Тестирование являлось основной формой коммуникации между исследователем и наблюдаемым, который находился в измененном функциональном состоянии, и проводилось в виде «стандартизованного интервью», состоящего из серии коротких стандартизованных вербальных стимулов, каждый из которых предполагает короткий ответ открытого (а в особо оговоренных случаях — закрытого) типа, в основном, в виде дополнений, а также свободного конструирования (подробнее о типах стимулов и реакций см. Вассерман, Дюк, Иовлев, Червинская 1997:16—26). В дальнейшем, позиции теста будут рассмотрены поочередно и независимо друг от друга.
Под позицией теста понимается последовательность из вербальной инструкции исследователя по данному заданию, текста задания в виде стандартизованного вербального стимула, а также вербальной реакции на него. Для каждой позиции теста применена условная запись, состоящая из:
- номера позиции теста;
- подчеркнутой вербальной инструкции по выполнению данного задания, начинающейся кавычками и заканчивающейся двоеточием. В случае если вербальная инструкция отсутствует или ее проведение является факультативным, соответствующая ремарка заключается в скобки;
- вербального стимула, набранного полужирным шрифтом и заканчивающегося вопросительным знаком и/или тире;
- вербальной реакции (ответа) наблюдаемого, следующей после тире и заканчивающейся кавычками. В случае если ответ состоит из нескольких синтагм, они разделяются в записи многоточием, вне зависимости от реального характера паузи- рования. Если ответ является нечленораздельным и потому не может быть обработан по принятой методике расчета соответ
ствующего индекса, в соответствующей графе теста также условно ставится многоточие.
Отметим, что здесь и ниже все изложение для компактности ведется применительно к устному тестированию фармакоген- ных ИФС. Уточнения, следующие из очевидных особенностей письменного тестирования, в дальнейшем будут оговорены особо.
Каждая позиция теста кодировалась определенной цифрой. В случае если одно задание применялось в нескольких разновидностях, каждая из них обозначалась прописной буквой при данной цифре (например, 4А, 4Б).
По каждой позиции теста рассчитывается свой лингвистический индекс. Если по одной позиции рассчитывается более чем один индекс, то каждый из них обозначается строчной буквой при той же самой цифре (например, 1а, 16). Таким образом, при каждой цифре могла быть употреблена одна прописная буква (кодирующая вариант стимула), и одна строчная буква (кодирующая вариант обработки речевой реакции). К примеру, 1Аа (то есть «индекс, рассчитанный по заданию 1А, которое было обработано по варианту 1а»),
Обозначение строчными буквами во всех случаях применялось независимо от прописных.
1. «(Ответить): Как глаза?-»
Данное задание в систематической форме в исследованиях ИСС до настоящего времени не применялось. Однако фактически близкие или аналогичные ему стимулы достаточно распространены в терапевтической и психодиагностической практике. Причина состоит в том, что перед осмотром или обследованием пациента сначала необходимо установить общий контакт с ним и примерно определить степень егр ориентировки в обстановке. Между тем, начиная уже с уровня умеренного угнетения сознания, эта задача отнюдь не является тривиальной. Психоактивные препараты достаточно сильно действуют на возможности психики и всего организма пациента. Поэтому в ряде случаев он испытывает серьезные трудности в порождении речи
- от лексико-грамматических до артикуляторных — обусловленные рядом причин. В таких обстоятельствах вероятность получить ответ существенно возрастает при условии, что предмет вопроса небезразличен для пациента.
Состояние отдельных органов и всего организма в целом является весьма существенным практически для любого пациента при прохождении терапии. Возможность получить ответ на соответствующий вопрос сохраняется вплоть до прекома- тозного состояния (вызываемого по ходу так называемых «шоковых видов терапии»). Это наблюдение находит подтверждение в научной литературе. «В стадии глубокой гипогликемии,
когда корковая деятельность глубоко заторможена и больной не реагирует на словесные обращения, иногда удается получить словесную реакцию на вопросы, аффективно значимые для больного», — подчеркивала в своем содержательном исследовании уже Н. Н. Трауготт (1957:41).
