непонимание ситуации, тем более что очень часто животные подходят к месту, где раньше был запор, и по это4- му месту ударяют лапой. Но здесь уже нет запора, а животное тем не менее подходит и ударяет по тому же месту, где раньше был запор, по пустому теперь месту. Животное некоторое время стоит совсем в растерянности, потом начинаются беспорядочные движения, хотя запор находится рядом. Эти ошибки очень ясно показывают, что животное научилось выполнять какое-то движение, которое в прошлом приводило к полезному результату, но оно совершенно не учитывает, как воздействуют его движения на механизм запора.
Аналогичный опыт проводился на обезьянах. Обезьяны — это высшие виды животных. С ними делался такой опыт. В коробке, которая открывается, была спрятана приманка. Эта коробка затягивается ремнем. Животное путем проб и ошибок научается вытягивать этот ремень, срывать его и открывать коробку. Тогда ставится два ремня, совершенно одинаковых. И это оказывается для животного новой задачей, которую надо учиться решать. Правда, оно скорее научится, чем в первый раз. Однако все тем же путем проб и ошибок.
Животное учится, не понимая устройства этих запоров. Научившись, оно приобретает в окончательном виде новые движения,
очень, казалось бы, нужные, целесообразные, но на самом деле само оно их не понимает, оно выполняет их, получает награду за это выполнение, но механизмы их движений оно не понимает совершенно. Значит, оно и учится неразумно, и выполняет эти движения тоя^е неразумно. Это основной вывод о том, как формируются и что представляют собой навыки у животных. Потом это переносилось и на человека. Многие до сих пор считают, что и у человека многие навыки являются какой-то противоположностью мышления. Так часто и говорят: «Одно дело — навык, другое»— мышление». Навык — это без понимания, а мышление — это уже с пониманием.
В отношении животных это мнение сохранилось до сих пор, хотя экспериментальные исследования внесли в него большие поправки. Исследования велись в двух направлениях: с одной стороны, это изучение роли ориентировочно-исследовательской деятельности в формировании условных рефлексов, а с другой — данные зоопсихологии. Первый факт, полученный американскими исследователями, относится к открытию так называемых викарных проб и ошибок. Викарные пробы и ошибки — это ориентировочные движения, которые производит животное при выработке навыков. Крыс запускали в бассейн, который они должны были переплыть и обнаружить, какая из двух дверей на противоположном бортике бассейна чуть приоткрыта; именно за этой приоткрытой дверью находится приманка. Дверь приоткрыта незначительно, у крыс вообще плохое зрение, они живут в подполье. Поэтому для них (казалось бы, простая задача) различить, какая дверь приоткрыта, было сложно. Интересно, как крысы начинают замечать приоткрытую дверь. Сначала, в первых нескольких пробах, они производят грубые обследовательские движения, потом, в последующих пробах, эти движения становятся всё более тонкими, затем просматриваются едва заметные колебания туловища, и, наконец, картина выглядит следующим образом: крысы без задержки плывут, и когда они подплывают на достаточно близкое расстояние к тому краю, где находятся двери, то сразу же поворачивают к открытой двери. Вот эти движения являются, по сути, замещениями проб и называются у американских авторов викарными (т. е. замещающими) пробами и ошибками Но при этом не раскрывается, а что же они сами такое — вот эти движения. Об этом они не говорят, но констатируют, что это не просто пробы и ошибки, а какое-то их замещение
Очень интересны и американские опыты с латентным обучением. На предварительной стадии опыта группа накормленных и напоенных крыс запускается в лабиринт, в одном конце которого находится пища, а в другом — вода. Крысы бегают по нему, казалось бы, ничему специально не научаясь, т. е. не научаясь определенному пути в этой обстановке. На основной же стадии опыта одна часть крыс не кормится, а другая — не поится. Они снова запускаются в этот же лабиринт, и тогда испытывающее голод или жажду животное без всяких колебаний направляется туда, где находится пища или вода, явно показывая, что оно изучило обстановку и действует теперь уже без проб.
