Это — второй блок социально-психологических феноменов, характерных для периода острой ломки социальных отношений. Вспомним, что в познании социального мира ценности играют весьма важную роль. Предполагается, что в достаточно стабильной ситуации иерархия ценностей определена более или менее однозначно и, следовательно, мир познается через заданные ею сечения. Однако если ломка ценностей радикальна, то это прежде всего обозначает как новый набор востребованных обществом ценностей, так и их иерархию. В ситуации сегодняшней России осуществлена именно такая радикальная ломка ценностной иерархии. Это прежде всего касается вопроса о соотношении групповых (классовых) и общечеловеческих ценностей. Воздействие идеологических нормативов на массовое сознание было так велико, что идея приоритета классовых ценностей принималась как сама собой разумеющаяся, а, напротив, общечеловеческие ценности зачастую интерпретировались как ценности «абстрактного гуманизма», т.е. получали негативную оценку. На более конкретном уровне это проявляло себя как принижение таких ценностей, как ценности жизни, человеческого существования, добра и т.п. Неготовность к их принятию обернулась тем, что в условиях радикальных преобразований «старые» ценности во многом оказались разрушенными, а «новые» не приняты.
Утрата ориентиров относительно иерархии ценностей оплачивается дорогой ценой, она порождает порою нравственный беспредел. Все это имеет самое непосредственное отношение к тому, как строится образ социального мира.
Здесь нужно отметить два обстоятельства. Во-первых, всякая иерархия ценностей есть некоторый пример социального консенсуса и было бы естественным, если бы в ситуации глубоких социальных изменений и этот консенсус «ломался» и уступал место другому. Но все дело в том, что в ситуации с изменением шкалы ценностей консенсусы «скачут»: их развитие не подчиняется общим законам смены и образования новых консенсусов. Их скачкообразное развитие заключается в том, что каждый старый консенсус (в данном случае — иерархия ценностей) не изживает себя полностью ни в том смысле, что с ним расстаются все, ни в том смысле, что его непригодность становится безусловно очевидной. Поясним на примере, предложенном А. Кончаловским: «Сначала были плохими царь, буржуи, белые, а большевики — замечательные. Теперь получается, что дореволюционная Россия была замечательной, пришел Ленин и большевики и все испортили...» Можно продолжить этот пример и сказать, что спустя некоторое время опять «выясняется», что отнюдь не все идеально было и в царской России, да и большевистский режим имел определенные позитивные стороны.
Во-вторых, изменение иерархии ценностей сопрягается с рядом особенностей российского менталитета. Так, характер переходов от одной системы ценностей к другой, как и вообще всякая переориентация общественного мнения, в нашей стране осуществляется слишком радикально. На обыденном языке это называется тенденцией вечного «перегибания палки» или «шараханья из одной крайности в другую». Оценка тех или иных тенденций
общественного развития, а значит и ценностей, осуществляется по принципу работы сердечной мышцы: или все, или ничего. Другая важная черта российского менталитета, как отмечалось, это достаточно высокая — на протяжении всей истории культуры — привязанность и ориентация на «духовность», а следовательно, устойчивая ориентация на такую систему ценностей, которая отвечает этой привязанности. С точки зрения социального познания — это традиция определенного видения мира. Одно измерение в образе мира является доминирующим: мир хорош, когда он «духовен», духовные ценности — единственно истинные ценности, — такая картина мира достаточно традиционна для русской культуры. Несмотря на ее весьма привлекательный образ, она является односторонней. В принципе, естественно, может существовать многомерное видение мира: для кого-то это мир духовных ценностей, для кого-то
характерно «маркетинговое» видение мира, т.е. его оценивание исключительно в категориях цены, стоимости, денег [см. 44].
Мы взяли лишь крайние полюсы в оценке самих ценностей, но между ними еще целый спектр разных ценностных иерархий, и вопрос об изменении системы ценностей накладывается на более общие ценностные приоритеты. С этой точки зрения, например, для массового сознания очень трудна задача соотнесения таких ценностей, как «рынок» и «нравственность». В зависимости от приоритетов, описанных выше, задача их соотнесения будет решаться по-разному. Поэтому слом системы ценностей в условиях нестабильного общества приобретает особое значение при построении образа мира. Ситуация, в которой оказывается обыденный человек, напоминает ту, которая возникает при встрече с другим обществом, с другой культурой. Эта ситуация давно исследована в этнопсихологии, и некоторые ее наблюдения могут быть полезны и в данном случае.
В свое время в этнопсихологии был введен особый термин, обозначающий подобные трудности, — «культурный шок». Его содержание раскрывается в таких понятиях, как удивление по поводу необычных и непривычных норм и стандартов поведения, чувство дискомфорта от различий между «своей» и «чужой» культурой и отсюда чувство потерянности в новом, непонятном мире. В разных ситуациях люди с различной степенью остроты переживают «культурный шок». Это зависит как от дистанции, которая существует между двумя культурами, так и от индивидуальных особенностей каждого отдельного человека. Но сама дистанция определяется в том числе степенью несходства культурных (а в данном случае — социальных) консенсусов. Т. Г. Стефаненко приводит следующую классификацию факторов, от которых зависит мера «культурного шока»: степень сходства и различия между культурами; особенности культуры своей страны (например, высокая степень ритуализированности поведения японцев мешает им адаптироваться к другим культурам); особенности страны посещения (наличие в ней большей или меньшей толерантности по отношению к другим культурам и т.д.) [89, с. 117-118].
Все эти факты, относящиеся к взаимодействию различных культур, могут иметь отношение и к ситуации ломки одного и того же мира по крайней мере в период встречи его с новым миром, в условиях переходного периода. Здесь также наблюдается встреча человека с «другим» консенсусом, который стал таковым для одной части общества, но вызывает подлинный шок для другой. И хотя о содержании и последствиях шоковой терапии в экономике говорилось достаточно много, никогда не поднимался вопрос о «шоке», который возможен в массовом сознании.
Только два приведенных здесь примера, характеризующих уровень психологических трудностей массового сознания в эпоху радикальных социальных преобразований, служат достаточным фоном для анализа того, что же происходит с процессом социального познания. При этом анализе можно воспользоваться той схемой, которая была предложена при описании элементов картины социального мира, выступающей своеобразным продуктом социального познания, а именно проследить изменения, которые характерны не только для механизмов социального познания, но и для построения образа отдельных элементов социального мира, а также деятельности социальных институтов. 1.1.