Данное задание включает в себя, как правило, шесть коротких однотипных вопросов, каждый из которых касается какой-либо части тела («Как руки?» — «Как ноги?» — «Как язык?» и т.д.). Каждый вопрос задается вслед за получением ответа на предыдущий вопрос. В случае если ответной реакции на какой-либо вопрос не удается добиться, он повторяется, причем сопровождается прикосновением к соответствущей части тела. Если пациент поначалу не дал ответа или ответ был нечленораздельным, при проведении теста исследователь имеет право один или несколько раз задать короткий вопрос типа «Как? Что (-что)? (Гм), а еще как?». При записи тестирования такой дополнительный вербальный стимул условно обозначается звездочкой (*). Его применение позволяло также расширить объем речевой продукции в тех случаях, когда ответные реакции были очень краткими.
В такой постановке поведение исследователя имитирует обычные речевые, а в некоторой степени — и непосредственные действия терапевта, которыми он начинает беглый рутинный осмотр. Следовательно, иллокутивная эффективность стимула определяется пресуппозицией пациента, обусловленной своеобразием коммуникативной ситуации. Это подразумевает условное отделение чисто аффективного фактора при получении вербальной реакции — от фактора коммуникативного (в реальном общении они, скорее всего, действуют в сочетании). Систематическое проведение такой линии при подборе лексического заполнения каждого задания, а также при непосредственном проведении теста было сознательной установкой, принятой с целью реализации «принципа кооперации» (cooperative principle) по X. Грайсу, обеспечивающего взаимопонимание между исследователем и наблюдаемым в ходе вербальной коммуникации. В понимании данного принципа и его импликаций мы следуем положениям лингвистической прагматики в трактовке В. В. Богданова (1990:14—16; 1996:185—186; ср. их обсуждение в контексте современной когнитивистики и информатики: Devlin 1997:220—239, а также трактовку психо- и нейролингвистического механизма эмпатии при освоении речи у А. М. Шахнаровича 1995:41—42, ср. Кобозева 1986; о параметрах коммуникативных речевых ситуаций в контекс1ге стратегии и тактики речевого поведения подробнее см. Юрков, Беликова, Ерофеев, Попова» Хоррхордина 1996). Отметим, что обеспечение положительного отношения к тестированию рассматривается в качестве желательного и в специальной нси-
хометрической литературе, обычно под термином «взаимопонимание» (подробнее см. Анастази 1982—1:41—45). В теоретическом отношении оно опосредует выполнение так называемого «принципа синтонии» по Э. Блейлеру (Гримак 1989:167). Этические ограничения при реализации указанной установки представлены в разделе 2.3.
Ответы наблюдаемых заносились исследователем в соответствующую графу теста и затем обрабатывались по следующей методике. Высказывания, которые были лишены какой-либо связи с вопросом и потому не могли считаться ответными реакциями, рассматривались как нерелевантные, и в соответствующей графе ставился прочерк. Все остальные ответы условно рассматривались как. релевантные. По каждому из них рассчитывалось отношение количества неизменяемых языковых штампов к общему количеству употребленных в данном ответе лексем (точнее, лексов: в обоих случаях мы следуем терминологии Ю. С. Маслова 1987:89, 117). Отметим, что определенная выше категория релевантности формально отделяла вербальные реакции наблюдаемых, входившие в процедуру тестирования, от их спонтанной речевой деятельности, в том числе вызванной вопросом исследователя.
Под языковыми штампами понимались:
Прагматические клише. В современной лингвистической теории они рассматриваются как «достаточно фиксированные языковые реакции на стандартные ситуации социального общения» (Ратмайр 1997:15). Слово «языковые» в приведенной цитате корректнее было бы заменить на «речевые», поскольку указанный тип клише, как и любая лексема, хранится как целое в памяти носителей языка и актуализируется в конкретной ситуации определенного рода (или при мысленном воспроизведении такой ситуации) (ср. Винокур 1990:588). Такая поправка вполне соответствует установкам указанного выше автора. В цитированной работе перечислен ряд простейших стереотипных ситуаций и отмечено, что прагматические клише представляют собой «часть когнитивной репрезентации этих ситуаций в сознании членов данного языкового сообщества» (Ратмайр 1997:17).
