Стони так и не смогла принести жеребёнка на конном заводе Биту Карве, должно быть, потому, что тот не желал тратиться на качественный корм для неё. Поэтому в начале 1978 года Вималананда решил забрать её оттуда и отправить в другое место. Но куда? Все остальные заводчики запрашивали слишком много. Когда дела начинают идти из рук вон плохо, своё веское слово говорит Природа, а она никогда не бросала Вималананду в беде. На этот раз она приняла облик Гокулдаса Мадхавдаса - дружественно настроенного промышленника и хозяина скаковых лошадей. На мой взгляд, Гокулдас больше всего напоминал умудрённую опытом лягушку. Узнав о проблеме со Стони, Гокулдас решил оказать влияние на Эраха Гхасвалу, симпатичного перса, державшего на юге конный завод, чтобы тот взял к себе Стони на приемлемых условиях. Уже одно это было большой удачей, но изюминка - или, как говорят на хинди, "аромат золота" - состояла в том, что среди лошадей Эраха был Алый Рубин.

Вималананда был некогда неофициальным совладельцем Алого Рубина. Несмотря на то что он не был полноправным хозяином, он входил во все детали подготовки лошади на протяжении всей её беговой карьеры. В результате послужной список лошади выглядел более чем впечатляюще. Рубин легко выигрывал скачку за скачкой, в том числе некоторые классические состязания. Окончив выступления, он прославился на всю Индию как первый племенной жеребец, дав многочисленное славное потомство. Даже сейчас, под старость, он по-прежнему был прекрасным производителем, и Вималананда, предвкушая любовный союз двух его несравненных четвероногих друзей, взялся без промедления за организацию встречи.

Это потребовало переговоров с Гхасвалой, который, как и мы сами, оказался пламенным поклонником шотландского виски "Блэк дог", той его разновидности, которую можно найти только в Индии. Встретившись с Эрахом за бутылкой "Блэкдога" в Бомбее, Вималананда предложил ему свои условия. Они состояли в том, что первый живой жеребёнок отходил к Вималананде, а сама Стони и всё её последующее потомство становились собственностью Гхасвалы. Ответное контрпредложение Гхасвалы заключалось в том, чтобы первый жеребёнок наполовину принадлежал ему. Вималананда соглашался отдать половину первого, но взамен требовал себе половину второго. Пообещав сообщить вскоре окончательное решение, Гхасвала укатил в Бангалор.

Я не присутствовал на той встрече и вообще не следил за развитием событий. В очередной раз приехав в Бомбей, я обнаружил, что 1ело застряло на стадии телефонных переговоров. Биту настаивал, чтобы мы сегодня же сообщили ему, останется ли Стони у него до конца года. С другой стороны, Гхасвала никак не давал окончательного ответа, а его отказ означал бы, что другой возможности, кроме как оставить Стони у Биту, у нас не было. Пока Рошни и я сидели у телефона в ожидании звонка Гхасвалы, Вималананда безмятежно беседовал с дюжиной своих "духовных детей", которые часто по ветрам заходили послушать его "речи".

Меня одолевало беспокойство. -

Гхасвала до сих пор не звонил, - сказал я. -

Не суетись, - ответил Вималананда. - Вечер ещё не кончился. -

Но что ты будешь делать, если он не позвонит? -

Прежде всего я не буду ни о чём беспокоиться. Я полагаюсь Природу и надеюсь, что Она устроит что-нибудь для Стони. Я уверен, что Природа меня не подведёт. -

Ты, может быть, и не волнуешься, но я не могу найти себе мечта. -

Успокойся, сынок, всё в руках Провидения. Что суждено Стони, то с ней и будет. Я убеждён по многим причинам, что у неё хорошая судьба, и что куда бы она ни попала, она будет счастлива.

Вималананда запел бхаджан (религиозный гимн), а спустя 10 минут позвонил Гхасвала и сказал, что согласен принять Стони. Положив телефонную трубку, Вималананда с видом победителя взглянул на меня и, усмехнувшись, сказал: -

Природа не подвела.

