Здесь я хотел бы вернуться к уже упомянутому тезису, что полное удовлетворение ориентировочной потребности, а следовательно, и потребности эмоционального контакта имеет принципиальное значение для развития чувства уверенности в себе, чувства безопасности. Так называемое чувство неполноценности (Адлер) может при таком понимании трактоваться как нечто вторичное. Первичным является чувство обособленности, одиночества. Я полагаю, что чувство неполноценности, столь часто встречающееся, возникает тогда, когда ребенок настолько отличается от своих сверстников, что не может в их среде удовлетворить своей потребности контакта, а поведение окружающих внушает ему прямо или косвенно мысль, что это происходит по причине его неполноценности. Это согласуется с мыслями Адлера, который считал, что чувство неполноценности возникает у ребенка, находящегося среди «больших» и «всемогущих» взрослых. Трудно, однако, было бы доказать, что этот факт должен действовать и на третьей фазе, когда эмоциональный контакт со взрослыми становится менее существенным. Во всяком случае, и в том и в другом примере, как я полагаю, принципиальным является не чувство неполноценности, но чувство различия. Различие это имеет не только вербальное, но и практическое значение. Считая, что комплекс неполноценности — вторичное явление, психолог не будет стремиться к тому, чтобы выработать у пациента, страдающего таким комплексом, более высокое мнение о себе (что часто приводит к другой крайности) или научить его определенной форме компенсации, но будет стараться помочь ему в установлении эмоционального контакта с его средой, в устранении или нивелировании разницы, которая не позволяла ему установить удовлетворительный эмоциональный контакт. Иллюстрацией этого тезиса могут быть исследования Джона Леви (1937), проведенные с детьми, переживающими конфликты на почве изменений культурной среды, например при переезде в другой город или страну. В каждом изученном случае трудности, связанные с приспособлением ребенка, возникали тогда, когда ребенок чувствовал себя в изоляции, когда он не был принят новой группой из-за культурных различий, проявляющихся в языке, обычаях или религии. Если даже у этих детей развивался комплекс неполноценности по отношению к своим сверстникам, то это была, пожалуй, какая-то форма рационализации, навязанная им отношением общества или семейными образцами. Существенным фактором в каждом случае была невозможность установить контакт с новой группой из-за различия, которое разделяло группу и личность. Я полагаю, что в результате такой изоляции может возникнуть комплекс различия . 35

Очевидно, что комплекс различия может иметь разное содержание в зависимости от стиля жизни и от конкретного опыта. Иногда он может проявляться как чувство вины, иногда как чувство неполноценности или превосходства — в этом последнем случае человек невротически реагирует на каждую ситуацию, в которой его хотят свести к роли среднего члена группы. Я имел возможность наблюдать специфические комплексы различия, касающиеся формы носа, болезни кожи, общественного происхождения, профессии.

Насколько интересные формы приобретает комплекс различия в зависимости от окружающей среды, я покажу на примере, приведенном в работе, посвященной психотерапии и конфликтам на почве культуры (Сьюард, 1956). Ребенок эмигрантов, евреев по национальности (дело происходило в США), для преодоления чувства различия, возникшего вследствие частых неприятных столкновений с антисемитски настроенной средой, начал отказываться от своего еврейского происхождения, вместе с тем презрительно отзываясь об обычаях христиан. Дело требовало терапевтического вмешательства, поскольку такие позиции у еврея, живущего в еврейской среде, не могли не привести к конфликтам в будущем. Психолог применил следующие терапевтические методы. По его просьбе ребенок был приглашен в одну из христианских семей на рождественский праздник. Там его приветливо приняли, втянули в общие развлечения, игры и пение. Мальчик чувствовал себя очень хорошо, а результатом проведенного таким образом вечера было то, что он начал признаваться в своем еврейском происхождении, положительно высказываясь при этом и об обычаях неевреев. Результат явно парадоксальный. Можно было ожидать, что только теперь, после столь приятных переживаний, опасение перед признанием й своём происхождении углубится. Так было бы, если бы ребенок в своем поведении руководствовался стремлением к превосходству (выход из полной недоброжелательности среды). Мальчик, однако, реагировал в соответствии с потребностью эмоционального контакта, отбрасывая формы замещающего приспособления, как только было ликвидировано чувство различия. Психолог правильно понял ситуацию. Когда мальчик убедился, что еврея могут так же хорошо принимать среди неевреев, исчезло основание для установок, которые в будущем могли бы привести к серьезным затруднениям в приспособлении. Исчезли основы для начинавшего создаваться комплекса различия.

На этом мы закончим рассмотрение проблематики потребности в эмоциональном контакте. Мы еще вернемся к ней в следующей главе, когда пойдет речь о той фазе жизни, в которой уже недостаточно одобрения окружающих.

Нормальный, правильно развивающийся человек должен когда-нибудь стать перед проблемой собственной оценки своего существования. Пока, однако, не установились новые приспособительные отношения, соответствующие новой потребности, ему будет достаточно тех, которые сложились при удовлетворении потребности эмоционального контакта. Таким образом, конечная фаза развития этой потребности совпадает с первой фазой развития потребности смысла жизни, потребности, характеризующей зрелого человека.