Сходные единицы выделяются и рядом других авторов, разрабатывающих прагматический аспект речевой деятельности. К примеру, на близких причинах основано предпринятое в рамках современной «ассоциативной грамматики» выделение так называемых «ритуальных фраз» (Караулов 1993:233—234). В. Н. Ярцева подчеркивает существенную роль, которую играют «устойчивые лексико-синтаксические комплексы, постоянно употребляемые в определенной коммуникативной ситуации» (Ярцева 1986:28—29). Т. М. Николаева рассматривает речевые клише как стереотипные блоки коммуникации, воспроизводя
щие некие наиболее общие «устойчивые парадигмы миропорядка», сложившиеся в сознании членов данного социума (Лингвистика текста 1978:30). Авторы-составители сборника образцов современной русской разговорной речи провели выделение «речевых стереотипов» в таких типовых ситуациях, как короткий информационный диалог или телефонный разговор (Баринова, Земская, Капанадзе, Красильникова, Ширяев 1978:295—305).
Строгое описание прагматических клише возможно лишь на базе достаточно полного частотного словаря коммуникации при соответствующем типе ИСС. В отсутствие такового, прагматические клише задавались списком, составленным на основе предварительных неформальных наблюдений. По заданию
- такой список включал в себя следующие лексемы: «нормально, в норме, норма, порядок, так себе, того, не очень, больно». При тестировании экзогенных ИСС в'их число были дополнительно внесены лексемы «хорошо», «отлично», часто употребляемые «в полевых условиях» для оценки состояния техники и персонала.
Представляется очевидным, что, с точки зрения актуального членения предложения, указанные простые и составные лексемы передавали рему (в употреблении термина «составные лексемы» мы примыкаем к позиции Ю. С. Маслова 1987:117). По нашему наблюдению, в ответах пациентов также эпизодически появлялась и тема. Можно предположить, что причиной этого была необходимость заполнить паузу, которая была нужна говорившему для подыскания ответа по существу. Дублирование темы реализовывалось как в виде повторения стимула (или его отдельных составляющих, не исключая отдельных слогов), так и в виде замены стимула на более общую лексему указательно-заместительного типа: «(а), это дело; эта(-то) штука; (а), это (-то); (а), тут (-то)». Лексемы последнего типа принадлежат словарю устно-разговорного стиля в целом, однако с большой вероятностью могут рассматриваться и на правах прагматических клише в данной конкретной ситуации. По этой причине при подсчете прагматических клише они включались в состав последних. Сказанное подразумевает теоретическое различение «тематических» и «рематических» прагматических клише. Напротив, простое повторение стимула рассматривалось как проявление так называемой отраженной речи, что позволяло исключить их из подсчета прагматических клише (ср. Вассерман 1983:168). Изложенный выше подход в каждом конкретном случае создает методологически корректную базу для определения общей тенденции в употреблении прагматических клише, поскольку он отнюдь не исчерпывает состава возможных в данной конкретной ситуации прагматических клише и даже предполагает возвращение к данному материалу на дальнейших этапах исследования.
фразеологизмы разного рода, то есть единицы, относимые в отечественной лексикологической традиции к фразеологическим сращениям, единствам, сочетаниям, выражениям и понимаемые как «сочетания слов, обладающие относительной устойчивостью, воспроизводимостью в готовом виде, экспрессивностью и целостным значением» (Мокиенко 1986:5). Достаточно частые в повседневной разговорной речи (Красильникова 1980:43) устойчивые словосочетания и фразеологизмы проявляют тенденцию к заметному расширению сферы употребления под действием внешней нагрузки, отмеченную при самых разнообразных состояниях целым рядом исследователей (подробнее см. раздел 1.3).
По-видимому, наиболее .общей причиной такой тенденции является известная легкость выбора из памяти и произнесения «готового» фразеологизма по сравнению с задействованием сложного, многоуровневого механизма порождения развернутого высказывания (в контексте противопоставления лингвистических знаков и символов ср. Основы теории речевой деятельности 1974:85—86).