"Духовные дети" посмотрели на меня со снисходительной улыбкой, словно желая сказать: "Ты сомневаешься, потому что у тебя мало веры". Я почувствовал раздражение. Хотя Вималананда иногда хвалил своих "детей" за их духовные усилия, и в их присутствии и перед другими людьми, он прекрасно видел их ограниченность. "Башермал, - задумчиво говорил он, - вот на ком держится группа. Он учится неплохо и теперь всё свободное время ездит по стране и выполняет хожу. Дело это хорошее, тут всё в порядке. Но он бы мог научиться ещё большему, если бы больше времени проводил со мной. В конце концов, именно я научил его выполнять хому. Он слишком привязался к своему маленькому знанию. То же самое относится и к Калубхаю, который всё ещё пытается произвести на меня впечатление своим знанием астрологии. Он верит, что изобрёл беспроигрышную систему ставок на скачках, и сделался завсегдатаем на ипподроме, хотя я не раз говорил ему, что за десятилетия знакомства с миром скачек я не видел ни одной беспроигрышной системы. Он гордится своими познаниями, и иногда я бываю груб с ним, потому что не хочу, чтобы он разрушал себя. Я знаю, что причиняю ему боль, но я не могу строить из себя сахарную пилюлю с хинином внутри. Лучше я уколю его сейчас и дам ему усвоить урок, чем если потом кто-то другой проткнёт его раздутое самолюбие и причинит ему гораздо больше страданий. Доши приходит ко мне в основном для того, чтобы поразить меня своими так называемыми духовными достижениями и духовным опытом, а Харшбхай и некоторые другие - чтобы получить всевозможные жизненные выгоды: женить сына, выдать дочь, поднакопить денег, расширить производство. Натварлалу я не советовал жениться, так как ему не суждено быть счастливым в браке. Но родственники стали давить на него, рисуя ужасные картины одинокой жизни. Наконец он сдался и прибежал ко мне за благословением. Что я мог сказать ему? Я сказал: "Вперёд!" Теперь он является ко мне с жалобами на семейные проблемы и на здоровье. У него всегда было слабое зрение, а теперь, когда он постоянно теряет семя, его глаза ослабевают ещё быстрее. Но что я могу поделать? Я дал ему совет, но он не послушался. Семейная жизнь - это как деревянная ладду (конфета в форме шарика): если ты её раскусываешь, у тебя рот полон осколков, а если нет, то ты всю оставшуюся жизнь гадаешь, какова же она на вкус. Далее Бхогилал. Он действительно очень хорошо выполняет садхану, а жениться он не может, даже если захочет, потому что у него нет денег. Он дружит с одним добрым садху, который постоянно советует ему бросить свою дурацкую работу, которая едва позволяет ему сводить концы с концами, и уйти в ашрам. В ашраме он был бы сыт, одет, обут и мог бы весь день выполнять садхану. Что может быть лучше? Сам Бог говорит ему: "Иди ко мне, мальчик, мне нужна твоя садхана, я все твои заботы беру на себя". А он что? Он боится покинуть тёплый кружок своих друзей и знакомых. Кроме того, где-то в глубине уши он всё ещё надеется когда-нибудь жениться. Так он и застопорился на одном месте. Он выполняет садхану, но половина его ума сосредоточена на фотографиях красоток, приколотых у него над кроватью и побуждающих его к мастурбации. Каким образом он собирается накопить шакти для духовного продвижения, если он не может воздержаться от оргазмов даже на несколько месяцев? Это разбазаривание, говорю тебе, чистое разбазаривание хороших задатков".

Та же история была и с другими "детьми", как, например, с доктором Мартандой, который приходил к Вималананде похвастаться своим знанием аюрведы. Оканчивалось, однако, тем, что он сам узнавал от Вималананды что-то новое. Так случилось в тот день, когда он раскрыл перед носом Вималананды небольшой пластиковый конвертик с маленьким коричневым предметом внутри, означенным как "насекомое верблюжьего носа". -

Были вы когда-нибудь в Раджастане, господин доктор? - взволнованно спросил Вималананда, меняя безо всякой паузы течение разговора. - Взгляни, Робби, насекомое верблюжьего носа! Каждый, кто близко знаком с верблюдами, знает, что самцы становятся практически неуправляемы, когда наступает брачный сезон. Доходя до полного исступления, самец выворачивает своё мягкое небо, так что его рот как будто всё время вывернут наизнанку, и трубит