Эти опыты говорят о том, что животное научается вовсе не так, как это себе рисовали прежние исследователи, как рисовал себе Торндайк, а что на самом деле оно составляет себе картину проблемной ситуации и возможность действовать в ней.
Это одна группа исследований. Очень важны также исследования школы Павлова. Они более тонко обрисовывают положения вещей, механизмы, которые здесь имеют место. Как вы знаете, в последние годы своей жизни Павлов особенно подчеркивал роль ориентировочно-исследовательской деятельности в процессе образования условных рефлексов. Последняя работа, которая была опубликована при его жизни и под его редакцией, касалась как раз доказательства того, что на одном ориентировочно-исследовательском рефлексе, без всякого другого, по его выражению, делового подкрепления, т. е. без какой-нибудь пищи, можно воспитать очень прочные нервные условные связи. Дальнейшие исследования всё более и более подчеркивали роль этой ориентировочно-исследовательской деятельности в образовании самой условной связи.
Это одна сторона дела, теоретическая. А вторая сторона дела заключается в том, что возможность образования условных связей (а ведь условные связи есть физиологическая основа обучения) зависит от возможности установить связь между интересующими вас объектами. А это уже особые условия. Для животного возможность установить связь между двумя объектами зависит от простоты самих объектов и от их соответствия условиям жизни. Поэтому, скажем, пчела с большим трудом тренируется на кружке, но очень легко тренируется на изображении цветка, который кажется гораздо более сложным, чем кружок. Но цветок соответствует природе, жизненным
условиям деятельности пчелы, и она это легко схватывает. А если вы ей предъявите абстрактный кружок, чего ревльно в жизни пчел не встречается (а если и встречается, то не имеет для них никакого значения), то они этот кружок не выявляют. Значит, очень важное обстоятельство заключается в том, — и это происходит от физиологии, от физиологической основы обучения, — что условием образования новой нервной связи являЫ’ся выделение этой связи между объектами самим животным с помощью ориентировочно-исследовательской деятельности. Таким образом устанавливается тот факт, что в основе образования навыков всегда тгёжит выделение каких-то объективных условий, связей, отдельных моментов опыта самим животным с помощью ориентировочно-исследовательской деятельности. Без выделения этих связей никакое образование условных связей невозможно.
Значит, нельзя в принципе представлять себе формирование индивидуальных форм поведения без понимания объективных условий этого поведения. Представление о том, что навыки формируются в результате слепых проб и ошибок, в целом неправильное. Не могут сформироваться действия, которые действительно слепы во всех отношениях. Они не удерживаются, даже если и оказываются успешными.
Но остается очень важная задача — уточнить, что, собственно, понимается животным и что может оставаться непонятным. Этот наиболее важный момент до сих пор не очень хорошо выделен в экспериментальной психологии. Здесь нужно сослаться на некоторые факты, увязать их вместе, чтобы ближе подойти к ответу на этот вопрос Факты эти заключаются в следующем.
Если дрессировать животных так, как это делали Торндайк и большинство дрессировщиков, т. е. ставить животное в ситуацию, в которой оно само должно найти нужное движение, выделить его из прочих, зафиксировать и в дальнейшем использовать по определенному сигналу, — если задача ставится так, то решается она путем очень многих тяжелых, действительно слепых проб и ошибок. Сначала правильные движения должны подкрепляться, а неправильные — не подкрепляться или даже наказываться. Весь этот мучительный процесс обучения животного таким способом хотя и приводит к выделению желаемого движения, но это очень тяжелый и длительный процесс.
Еще в начале XX столетия замечательный дрессировщик Владимир Дуров, который искал оригинальные способы обучения животных, придумал способ не только гуманного, но гораздо более быстрого и эффективного обучения животных, хотя обучал он их очень сложной, системе действий, которые в некоторой степени напоминали человеческие. Например, знаменитая дуровская железная дорога, где крысы выступают в роли машинистов, кондукторов, кассиров и т. д. При входе крысы берут билеты, садятся в вагон, затем у них отбирают билеты, потом крыса-машинист пускает поезд — и все поехали. Полная имитация человеческих действий. Это достаточно сложная вещь, в которой участвует целая группа животных. Здесь очень много отдельных участников, которые должны быть обучены каждый в отдельности (они же разным вещам обучаются) согласованным действиям. У Дурова это очень легко получалось. За счет чего?