При обработке ответов на данное задание нам чаще всего встречались фразеологизмы оценочного и восклицательного, в частности инвективного, типа. При конкретном подсчете мы обращались к работе В. М. Мокиенко, а также к более подробному словарю, изданному под редакцией А: И. Молоткова (Мокиенко 1980:265—268; Фразеологический словарь русского языка 1994; ср. Телия 19906). К материалу указанных источников приходилось делать некоторые дополнения, обусловленные речевым узусом последних лет, который, в силу понятных причин, пока не нашел полного отражения в словарях (примеры: «Как голова? — Процесс пошел!»; «Как глаза? — Как в Крыму»). В беседах с двумя пациентами после окончания сеанса фармакотерапии было выяснено, что первый наблюдаемый подразумевал своеобразный этап спутанности сознания, о вероятности появления которого он уже знал по беседам с другими пациентами, ранее прошедшими терапию. Второй наблюдаемый имел в виду продолжение «... все в дыму, ничего не видно».
Заметим, что для обоих пациентов достаточно важным было также продемонстрировать окружающим присутствие духа, может быть, пошутить. Соответственно, употребление фразеологизма позволило в обоих цитированных случаях существенно увеличить «семантико-когнитивный» фон высказывания, не прибегая к порождению развернутого предложения (оговоримся, что исходно цитированное выражение отнесено к случаям употребления «прецедентных текстов» как реакции в ассоциативном эксперименте, см. Караулов 1993:240). В работах по когнитивной лингвистике «прецедентные высказывания» типа
цитированных рассматриваются на правах особой единицы дискурса, специфика которой состоит в том, что ее означаемым является соответствующая «прецедентная ситуация» эталонного типа, а посредством ее (и «через ее призму») — характеристика данной реальной ситуации (подробнее см. Гудков, Красных, Захаренко, Багаева 1997: 107—110).
В случае если фразеологизм содержал как неизменяемые, так и изменяемые компоненты, первые условно засчитывались как единица под рубрикой «неизменяемые фразеологизмы», а вторые — каждый по отдельности в составе общего количества употребленных в данном ответе (методику расчета последних см.ниже). При этом компоненты, к которым неприложим критерий изменяемости (например, предлоги) в данном расчете не учитываются. К примеру, в ответе «В голову ударило» имеем один фразеологизм, в составе которого условно ‘выделяем один изменяемый компонент («ударило») и один неизменяемый («в голову»).
С теоретико-лингвистической точки зрения, различие обеих выделенных выше разновидностей языковых штампов не вызывает сомнений. Так, в роли прагматических клише могут выступать как отдельные слова, так и фразеологизмы. Объединить прагматические клише с фразеологизмами в одном показателе представилось возможным лишь по тому формальному соображению, что при подсчете порознь по данным динамики ИСС самого разного типа оба индекса изменяются, как правило, одинаково. Наряду с этим похожий теоретический. ход был сделан в работах ряда лингвистов, изучавших закономерности организации устно-разговорной речи в привычных условиях повседневной деятельности. Так, Р. Ратмайр (1997:15) включает в состав «языковых стереотипов» такие функциональные классы, как с одной стороны, прагматические клише, а с другой — поговорки, пословицы, «общие места» (то есть в том числе и некоторые разряды фразеологизмов). Ю. Н. Караулов (1993:233—234) объединяет в рамках идиоматических выражений как «ритуальные фразы» (близкие к прагматическим клише), так и фразеологические сочетания, единства, сращения.
В лингвистическом постструктурализме подчеркивается также, что «разные фрагменты текста порождаются с разной степенью автоматизма, так что на одном полюсе мы наблюдаем прямое воспроизведение речевых формул, повторяемых в своей целостности (и потому не требующих, например, морфологического синтеза), а на другом — активный поиск вербальных форм, которые нужны для осуществления данного коммуникативного задания. Очевидно, что в двух этих случаях механизмы, производящие текст, существенным образом различны и реальное языковое поведение (а тем самым и язык) не может
быть описано без учета этого различия. Между обозначенными выше полюсами располагаются различные уровни автоматизма, которые также требуют фиксации» (Живов, Тимберлейк, 1997:9).
В рамках «психиатрической лингвистики» также высказано предположение, что, когда речь идет о простейших сообщениях типа: «Привет! Как дела?», синтагматическая цепочка может формироваться непосредственно вслед за денотатом-замыслом, минуя десигнативный уровень при порождении речи (Паш- ковский, Пиотровская, Пиотровский 1994:29, ср. Deehert, Raupach 1980:91—95). В. Б. Касевич (1977:157—163) допускает сокращенные переходы такого рода, предполагая при этом как привлечение прошлого стереотипизированного опыта, так и действие механизма параллельной переработки информации. Последняя тема выходит в настоящее время на первый план в когнитивных исследованиях (Gardner 1987:394—398).
