Исторически наиболее старой классификацией является выделение следующих трех методов как основных структур организации психологического исследования: 1) интроспекции, 2) экстероспекции, 3) понимания.
Первый метод – интроспекция – изучается в курсах общей психологии и истории психологии. Отметим только ту его особенность, которая не всегда акцентируется, – многообразие линий рассмотрения внутреннего опыта, умозрительно постигаемого субъектом. Поток сознания, становление мысли, тонкости переживаний, «внутренние смыслы» – эти разные предметы внутреннего наблюдения, или саморефлексии, обусловливают содержательные различия в результатах интроспекции, предполагающей научение, или знание, что фиксировать и как интерпретировать свой внутренний опыт. Таким образом, интроспективный метод, с одной стороны, предполагает отягощенность субъекта психологическими знаниями, а с другой – неспецифичен по своему предмету. Поэтому, в частности, в вундтовской лаборатории родился «кентавр» экспериментальной интроспекции, где от экспериментирования было использовано изменение стимуляции (цвета, звуки, запахи), а от интроспекции – способ экспликации эмпирических данных (о внутреннем опыте субъекта).
В современных прагматических попытках использовать внутреннее наблюдение (это уже не собственно интроспективный метод) остались две важные составляющие: 1) анализ самоотчетов испытуемых, рассматриваемых в качестве данных самонаблюдения, и 2) оценка вклада субъективной составляющей (со стороны ограничений и возможностей самого наблюдателя) в процесс любого внешнего наблюдения (при реализации методов наблюдения или специальных методик суждения, сравнения и т.д.).
Метод экстероспекции – это наблюдение за другим человеком и группой людей, или внешнее наблюдение. Здесь позиции «испытуемого» (как наблюдаемого субъекта) и наблюдателя, т.е. психолога-исследователя, разделены. Суженное понятие экстероспекции – это наблюдение за поведением. Однако внешнее наблюдение возможно и при экспликации характеристик процессов и состояний, не подводимых обычно под категорию форм поведения. Проницательность психолога, знание им контекста ситуации можно назвать в ряде других составляющих, обеспечивающих репрезентативность данных наблюдения (подробнее см. в главе 3). Что может и чего не может увидеть внешний наблюдатель? Ограничение диапазона наблюдаемой реальности зависит во многом от теоретического обоснования используемых психологических реконструкций.

Так, при использовании методики «рассуждение вслух», когда вербальное поведение есть не более чем источник внешних показателей для интерпретации этапов и механизмов мышления, авторы исследований обосновывают достаточно разные психологические гипотезы. Это также касается восприятия наблюдателем мимики при идентификации эмоций и ряда других приложений метода наблюдения.

Существенная роль метода наблюдения в психологии, значение разведения понятий метода и методик наблюдения, рассмотрение наблюдения в качестве отправной точки для характеристики психологического экспериментирования – эти и другие причины побудили выделить для характеристики метода наблюдения главу 3.
Метод понимания – это общее название для ряда форм познания, предполагающих «непосредственное восприятие чужой души». Следует выделить три аспекта такого общего определения. Во-первых, оно тесно связано с конкретизацией предмета психологии как познания души. Отсюда становится очевидной претензия стоящих на такой позиции психологов, что только они приближаются к пониманию как постижению духовно сущего, в то время как другие методы психологии не служат цели понимания. Вряд ли с такой архаичной установкой следует спорить, поскольку при всех драмах психологии, связанных с изменениями критериев научности психологического познания, общая цель понимания исследуемой, наблюдаемой или постигаемой реальности лежит в основе развития психологических школ.
Во-вторых, такое определение метода понимания подразумевает возможность использования разных механизмов для достижения цели психологического понимания. Если раньше этот метод предполагал обязательное обращение к понятию интуиции, то теперь чаще используется понятие эмпатии.

Теории эмпатии и резонанса апеллируют к возможности перекрытия, наложения состояний наблюдаемого и наблюдателя благодаря наличию у последнего аналогичного субъективного опыта. Обсуждается проблема критичности психолога по отношению к слиянию своей позиции и позиции того человека, с кем он взаимодействует и к непосредственному эмоциональному принятию которого стремится в условиях эмпатийного восприятия. Если в глубинной психологии, в дискуссии об описательной и объяснительной психологии (связанной первоначально с именами Эббингауза и Дильтея), методики понимания (метод герменевтики) представали в качестве самостоятельных средств психологического познания, то в современных подходах понимание рассматривается в качестве одного из компонентов мышления или одного из средств и профессиональных умений психолога-консультанта (эксперта, психотерапевта).

В-третьих, понимание как метод, подразумевающий интерпретацию психологом аспектов психологической реальности, которые не могут быть переведены на уровень отрефлексированных доводов, означает определенное отношение к уровню его профессионализма. Мастерство практикующих клинических психологов несомненно включает интуитивную селекцию гипотез в ситуации психологического обследования и обоснования диагностически значимых признаков. Однако в одних случаях предпочитают объяснять это недостаточной идентифицированностью механизмов обучения, а в других – ссылаться на специальные способности. Соответственно в одних психологических учреждениях работа направлена на совершенствование обучения, а в других – на поиск воспитанников, которые сами постепенно будут проникать в те сферы мастерства, которые непередаваемы путем обучения вследствие превалирования в этих способностях механизмов понимания как проникновения в особые сферы постижения психологической реальности.
В этих позициях можно выделить два оценочных аспекта проблемы. Первый связан с расстановкой акцентов на рациональные и осознаваемые схемы мышления профессионала или на схемы интуитивной регуляции мышления. В последнем случае апелляция к интуиции не решает, а только ставит вопрос о психологических механизмах, опосредствующих достижение понимания. Сдвиг в современных представлениях о психологической рациональности намечен в современных исследованиях как раз в сторону подчеркивания умения человека полагаться на нерефлексируемые ориентиры, принимать решения в ситуации неопределенности, выходить за рамки объективно заданных ограничений мысли и действий. Второй оценочный аспект связан с утрированием позиции «мое понимание таково, что я его в принципе не могу разделить с другими людьми». Тогда остается открытым вопрос, действительно ли занимающим такую позицию психологом достигнуты недоступные другим вершины понимания или имеет место (сознательная или бессознательная) профанация и профессионализм здесь просто ни при чем. В любом случае продвижение в методиках понимания связано с попытками рефлексии как результатов психологических интерпретаций, так и способов их получения.