Однажды я видел демонстрации такого обучения. Ее проводила дочь Владимира Дурова — Алла Владимировна Дурова. Эта демонстрация специально проводилась для психологов. Обучение происходило следующему: были поставлены две клетки, на клетки была положена длинная узкая дощечка. В эту дощечку были накрепко вставлены стержни так, что по дощечке нельзя было пройти ни с одной стороны, ни с другой. Слишком мало оставалось места. А пройти можно было извиваясь, так сказать, по синусоиде. Лиса вообще этого номера раньше не знала. Как происходило обучение? В руках у Аллы Владимировны был большой пучок тонких длинных палочек, на каждой палочке был небольшой кусочек сырого мяса. Лису выпускали на манеж, Алла Владимировна показывала ей на одной палочке кусочек мяса и вела ее за собой, поднимала ее над тумбой, на которой находился один конец дощечки, и лиса вскакивала на тумбу. Тогда Алла Владимировна давала лисе кусочек мяса. В следующий раз лиса сразу вскакивала на тумбу и ждала награды. Но тут начинался следующий шаг обучения. Дурова берет вторую палочку с кусочком мяса и ведет лису дальше. Лиса подходит к дощечке, ставит на ее начало лапу, но дальше не идет. Она еще учится ходить по дощечке И тут ей сразу же дается подкрепление. В следующий раз лиса сразу подходит к этой дощечке, изгибаясь, обходит первый стержень и здесь получает подкрепление. И так Дурова ведет приманкой лису отдельными шагами, а приманка все время отодви-
гается. В результате этого лиса проходит весь путь, не делая ошибок, шаг за шагом. Причем каждый из этих шагов получает подкрепление, но каждый раз путь увеличивается еще на один шаг, после которого дается опять подкрепление. Пройденный путь уже не подкрепляется, а подкрепляется только новый шаг. И так лиса научается сложному движению практически без лишних проб.
Дуров в свое время обращался к ученым, чтобы они растолковали, что он делал, что это за метод; который он применял. Но до сих пор никто не смог ему этого объяснить. Тем временем еще двое исследователей пришли к аналогичному порядку. Один из них — наш ученый Напалков, а другой — американский ученый Скиннер. Напалков пришел вот к чему. В системе исследований Павлова былй такая проблема: как можно надстроить условные рефлексы Один над другим? Единичные рефлексы — это простая вещь, а вот как можно построить целую цепочку рефлексов? Павлов думал, что если имеется один рефлекс, рефлекс первого порядка, то второй рефлекс должен получать подкрепление по итогам первого рефлекса. Таким образом, должен подкрепляться первый условный рефлекс. Условный раздражитель первого рефлекса, по мысли Павлова, должен стать подкреплением для второго рефлекса, надстраивающегося над первым. Такая процедура оказалась невероятно трудной для животных, и можно было воспитать рефлекс только второго порядка. Рефлекс третьего порядка только намечался и быстро исчезал.
Напалков исследовал процедуры такого рода. Он давал, когда первый рефлекс был сформирован, новое безусловное подкрепление. После этого вырабатывался второй рефлекс, который, однако, приводил к первому, и после этого давалось основное, первое подкрепление. Потом, когда вырабатывался третий рефлекс, то опять эта цепочка шла до конца и кончалась подкреплением, которое лежало в основе первого рефлекса. Получалось только отодвигание цепи, но заканчивалось оно всегда на каком-нибудь условном раздражителе предыдущего рефлекса, а в конце концов кончалось первым подкреплением. Это как в том самом пути лисы. Тут дается подкрепление мясом, но оно все дальше и дальше отодвигается. Сделал первый шаг — хорошо, а потом уже второй шаг, на первом шаге уже не дается подкрепление, но на втором ждет настоящее подкрепление, кусочек мяса А потом на третьем шаге и т. д. Получается цепь действий, нанизываемых одно на другое, но в конце
этой цепи лису ждет настоящее подкрепление. Значащее подкрепление, а не условное.