Итак, в качестве рабочей гипотезы можно принять положение, что «принцип экономии усилий» на порождение речи, существенно важный при повседневной речевой деятельности, может сохраняться и даже принимать на себя ведущую роль при ИСС, накладывающих жесткие ограничения на комбинаторные возможности и оперативные ресурсы механизма речевой деятельности. Доказательство этого положения выходит за пределы задач данной книги, поскольку в значительной степени относится к компетенции нейролингвистики.
По индексу 1а рассчитывается отношение количества неизменяемых «языковых клише» к общему количеству лексов, употребленных в ответе на данное задание. В число последних включаются все знаменательные и большая часть служебных слов. Из него исключаются простые первообразные предлоги, поставленные при другом слове (обычно имени), а также отрицательная частица «не» при глаголе (обычно в функции сказуемого). Естественно, что в общее число лексов, употребленных в ответе на данное задание, включаются и сами «языковые штампы», каждый из которых считается за единицу.
При ИФС эпизодически наблюдаются случаи самостоятельного употребления приставок или предлогов, нередкие и в обиходно-разговорной речи (Красильникова 1980:48). К примеру, «Как глаза? — Да как-то недо... (*) Ну, недо-о ... понимаете, расплывается все». В данном примере сегмент «недо», произнесенный с характерной интонацией и удлинением конечного звука, рассматривается нами как функциональная замена слова «недо-статочно» (четко, хорошо), либо же как общая характеристика «недо-стачи», в данных условиях не нуждающаяся в особой конкретизации. Каждое из таких словоупотреблений условно засчитывалось как единица в составе знаменательных слов.
В случае самостоятельного употребления частицы «не», она становится с трудом отличимой на слух от несущей значительную синтаксическую нагрузку отрицательной частицы «нет» (в особенности в ее просторечных вариантах «не-a, не, не-е») и также учитывается как отдельная лексема. Не вполне ясно произнесенные морфемы при записи заключены в квадратные скобки.
В случае самого примитивного диалога, реализованного в рамках задания 1 (например: «Как глаза? — Нормально»), мы констатируем прежде всего, что между исследователем и наблюдаемым прошел осмысленный микродиалог, релевантный ситуации, что составляет простейший акт двусторонней коммуникации.
Восприняв вопрос, наблюдаемый поставил ему в соответствие определенный орган тела (например, голову). Следовательно, имел место простейший акт номинации. В силу того что вопрос был соотнесен наблюдаемым с органом собственного тела (своей головой), имел место элементарный акт локации. Ответная реакция представляла собой высказывание о состоянии объекта вопроса (головы наблюдаемого) и содержала «психологический предикат», выраженный в словесной форме (рему). Таким образом, имел место простейший, но релевантный данной коммуникативной ситуации акт предикации (в трактовке выделенных трех актов мы разделяем взгляды соответственно В. Н. Телия 1990а, Н. А. Слюсаревой 1990 и Ю. С. Степанова 1990а). Следовательно, выполнение данного задания свидетельствовало об интактности операций, базовых для ведения речевой деятельности в целом.
Аналогичный анализ применим и к другим заданиям теста, с ограничениями, неизбежно накладываемыми типом примененного стимула на реакцию наблюдаемого. Точно измерить качество проведения указанных базовых операций теоретически весьма затруднительно, тем не менее его возможность, в пользу которой свидетельствует сам факт проведения теста (состоящий в получении осмысленных реакций на составляющие его стимулы), принципиально важна для проверки общего положения о сохранности (хотя иногда и в предельно ограниченном виде) способности к выполнению указанных базовых операций на всех наблюдаемых стадиях ИФС.