о своём мужском достоинстве на всю округу. Господин доктор, не могли бы вы воспроизвести этот звук для моего Робби? - Доктор Мартанда действительно прекрасно воспроизвёл бесподобный хрюкающий звук, неистово мотая головой из стороны в сторону. Я видел, что Вималананда едва сдерживает улыбку. -

В этот момент, - продолжал Вималананда, - нужно лупить его что есть мочи по голове и по шее, пока он не успокоится. Иначе он сорвётся с цепи и бросится топтать всех подряд, людей и животных. Успокоившись, он начинает чихать, и из его носа вылетает масса белых червячков. Только у самцов есть эти червяки, причём чем больше в самце его мужской силы, тем больше в нём и червей. Червяки сразу же умирают и, высыхая, превращаются в то, что ты сейчас видишь перед собой. В аюрведе мы используем их для лечения респираторных заболеваний и при нарушениях менструального цикла. Вы согласны, господин доктор? - Доктор был ошарашен до такой степени, что не мог говорить, и только согласно кивал головой. Поначалу мне тоже не очень верилось в правдивость этой захватывающей истории, но когда несколькими годами позже во время путешествия на верблюдах по пустыням Раджастана я расспрашивал сведущих людей, всё оказалось именно так, как описывал Вималананда.

Время от времени Вималананда давал понять своим "детям", что они сбиваются с пути, но они почти не обращали на это внимания, а радикально вмешиваться он не хотел. "Дай им достаточно верёвки, и они дойдут до того, что повесятся, - говорил он. - Любя меня, Природа любит и моих "детей" и много работы выполняет за них. Но они хотят, чтобы я заставил Природу решить все их проблемы. А зачем это мне? Я выполняю садхану для себя, а также на благо тех, кто любит меня, а не то, что я могу сделать для них. Вот почему мне хочется поскорее выплатить рнанубандханы этим так называемым почитателям. Они считают, что совершают нечто великое, принося мне сладости и цветы снова и снова. Им кажется, что я должен оценить "глубину" их преданности и быть готовым к тому, чтобы сделать для них всё, что они ни попросят. Они думают, что я соглашусь стать их рабом? Ещё чего! Если они умны, они воспользуются тем, что я им предлагаю. Если нет - что ж, рассчитаемся по долгам и каждый пойдёт своей дорогой.

Парех, владелец транспортной компании, относился к небольшому числу богатых поклонников, за чей счёт обеспечивалось участие бедных в совместных обрядах. Он не претендовал на какую-то особую роль и не старался показаться лучше, чем был на самом деле. Когда Парех неожиданно присылал для нас обед, мы понимали, что что-то случилось - либо потерялся грузовик, либо предстоит сопровождение товара на сильно перегруженном самолёте. Вслед за пищей, через несколько часов, неизменно появлялся он сам и начинал массировать ноги Вималананды, рассказывая о своих заботах. Тогда Вималананда в своём астральном теле устремлялся на помощь, а массаж тем временем продолжался. Когда Парех уходил домой, он был уверен, что его неприятность скоро уйдёт в прошлое.

Несколько дней спустя после одного такого посещения мы играли в шахматы, и Вималананда сказал: -

Парех - из тех немногих умных людей, которые приходят ко мне, чтобы я для них поработал. Он и не пытается это скрыть. Он понимает, что он - проситель, и ведёт себя покорно и смирно, что я очень ценю. Он не мешает мне выполнять работу, наоборот - помогает своим массажем. - Он сделал паузу и поставил мне красивый мат. Я беспомощно хлопал глазами, удивляясь в который раз его необычайному шахматному мастерству. Или, лучше сказать, мастерству, с которым он добывал себе мастерство. Выиграв в своё время титул чемпиона колледжа, Вималананда всё же иногда проигрывал партию-другую какому-нибудь сильному шахматисту, когда играл самостоятельно. Но когда он призывал в своё тело дух гроссмейстера - в то время как сам отправлялся с каким-нибудь астральным поручением, - он становился непобедим. Больше всего он любил, когда его "менял" Пол Морфи, который, по его словам, ныне воплотился в Бобби Фишера. Они оба предпочитали "игру слонов", при которой тонкое манипулирование этими фигурами не оставляло простора сопернику. Мне всегда было интересно наблюдать, как из, казалось бы, беспорядочно расставленных на доске фигур вдруг выстраивалось непобедимое воинство и, как ураган, сметало противника. Иногда мне удавалось ослабить его концентрацию, и пока он где-то летал по своим делам, я при помощи индийской стратегии, которая учит не ставить фигуру на незащищённое поле, выигрывал у него партию. Но такие случаи были крайне редки. -