Скиннер пришел к такому же заключению, что нужно разбивать сложные действия на ряд маленьких шагов, из которых сначала первый подкрепляется, потом подкрепляется первый и второй, потом первый и третий, т. е. не первый и второй, а только третий, но выполняется первый, второй, третий, а потом — подкрепление. Потом выполняется четвертый шаг, т. е. первый, второй, третий и четвертый, тут опять подкрепление. Таким образом он пришел к процедуре, которая позволяла разработать очень сложный рефлекс у голубей и у других животных в течение одного академического часа, когда это демонстрировалось учащимся. Это неслыханно быстрое обучение.
Потом эти принципы обучения Скиннер перенес и на людей. Отсюда возникла его вариация так называемого программированного обучения. Там тоже задание разбивается на маленькие шаги, и сначала каждый отдельный шаг получает подкрепление, а затем уже — цепь шагов. Он думал, что таким образом можно преуспеть в обучении не только животных, но и человека.
Для нас важны сведения о поведении животных в таких опытах, как, скажем, в клетках Торндайка. Там ведь стояли сложные задачи. Животное должно было выделить объект своего воздействия, оно должно было найти движение, которое приведет к полезному результату при воздействии на этот объект Это сложно. Животное не в состоянии это изучить. Если не разбить на какие-то более мелкие операции, то животное вообще может с этим не справиться. Каждый раз в своем поведении животное считается с внешними обстоятельствами. Вначале его ведут приманкой, а потом, когда оно уже один раз прошло этот путь, второй раз оно проходит самостоятельно. Значит, животное ориентируется в этих условиях. Если бы оно не ориентировалось, то в конце концов оно ничего не могло бы сделать. Поэтому очень интересно знать, что есть такой закон градиента цели или градиента поля. Это вот что значит. Если животное, например, помещается в клетку, то вначале оно делает беспорядочные движения во все стороны. Сама клетка как бы становится объектом воздействия. А потом это широкое поле начинает сужаться, и, наконец, животное останавливается на одном рычаге Получается постепенное сужение поля в процессе попыток животного Если мы имеем лабиринт со сложным путем к кормовой камере, то оказывается,
что этот сложный путь постепенно формируется не от начала, которое всегда обязательно проходит животное, а от конца, т. е. сначала сформируется конечная часть движения, потом предшествующая ей и т. д. И так от конца к началу, хотя каждый раз животное проходит путь от начала до конца. Это есть градиент цели. Вот здесь, возле цели раньше всего формируются нужные движения, потом постепенно к ним подстраиваются движения всё более и более отдаленные, но прилегающие к ним. Сначала поле действия безгранично, потом идет постепенное сужение его, пока не ограничивается определенным путем. Значит, научение происходит там, где животное может выделить объект своего действия и движения, которые приводят к полезному результату.
Полностью ответить на вопрос, какую же роль играет ориентировочно-исследовательская деятельность в образовании навыков, можно будет лишь после того, как мы рассмотрим возможности разумного решения задач животными. Потому что здесь особенно ярко выделяется, что животное может понять и чего оно понять не может, что остается за пределами понимания и выбирается животным на основании других показателей. Итак, мы переходим к последней форме поведения животных — это разумное решение задач.
Опыты Торндайка выступали в качестве критического экспериментального противопоставления знаменитым исследованиям немецкого ученого Вольфганга Кёлера на шимпанзе. Они по многим физиологическим показателям наиболее близки к человеку, а также по поведению, как вы увидите в дальнейшем. Сначала Кёлер выдвинул против Торндайка очень важные возражения, которые имеют значение не только по отношению к животным, но вообще ко всякому исследованию поведения другого лица, скажем, даже человека.