По индексу 16 рассчитывалось отношение количества неглагольных фразеологизмов к общему количеству фразеологизмов, употребленных в ответе. При расчете данного индекса введенное выше различение неизменяемого и изменяемого компонентов фразеологизма не применялось. Поэтому в данном случае каждый фразеологизм условно рассматривался как составная лексема, которая могла содержать один или несколько глаголов или вербоидов, либо же их не содержать. К пос
леднему случаю были отнесены и все спорные случаи, представленные архаичными глаголами и вербоидами, уже не воспринимающимися как таковые большинством носителей русского языка. Разумеется, что тенденции употребления глагола в составе устойчивого словосочетания не обязательно соответствуют тенденциям его употребления в составе свободного словосочетания. Соответственно, первое измеряется индексом 16, а последнему будет присвоен особый показатель (см. ниже).
- «Сказать то же (самое) одним словом : муж-жена
Общая идея данного задания была сформулирована в начале 1950-х годов Ч. Осгудом. С тех пор оно пользовалось неизменной популярностью в когнитивных исследованиях, поскольку при относительной простоте позволяло получить надежную оценку «признаков смысловой общности или, что в данном случае принципиально то же самое, смысловой дифференциации» (Бехтерева 1988:149—150). В лингвистической семантике гипо-гиперонимические связи рассматриваются как разновидность классификационных связей, входящих, в свою очередь, в список базовых концептуальных связей, употреби- мых в когнитивной деятельности (Никитин 1996:228—230). Способность устойчиво выполнять задание такого типа дает и оценку степени стресса, поскольку под его воздействием способность проводить генерализацию, безусловно, снижается (Га- лагудзе 1980:82—83).
В качестве стимула в данном задании использовались устойчивые словосочетания, состоящие из парных терминов родства одного уровня {«муж-жена», «брат-сестра», «сын-дочь»). В лексикологии они нередко рассматриваются под рубрикой «парные фразеологизмы». При этом подчеркивается, что они обозначают семантические микрополя, касающиеся наиболее устойчивых для носителей данной культуры парадигм миропорядка, а модель, по которым они построены, продуктивна (Мокиенко 1986:226—232). Применение аналогичного, парного стимула весьма эффективно при изучении речевых проявлений и эмоционального стресса (Носенко, Егорова 1992:77). По нашим наблюдениям, использование «парного фразеологизма» в качестве стимула существенно облегчало задание, делая его выполнимым на достаточно глубоких стадиях диссолюции психической деятельности.
Получение осмысленного ответа по данному заданию рассматривается как свидетельство сохранения доступа к базовым семантическим полям, а также проведения на них простейших семантических операций. По индексу 2 регистрируется отношение количества употребленных в ответе релевантных заданию (то есть передающих идею генерализации стимула) существительных единственного числа («муж-жена — семья»,
- Заказ 2980
«-родня»,«— коллектив»,«— одна сатана») к общему количеству релевантных существительных, употребленных в ответе. Существительные, имеющие форму лишь одного числа («— родня», «— молодежь»), условно учитывались вместе с употребленными в том же числе существительными, имеющими формы обоих чисел («— коллектив», «— ячейка общества»). Совместно с существительными соответствующего числа учитывались немногочисленные случаи употребления имен собственных (ответы типа: «муж-жена — Ивановы»).
Более общий контекст данного задания определяется уже составившей предмет семантических исследований присущей русскому языку тенденцией к передаче значения собирательности или совокупности средствами как словообразования, так и словоизменения. Пример первого представляют случаи типа: «лист-листва», где значение собирательности передано в первую очередь суффиксом («-в-»), примером второго — типа: «лист- листья», где близкое значение совокупности выражено в первую очередь флексией («-а»). Подробнее об этом, в связи с обсуждением импликаций так называемой «триады Реформатского» («лист — листва — листья»), см. Фрумкина, Михеев, Мостовая, Рюмина 1991:147—150; сопоставимые данные онтогенеза см. Лепская 1988; Кларк 1984:227—233; содержательные параллели из области исторической семантики см. Дегтярёв 1987:59. Заметное отклонение индекса 2 от фонового уровня позволяет предположить наличие временного перестроения в рамках структур типа «триады Реформатского», что дает основание для их более детального исследования на выделенных таким образом этапах изменения сознания.
- «Сегодня нам тяжело. Скажите то же самое, начав так: Сегодня мы -».