Понимаешь, Робби, - говорил он, пока я расставлял фигуры для следующей игры, - все эти свами говорят о самадхи как о высшей цели, но, по-моему, это глупость. Какая польза от самадхи, достигнутого путём сверхусилий? Да, ты действительно впадаешь в транс, но когда потом ты оказываешься на земле, то снова становишься в точности тем, кем был раньше. Этот вид самадхи стоит отдельно от повседневного бодрствования. Я думаю, что лучше удерживать осознавание на этом плане, даже если ты фокусируешь основное своё внимание на другой реальности. Я вот играю с тобой в шахматы, но в то же время я могу отправиться в Америку и навестить твоих родных, либо могу посетить Паталу (подземный мир), либо - планету Венеру, либо - моего Гуру Махараджа, либо кого-нибудь ещё по своему желанию, и всё-таки по-прежнему сидеть здесь с тобой, как будто ничего не происходит. Полное осознавание включает в себя знание того, что происходило здесь много лет назад и что произойдёт в космосе в следующем десятилетии. И при этом ты должен исправно выполнять свои функции в данной точке пространства, времени и причинности. Осознавание на всех уровнях и во всех временах - вот какое просветление имеет ценность.

Осознавание такого рода было особенно полезно для студентов, которые, подобно мне, обращались к Вималананде за помощью во время экзаменов. Каждый, кто пользовался этой возможностью, заканчивал сессию с неизменным успехом. Лучше всего было обратиться к нему заранее, но даже поставленный перед свершившимся фактом он, казалось, мог влиять на результат. Дочь Шерназ Арзу однажды пришла к нему после экзамена и с виноватым видом пожаловалась, что из-за нескольких глупых ошибок она не получит хорошую оценку. Вималананда слегка поругал её для вида за лёгкомыслие, а потом сказал: "Об этом не беспокойся. Подожди немного, и увидишь, что будет". После такого заверения Арзу получила высший балл по тому предмету, который знала хуже всего.

Вималананда никогда не объяснял, как ему удаются манипуляции с экзаменами, но однажды раскрыл мне способ, к которому он прибег, чтобы помочь одной своей подруге-пианистке удачно выступить на концерте. "Она любит выступать, но часто так нервничает, что сбивается. Я решил помочь ей, потому что она входит в число моих "детей". Каждая мать хочет, чтобы ребёнок блистал. А в этом случае очень помогает чая пуруша сиддхи. Чая значит тень. Чая пуруша сиддхи - это оживление тени при сохранении полного контроля над ней. Это не такая уж труднодостижимая сиддхи, можешь мне поверить. Обязательное условие здесь таково, что ты должен повторять мантру в определённое время дня, сидя на берегу реки. Овладев этой сиддхи, ты сможешь посылать свою тень куда тебе угодно, и она будет для тебя работать. Например, когда подходит время выступления моей подруги, я просто посылаю на концерт свою тень, ставлю тень у неё за спиной и внушаю пианистке уверенность в себе. И тогда она играет уверенно, и концерт проходит с успехом".

Экзамены в аюрведическом колледже Пуны проводились раз в полтора года, занимали примерно три недели и состояли из десятка письменных работ на заданные темы, на каждую из которых отводилось три-четыре часа, и нескольких следовавших за ними практических контрольных заданий. В апреле 1978 года, когда жара перевалила за 40 градусов, сессия стала для меня настоящей мукой. По окончании её я отправился в Бомбей, считая, что заслужил положенный отдых. Вималананда встретил меня в прекрасном расположении духа, потому что Стони наконец понесла. Вскоре Арзу впервые оказалась в Бомбее, и Вималананда решил, что хорошо бы всем вместе поехать к Тиртхакшетре, нашим любимым горячим источникам. Арзу остановилась в доме Харшбхая, где на следующий день после прибытия, в воскресенье, её ужалила оса с внутренней стороны бедра. Стесняясь рассказать кому-нибудь о своём несчастье, она молча страдала до понедельника. А в понедельник она зашла к Вималананде, он заметил выражение боли на её лице и заставил поделиться своим секретом. "Давай-ка поправим это прямо сейчас, - сказал он. - Робби, неси сюда веник!" Я удивился: неужели он хочет веником смести боль? Я угадал. Он велел Арзу раздвинуть ноги, насколько позволял стыд, и начал нежно стегать опухшее место кончиками трав, из которых был связан веник. Арзу и я не скрывали своего удивления, ибо - voila! - боль моментально исчезла и опухоль стала спадать.

