В главе, посвященной структуре ориентировочных потребностей (стр. 125), подчеркивалось, что у человека, как существа общественного, существует своеобразная ориентировка в психике других людей. Начало такой ориентировки можно, собственно, увидеть в синтонии и во внеинтеллектуальном созвучии, представляющем собой своеобразный эмоциональный контакт с другим человеком. В соответствии с этим потребность ориентировки в эмоциональном настрое других людей следует назвать потребностью в «эмоциональном контакте». Приступая к более подробному рассмотрению связанных с этой потребностью вопросов, следует, однако, точнее определить само понятие «эмоциональный контакт», поскольку свести его исключительно к синтонии невозможно.
Эмоциональный контакт, несомненно, связан с синтонностью, поскольку он становится возможным только тогда, когда индивид способен к эмоциональному «созвучию» с состоянием других людей. Однако речь здесь идет не только о синтонности данного индивида, способного к эмоциональному контакту. Говоря об эмоциональном контакте, мы предполагаем существование двустороннего контакта, в котором индивид чувствует, что является предметом заинтересованности, что другие «созвучны» с его собственными чувствами. Без соответствующего настроя людей, окружающих ребенка, не может возникнуть эмоционального контакта. Может случиться, что дети, потенциально способные к установлению эмоционального контакта, но лишенные в ранний период развития возможности такого контакта (вследствие нейтральности или даже эмоциональной неприязни окружающих), теряют способность к этому контакту в будущем. Можно допустить, что их синтонность подверглась по какой-либо причине торможению.
Выдвигая фактор эмоционального контакта на первый план, мы в то же время предполагаем, что само присутствие разных людей около ребенка еще не закрепляет этого контакта, скорее наоборот, учитывая небольшую «познавательную емкость» ребенка, который не способен к запоминанию, а следовательно, и к распознаванию слишком большого числа людей, факт присутствия вокруг него множества разных людей влечет за собой явление прямо противоположное: чувство потерянности и одиночества, с которым связан страх. Страх этот ведет к негативной реакции на людей или в лучшем случае гасит позитивную реакцию, если даже она начала развиваться. О правильности этого предположения говорит обширный фактический материал, собранный разными исследователями за последние 20 лет.
Для иллюстрации можно привести наблюдения за 6—7-летними детьми, воспитанными в больших, имеющих многочисленный персонал Домах ребенка. 30 Такие дети постоянно находились в коллективе, постоянно встречались и со взрослыми и с ровесниками, и, несмотря на это, у них обнаружилось отсутствие синтонности по отношению к окружающей среде. Характерно, что эти дети, приглашенные на праздничный вечер в разные семьи, желающие сделать им праздники более приятными, с одной стороны, чувствовали себя потерянными в ситуациях, в которых их окружало эмоциональное тепло, а с другой стороны, все мероприятие произвело на них значительно меньшее впечатление, чем на детей, воспитанных в условиях семьи. Так, например, дети из Дома ребенка после возвращения спрятали полученные подарки и спокойно перешли к обычному образу жизни, в то время как дети из семей еще долго переживали праздничные впечатления.
Об этом свидетельствуют и другие факты. Например, данные катамнеза взрослых, которые в раннем детстве провели долгое время в санаториях, говорят о трудностях в осуществлении контакта с другими детьми, неуверенности, мучительном чувстве одиночества и т. д. (Пруг, 1956). Так же обстоит дело с детьми родителей эмоционально холодных и равнодушных.
Этим, собственно, я объяснил бы кажущийся парадокс, что у детей, воспитанных в детских учреждениях, то есть имеющих значительно больше возможностей для контактов, чем те, которые живут в семьях, явно отсутствует способность к эмоциональному контакту с другими. Причина заключается в том, что персонал часто относится к своим воспитанникам равнодушно и не проявляет большого интереса к ним как к личностям (см. исследования таких авторов, как Олехнович, 1959; Райбл, 1944 и Боулби, 1961). Такой подход обезличивает детей, они не могут надлежащим образом развивать свои способности к синтонии, которая только вместе с чувством «созвучия» с нами других людей составляет двусторонний естественный эмоциональный контакт.
Некоторые наблюдения, сделанные мною среди пациентов Консультации психического здоровья, позволяют развить эту гипотезу далее. Можно отметить, что в случае, когда родители окружают ребенка любовью, которая проявляется преувеличенным образом, когда они постоянно к-его услугам, не спускают с него глаз, так что он не представляет себе возможности отсутствия эмоционального контакта, также не формируются механизмы, позволяющие осуществить этот контакт, его поиски. Потребность эмоционального контакта не подвергается конкретизации (ср. стр. 83), в связи с чем ребенок, вырастая, не ищет такого контакта. Тогда появляются такие черты личности, как холодность чувств, асинтонность, эгоцентризм. В качестве иллюстрации можно привести пример девочки, которая родилась два года спустя после смерти брата-первенца и которую родители окружили преувеличенной, пугливой заботой, отражающей их переживания, вызванные навязчивым страхом. Девочка быстро развивалась и физически и умственно. Она была вежлива, трудолюбива, любознательна, малоэмоциональна, избегала нежностей и сердечности. Типичным примером может служить следующая сцена. Когда ей было пять лет, мать, целуя, одевала ее в постели, девочка же стояла неподвижно, с опущенными руками, ожидая, когда все это кончится. Благодаря последующему обдуманному поведению родителей и другим обстоятельствам антиобщественного извращения характера не произошло. В данном случае не существовало достаточно часто встречающегося страха перед эмоциональным контактом, вызванного агрессивной любовью эгоистичных родителей. Можно предполагать, что здесь просто не сформировались механизмы, ведущие к поиску эмоционального контакта. Аналогичные явления можно наблюдать в развитии познавательной потребности у глухонемых, и это касается также других потребностей, даже физиологических. Иногда встречаются люди, у которых не наступила конкретизация пищевой потребности. Они никогда не ощущают голода, могут чувствовать себя ослабевшими, раздраженными, но голода совершенно не осознают. Только умозрительно, путем анализа ситуации они приходят к выводу, что, вероятно, голодны. Ведя с этими людьми подробную беседу, можно установить, что в раннем детстве их кормили не тогда, когда наступало время приема пищи, но как только для этого представлялась возможность. Не допускалось, чтобы ребенок мог почувствовать себя голодным. Это еще один пример упоминавшегося уже явления отделения у человека напряжения, связанного с неудовлетворением какой-либо потребности, от механизмов, направляющих действие.
Говоря об эмоциональном контакте, я буду, следовательно, иметь в виду двустороннее отношение, основывающееся на том, что индивид:
1) чувствует себя предметом заинтересованности и симпатии, а также
2) «созвучен» с окружающими, переживая их горести и радости.
Главным тут является то, что человек имеет потребность понимаемого таким образом эмоционального контакта. В случае когда эта потребность не удовлетворяется по внешним или внутренним причинам (отсутствие случая для надлежащего контакта или негативное отношение), он не может правильно развиваться. О таких людях в психопатологии часто говорится, что у них имеются социопатические черты или признаки расстройства личности. После этих предварительных замечаний приступим к рассмотрению отдельных проблем, связанных с этой темой, и фактов, которые успела в этой области накопить психология.