Данная формулировка представляет собой сочетание широко применимых в современной психолингвистике «методики незаконченных предложений» и задания на синонимическую трансформацию (более подробное обсуждение первой см. Бан- кевич 1981:95—98; ср. Атлас для экспериментального исследования отклонений в психической деятельности человека 1980:14-15).
Объектом трансформации является безличное предложение, содержащее «категорию состояния» (неглагольный предикатив, статив) в сочетании с существительным в дательном падеже, обозначающим носителя данного состояния, а также наречием времени. Из числа неглагольных предикативов в данном задании используются слова с позитивной («весело, легко») или негативной («тяжело, трудно, скучно») эмоциональной окраской (коннотацией), омонимичные кратким прилагательным среднего рода и наречиям на «-о». Задачей тестирования яв
ляется определение части речи, в которую будет преобразован неглагольный предикатив. Как известно, по одним признакам он сближается с глаголом, по другим — с неглагольными частями речи. К первым относится употребление исключительно в предикативной функции, сочетаемость с инфинитивом, а также принятие категорий времени и наклонения при помощи связки (в том числе «нулевой»), ко вторым — нередкое принятие формы сравнительной степени, а также уже упомянутая омонимичность или соотносимость с краткими формами прилагательных среднего рода или с наречиями.
При обработке ответной реакции фиксируется трансформация неглагольного предикатива в лексему, имеющую аналогичную или сопоставимую (позитивную или негативную) коннотацию. Нередко эта лексема образована от того же корня («нам трудно — мы трудимся», «— мы ... в общем, есть трудности»), но чаще встречались лексемы более или менее близкого концептуального значения («нам тяжело — мы трудимся», «—приходится попотеть»). Соответственно, по иццексу 3 регистрируется трансформация неглагольного предикатива в глагол или другие отглагольные образования, исключая причастие (условное обозначение 3 ); в другой или тот же самый неглагольный предикатив (2 ); в неглагольную лексему (куда условно включается и причастие) (условное обозначение 1). Как видим, данный индекс является дискретным.
Ближайшим контекстом задания является отмеченная рядом авторов на материале уже неглубоких ИСС перестройка сравнительной частоты употребления разных частей речи, в первую очередь глагола и имени (мы уже говорили о ней в главе 1 в связи с «индексом Шлисмана»). Соответственно, по данному заданию просматривается устойчивость классной организации лексического фонда.
Более широкий контекст составляет дискуссия о «категории состояния» в русском языке, начатая Л. В. Щербой, продолженная рядом авторов в редактировавшихся В. В. Виноградовым «Вопросах языкознания», и продолжающей рассматриваться как весьма актуальная в современном теоретическом языкознании (подробнее см. Шапиро 1955; Поспелов 1955; Современный русский язык 1984:396—400; Маслов 1987:164— 165; Бирнбаум 1987:141; Тарланов 1995а: 172—175; Циммерлинг 1998:36-38).
Конкретные выводы каждого автора о природе «категории состояния» прямо следуют из критериев выделения части речи, признаваемых им как существенные. В рамках такой дискуссии данные психолингвистического эксперимента могут рассматриваться как дублирующие уже высказанную аргументацию либо как реализующие дополнительный критерий, определяемый в первом приближении в качестве «критерия языковой
интуиции». Отметим, что при обсуждении целесообразности последнего, В. М. Алпатов привлек данные по «категории состояния», полученные на материале речи при ИСС, и высказал предположение, что систематическая разработка такого подхода способна реализовать возвращение на новом уровне к некоторым исходным положениям Л. В. Щербы (Алпатов 1986:43-44).
4А. «Продолжить: Очевидно, мне уже надо -».
Инструкция сводится к заданию продолжить «незавершенное предложение». Стимул содержит модальное слово, вводящее безличное предложение с неглагольным предикативом модального значения на «-о» («нужно, можно, надо»), а также «нельзя», «пора». В отличие от предыдущего задания, инструкция не осложнёна заданием осуществить трансформацию неглагольного предикатива, что существенно облегчает тестирование. Включение данного задания в методику обусловлено тем, что выполнение задания 3 вызывает трудности у наблюдаемых уже на средних стадиях диссолюции. Напротив, вопрос задания 4А звучит довольно естественно, что позволяет стабильно получать ответы даже при глубоких стадиях угнетения речемыслительной деятельности.