Но ахать было некогда, пора было отправляться в поход. Самый известный горячий ключ в окрестностях Бомбея находится в Ваджрёшвари, недалеко от Ганешпури. А Тиртхакшетра тогда был мало кому известен, и туристы редко наведывались туда. Первые два из четырёх его бассейнов слишком горячи и годятся разве что для приготовления пищи, поэтому сразу после прибытия мы положили наш рис и дал в полотняный мешочек и оставили кипеть в бассейне #1, в то время как сами нежились в бассейне #3. Это была чудесная разрядка, за которой последовал чудесный обед. Мы неохотно возвращались в город, набрав в канистры минеральной воды, как вдруг на середине пути в машине заглох мотор. Вималананда пытался завести его снова и снова и наконец совсем посадил аккумулятор. Мы стояли посреди незнакомых джунглей, и многие километры отделяли нас от ближайшего города. Наступала ночь. Минут десять мы пытались завести машину, толкая её, но так же безрезультатно.

Вималананда откинул капот и стал пристально смотреть на двигатель. Закрыв крышку, он выждал несколько минут. После этого он снова сел за руль и тронул ключ зажигания. Двигатель заработал как ни в чём не бывало. Мы благополучно добрались до Бомбея, как всегда спасённые "Природой". У ворот дома машина снова заглохла и на сей раз уже окончательно. Только на следующий день мы выяснили, что сгорела обмотка стартера. Вималананда послал меня сделать приношение Анджанее, сказав: "Благодаря Анджанее ты сейчас здесь, в Бомбее. Если бы не он, мы до сих пор могли торчать у обочины". Я прямиком пустился в ближайший храм Анджанеи, расположенный возле здания пожарной охраны, и воздал ему хвалы за наше недавнее спасение. Там же в храме я принёс свои благодарности Природе за то, что Она послала мне такого проводника, как Вималананда, и молил, чтобы он не оставлял меня никогда.

В июне 1978 года в нашей конюшне происходили перемены, ускоренные, быть может, приближением сезона дождей. Когда после двадцатилетнего перерыва Вималананда вновь стал держать лошадей, его первым тренером был добродушный, с совиными чертами лица сквернослов Манекджи, а первой лошадью - серый Зомарал, который принадлежал ему в равных долях с тренером. Вскоре после этого появилась Стоун Айс, а после смерти старика Манекджи обе лошади вместе с Алым Рубином перешли к сыну Манекджи Зубину, который стал их тренировать. Они оставались у него до тех пор, пока Рубина не отослали на конный завод, а когда это случилось, Зубин отказался отдать Вималананде причитающуюся ему долю, поскольку тот не числился среди "официальных" совладельцев коня. Вималананда, остро откликавшийся на несправедливость, вспылил и сказал, что наступающий сезон в Хайдерабаде не принесёт Зубину ничего хорошего.

Когда Вималананда внезапно сообщал свои прогнозы тренерам и хозяевам, которые плохо его знали, они принимали его за пьяного или сумасшедшего, даже если эти прогнозы впоследствии сбывались. Но Зубин, рассчитывавший не на одну победу в Хайдерабаде, в достаточной мере осознал, какое влияние имеет Вималананда на Природу, когда это предсказание стало осуществляться. Через несколько месяцев после сделанного прогноза, Вималананда встретил Зубина на вечеринке в Хайдерабаде и приветствовал его словами: "Ну что, мой мальчик, как твои дела в этом сезоне?" - "В каком сезоне? - беззаботно откликнулся Зубин. - Я здесь на каникулах!" В продолжение вечера он всячески подлизывался к Вималананде, пока тот наконец великодушно не произнёс: "Я разрешаю тебе выиграть одну скачку, в самый последний день". Зубин действительно выиграл в тот год одну скачку в Хайдерабаде, в заключительный день сезона. После этого вовсе перестал тренировать лошадей.