Во-первых, Кёлер подчеркнул то, что Торндайк честно отметил в своих протоколах. Помните внезапное падение кривой? Животное учится путем проб и ошибок. Потом вдруг в некоторых случаях эта кривая проб обрывается и наступает правильное поведение. Как это происходит? Торндайк эти факты не рассматривал, он не мог их объяснить, но он честно указал на них. Кёлер же выдвинул их на передний план и спросил: «Что за этим кроется, что это такое?» Это уже какое-то другое начало, а не слепые пробы
Во-вторых, очень важное обстоятельство состояло еще вот в чем: Торндайк делал опыты с открыванием запоров Самые, по его
ЛЕКЦИЯ 6. ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ ПОВЕДЕНИЯ ЖИВОТНЫХ
4 Лекции по психологии мнению, простые и очевидные запоры — крючок и задвижка. Это механический запор очень простого устройства. Торндайк так и считал, что это очень просто. А Кёлер его упрекнул, что это не очень просто. Это для вас, для человека, просто, а для животного это так ли? Вы это проверили? И первое, что он сделал, это проверил, что просто и что непросто для животного. Оказалось, что всякого рода механические задачи, где нужно учесть механические силы, для животного неразрешимы, лежат за пределами его возможностей. Он поставилмделый ряд опытов. Вот самый демонстративный: в очень большой клетке было дерево с прочным суком, на котором был еще маленький сучок или даже просто гвоздик, и к потолку прочно подвешивали корзину, в которой лежали фрукты. Корзина подвешивалась через блок на веревке, другой конец которой с кольцом зацеплялся за гвоздик на большом суке. Обезьяну впускали в клетку, она быстро оглядывалась, забиралась на дерево, и тут начиналось нечто для человека невообразимое: она изо всех сил тянула веревку к себе! Корзина уходила вверх и здесь, естественно, задерживалась. Это натяжение было иногда настолько сильным, что животное разрывало веревку или вырывало скобу из потолка. Но ни разу оно не сдвинуло кольцо с гвоздика. Иногда оно соскальзывало случайно. Но животное ни разу не сделало того, что сделал бы даже маленький ребенок! Оно тратило колоссальные усилия, но не могло освободить это элементарное, видное человеку закрепление. Это оказалось вне возможностей животного.
Этот и другие опыты Кёлера обнаружили тот замечательный факт, что скрытые механические силы (ведь они не видны, они только умом устанавливаются) лежат вне пределов понимания животного. Как видите, здесь животное улавливает видимую связь, то, что видно для восприятия: оно лезет на дерево, тянет за веревку, т. е. всё, что открыто глазам, воспринимающим органам, оно улавливает очень хорошо. Но силы — они же не видимы глазами. Поэтому они оказываются для животных принципиально недоступными. Положительный вывод отсюда тот, что для животных надо ставить такие задачи, существенные условия которых находятся в поле восприятия. Неважно, сразу они обнаруживаются животным или нет, но лежат они в поле восприятия. А общее заключение еще более существенно: Торндайк, который боролся против уподобления животных человеку — с тем, что животным приписывали человеческие и даже сверхчеловеческие достоинства, с антропоморфизмом, — сам впал в антропоморфизм, когда пытался судить о возможностях животного по аналогии с человеком. То, что ему казалось простым, он и для животного считал простым.