По предварительным наблюдениям, при выполнении данного задания вполне естественно давались как глагольные («— покушать», «— выписываться»), так и неглагольные («— на обед», «— домой») ответы. Заметное однообразие их тематики наглядно показывало, чего в первую очередь ждут пациенты от ближайшего будущего, и потому соответствовало своеобразному «больничному» узусу.
Формулировка вопроса подбиралась методом «проб и ошибок» на предварительном этапе исследования. Отсюда — включение в его состав модального слова, а также неглагольных предикативов («можно», «нельзя»). Оба отмеченных фактора позволяют рассматривать состав стимула по заданию 4А как схожий с заданием 3, но не эквивалентный ему.
В ответе фиксируется наличие глаголов. Как уже было сказано, склонность к их более частому употреблению, по сравнению с другими частями речи, является достаточно чутким индикатором уже неглубоких изменений психического состояния. Преимуществом данного задания является возможность расчета статистического недискретного индекса. Принципиальное ограничение состоит в том, что валентность конкретного неглагольного предикатива может оказывать влияние на формулировку ответа.
По данному заданию рассчитывается индекс 4а. Он определяется отношением количества глаголов к общему количеству лексов, употребленных в ответе. Каждый вспомогательный
глагол, употребленный в ответах, условно учитывается как полнозначный глагол. Из состава глаголов при подсчете условно устраняется причастие, но включаются другие вербоиды. Если в ответе был употреблен фразеологизм, то он условно рассматривается как свободное словосочетание (и, соответственно, его глагольные компоненты учитываются вместе с глаголами).
В составе общего количества лексем, употребленных в ответе, учитываются знаменательные слова и большая часть служебных слов. В их число условно, как уже было сказано, включаются причастия, а также неглагольные компоненты фразеологизмов. Из числа лексов при подсчете исключаются простые первообразные предлоги, поставленные при другом слове, а также отрицательная частица «не» при глаголе. В случае нередкого при ИСС самостоятельного употребления приставок, предлогов или частицы «не», каждый из таких случаев условно засчитывается как единица при подсчете общего количества лексем (более подробное обсуждение последней инновации см. выше, относительно индекса 1а).
В некоторых случаях по данному заданию рассчитывается индекс 46. Единственное его отличие от индекса 4а состоит в том, что из подсчета исключается прямое дополнение при переходном глаголе. Причиной использования такого индекса послужил тот давно установленный факт, что на продвинутых ступенях диссолюции речемыслительной деятельности пациенты могут воспринимать дополнение как одно целое со сказуемым (Трауготт 1957:26—28). Следовательно, в ходе тестирования ИСС теоретически может наступить такая стадия, когда в пределах ограниченного словаря, не затронутого диссолю- цией, ответы типа: «— чего-нибудь покушать» и «— пообедать», с точки зрения «грамматики говорящего», состоят каждый из одного лекса. С помощью индекса 46 вносится корректива, необходимая для нейтрализации такой тенденции.
4Б. «Продолжить: Сын, который у меня -».
В данном задании говорится о родственнике или близком человеке, реально существующем и небезразличном для пациента. О ком конкретно нужно спрашивать, выясняется на предварительной стадии, при общем знакомстве с пациентом и его историей болезни. В случае невозможности получить такую информацию загодя, остается говорить о родителях наблюдаемого.
По форме задание представляет собой незавершенное предложение. Обработка ответов состоит в расчете индекса 4а или 46. Включение данного задания в программу тестирования диктовалось необходимостью определить склонность к употреблению в ответе глаголов сравнительно с неглагольными
частями речи, исключив, в отличие от предыдущего задания (4А), влияние валентности неглагольного предикатива. Своеобразная формулировка стимула ориентирована на одну из особенностей обиходно-разговорной речи, обнаруженной на предварительном этапе обследования. Выяснилось, что большинство наблюдаемых способны достаточно легко воспринимать конструкцию типа «у меня есть», и продолжать ее как на сравнительно неглубоких, так и на довольно продвинутых стадиях диссолюции. Причину этого можно видеть как в ее распространенности в обиходно-разговорной речи (Ермолаева 1995:68), так и в ее соответствии достаточно примитивным когнитивным моделям, свойственным ранним стадиям онто-, а в некоторой сте