Кёлер выдвинул положение, имеющее значение и при исследовании человека: исследование интеллекта человека должно происходить в зоне трудности испытуемого. Что это значит? Оно не должно быть слишком легким, потому^что если вы дадите слишком легкую задачу, испытуемый не покажет, что он может на самом деле. Но нельзя брать и сверхтрудные задачи. Могло бы быть такое элементарное рассуждение: если вы берете сверхтрудную задачу, то испытуемый доходит до наивысшей для себя трудности, а дальше просто отказывается. Вот тогда можно было бы давать сверхтрудные задачи. Но если бы было так! На самом деле происходит обратное: если вы даете сверхтрудную задачу, вы оглупляете испытуемого. Он начинает действовать не в меру своих возможностей, а гораздо хуже. Если испытуемый столкнулся со сверхтрудной задачей и обнаруживает глупое поведение, — это не значит, что он глупый, это значит, что вы глупо поставили перед ним задачу. Поэтому Кёлер делает довольно язвительное, тонкое замечание, что всякое исследование интеллекта есть прежде всего проба на интеллект исследователя, того, кто ставит задачи. Надо умно ставить задачи, чтобы получить объективный ответ. Если же вы ставите сверхтрудную задачу, тогда происходит то, что получило в психологии название «дека- ляж», что по-французски значит «спуск вниз». Испытуемый, встретившись с трудностью, как бы теряется, у него пропадают те возможности, которые были, он показывает себя перед лицом этих трудностей гораздо хуже, чехМ есть на самом деле Это положение важно для всех уровней исследования. Хотите провести исследования — сначала определите зону трудности этого испытуемого.
Третье условие, тоже всеобщее: если вы хотите проверить разумные возможности испытуемого, нужно исключить случайные удачи Потому что правильное решение случайно можно найти и без всякого ума, а методом тыка. Поэтому вторая и очень трудная задача, трудная всегда и в отношении животных особенно, — это найти такие задачи, которые нельзя было бы решить путем случайных проб, а которые допускают только разумные решения или не решаются. Нужно отдать должное Кёлеру, он сумел отчасти выделить
у прежних исследователей, а отчасти самостоятельно целый ряд очень простых задач, которые при всей их кажущейся простоте могли быть решены только разумным способом. Их нельзя было решить случайно. Вот несколько из них.
Животное должно использовать палку для доставания плода, который находится впереди, за решеткой, на таком расстоянии, что достать его своими конечностями оно не может. Сначала проверяют, умеет ли животное пользоваться палкой для чего-нибудь, но делается это в других опытах, не в этом. Если оказывается, что животное никогда не пользовалось палкой как средством доставания, то опыт проводится следующим образом: в клетку вводится обезьяна; она быстро осматривается, бросается к передней стенке, начинает протягивать одну лапу, другую, но ничего у нее не получается, потому что так уже заранее рассчитано. Никакие слепые попытки ни к чему тут привести не могут. Убедившись в этом, животное впадает в ярость, начинает ломать клетку и т. д. Еще раз пытается достать, опять впадает в бешенство, но в данном случае ярость ничему не помогает. Все это продолжается до тех пор, пока после одной из таких попыток животное не усаживается где-нибудь в стороне от этого заколдованного для него места и начинает вздыхать по поводу недостижимого. Смотрит, почесывается, нет-нет да и опять посмотрит в этом направлении, и очень характерным образом в одной из попыток обозрения оно вдруг вскакивает и бросается туда, где лежит палка, оттуда с палкой уже обратно и палкой подгребает приманку Получается картина необычайно демонстративная: первая фаза проб и ошибок, затем характернейшая пауза и обзор Этот обзор очень важен, потому что если животное в полном отчаянии сядет спиной к своей трудности (не хочу я больше смотреть на место своих поражений) и займется чем-то другим, то, конечно, из этого другого занятия никакого решения задачи не происходит. Тут обязателен обзор. И затем третье — возникновение решения, которое характеризуется целым рядом четких особенностей: оно возникает сразу как целое, а не по частям. Не так, что животное взяло палку и начало с ней баловаться. Нет, оно сразу с этой палкой идет к приманке, и очень характерным образом происходит мгновенное запоминание. Вы можете давать разные варианты этой задачи с применением палки — скажем, чтобы достать банан, подвешенный сверху, — все равно обезьяна хватает палку и начинает ею орудо-
вать. Более того, применяет для доставания не только палку, но вообще все продолговатые предметы. Например, если палки нет, а есть одеяло, она скатывает одеяло и начинает орудовать им. Возникает своеобразное обобщение: все длинные предметы используются как продолжение, удлинение руки. Иногда она хватает даже куски соломы, подстилку, иногда отламывает ветвь от дерева, стоящего неподалеку. Важно то, что решение этих задач возникает сразу как единое целое, а не так, как в навыках, которые возникают постепенно.
Это решение состоит обязательно йз проб и ошибок, обзора и собственно решения. Какое значение имеют эти составляющие? Первое: пробы и ошибки, которые предшествуют решению, имеют отрицательное значение, они показывают животному, что для этой задачи у него нет готового решения, а пробы и ошибки безрезультатны. Тут животное сталкивается с тем, что задача для него новая и нужно найти новый путь решения. Второе: решение, которое здесь возникает, характерно тем, что оно отображает объективные отношения задач. Когда животное пыталось подойти с разных сторон к приманке, многократно повторяя свои попытки, оно намечало зону, которую надо достичь, и интервал между приманкой и этой зоной. В этот интервал оно теперь и вставляет палку. Это объективная логика задачи. Логика, которая перед этим животному была неизвестна, что оно и показало своими пробами и ошибками. Теперь оно действует согласно этой объективной логике, которая выступила для животного во время обзора Такое действие нельзя не назвать разумным, так как иначе что же такое разумное действие? Это действие, по логике, соединяющее исходный пункт и точку назначения, заданный результат; по объективной логике, — связывающее исходные позиции и заданный результат. Это и есть разумное действие, и отрицать здесь разумность нельзя.
Это факт величайшей важности, потому что вы можете бесконечно спорить о том, какого рода процессы привели к возникновению разумного решения, но вы же не можете отрицать разумности этого решения. Вы, таким образом, имеете объективную характеристику духовной деятельности — разумность. Это факт величайшей важности, и он имеет общее значение для исследований интеллекта. Если вы хотите быть уверены, что дали интеллектуальную задачу, вы должны дать испытуемому то, что ему неизвестно, лежит в
ЛЕКЦИЯ 6. ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ ПОВЕДЕНИЯ ЖИВОТНЫХ
зоне его трудности и решается на ваших глазах в соответствии с объективной логикой ситуации.
Следующий вопрос заключается в том, как далеко простираются интеллектуальные возможности животных. Для этого Кёлер провел ряд других опытов. Вот один из них: снова подвешивается приманка, но тецерь уже палки нет, а навалены ящики в стороне, и задача состоит в том, чтобы животное, которое не может достать приманку без приспособлений, — не может ведь оно влезть по стене, — должно подтянуть ящики под цель, поставить один на другой, уменьшить расстояние и добыть приманку. Опыт идет таю сначала животное не обращает внимания на ящики, а увидев приманку, начинает подскакивать и подскакивать, пока не приходит в совершенное неистовство. Тогда оно вымещает свою злобу на ящиках, которые хватает, швыряет и таскает за собой. При этом происходит очень занятная вещь: таская ящики повсюду, обезьяна в конце концов усаживается и начинает осматривать поле боя; вдруг она подтягивает ящик под цель, потом ставит на первый ящик другой, вскакивает на них и начинает уже прыгать с них за приманкой. В конце концов она достает эту приманку. Итак, решить эту задачу путем слепых проб нельзя, а можно только разумно.
И, наконец, такой опыт: снова клетка, снова банан вне досягаемости. Но теперь рядом положены два отрезка бамбукового ствола, каждый по отдельности недостаточен для того, чтобы достать плод. Кроме того, одна палка потолще, а другая потоньше. Задача заключается в том, чтобы составить из двух этих отрезков одну палку и уже этой более длинной палкой достать банан. Это оказалось очень трудной задачей, но в период одного такого вынужденного бездействия обезьяна сидит и от нечего делать играет палками. И в конце концов все-таки сдвигает их. Тут же банан у нее в лапах Как выражается Кёлер, так животное доходит до изготовления орудий. Это уже дело серьезное, потому что изготовление орудий есть первый принципиальный шаг на пути к очеловечиванию.