Таким образом лошади Вималананды оказались у некоего Аппагару. Когда годом позже Аппагару уехал тренировать в Бангалор, лошади перешли к господину М. Лафанжу, где они и пребывали к моменту моего появления. Нельзя сказать, чтобы Лафанж был плохим человеком, но он обожал дешевизну. С самого начала он принялся экономить на корме для лошадей и на соломе, которая шла им в подстилку. Я никогда не испытывал к нему особой симпатии, но поскольку он имел подход к Вималананде, я старался относиться к нему терпимо. Однако в 1978 году лошади двух новых хозяев появились у него на конюшне, и поведение его испортилось окончательно. Тогда, с подачи изобретательного доктора Кулкарни, у нас возник новый план: перевести лошадей под опеку Техмула Анитьи, симпатичного повесы, чья очаровательная жена Диназ изо всех сил старалась убедить нас, что в конюшне её мужа наши лошади будут чувствовать себя превосходно. Техмул мог получить тренерскую лицензию клуба только в том случае, если под его опекой будет находиться как минимум шесть лошадей, и с шестёркой Вималананды - Зомаралом, Эланом, Репеем, Камаалом, Тимиром и Баджаранги - он мог выполнить и даже перевыполнить это требование.

Я совершенно потерял уважение к семейству Лафанжей в то утро, когда пришёл к ним домой с просьбой лично переговорить с Вималанандой. Я хотел предупредить Лафанжа, что, отказавшись от своих неумных затей, он сможет сохранить у себя лошадей Вималананды. Дома была только его жена, которая на мой совет отвечала довольно грубо: "Мистер Лафанж не может бегать к мистеру Вималананде по первому требованию! У него есть дела и с другими хозяевами".

"Отлично", - сказал я, чувствуя себя задетым. Я подумал: "Скоро у него будет сколько угодно свободного времени для других хозяев". Я пришёл в гостиницу, где жил Вималананда, с намерением всё изложить в деталях и обнаружил, что Вималананда уже постановил переехать из мира рнанубандхан Лафанжа в кармическую среду Техмула. Свежее оскорбление миссис Лафанж давало нам подходящий повод для переезда, так что нам оставалось только разыграть роли несчастных жертв, лишённых возможности выбора: "Мы надеялись, что вы придёте, и всё уладится. Но вы были заняты с другими хозяевами".

Дело кончилось тем, что Лафанж сам поставил в нём точку. День или два спустя Рошни позвонила ему из Бомбея, и он сказал, что лошади в Пуне в полнейшем порядке. Чистокровные лошади очень капризны, и каждая - на свой манер. Элан, к примеру, ела морковь только в тёртом виде. Тренер обязан знать и учитывать индивидуальные особенности лошадей, за это ему платят деньги. Рошни позвонила Вималананде и сообщила, что всё нормально. А вскоре после этого позвонила Арзу, которая действовала как наш разведчик в Пуне, и доложила, что на самом деле всё совершенно ненормально. За лошадьми никто не ухаживает, - сообщала Арзу, - им не дают моркови, и в стойлах не хватает соломы. Вималананда тут же снова связался с Рошни и обвинил её в том, что она покрывает Лафанжа. Рошни "рассвирепела" и стала звонить Лафанжу, но дозвонилась только до его жены, которая уверила её, что всё в полном порядке. На это Рошни обозвала мужа и жену лгунами, заявила миссис Лафанж, что мистер Лафанж отныне для неё "мертв", и бросила трубку.

Сказать индийской женщине даже в шутку, что её муж для вас мертв, - это значит оскорбить её до глубины души, поскольку такие слова воспринимаются как просьба к Природе действительно покончить с этим человеком. Будучи индийской женщиной, Рошни хорошо понимала, что миссис Лафанж захочет ей отомстить. И действительно, когда Вималананда вечером позвонил Лафанжам, чтобы разрядить обстановку, тренер отрезал: "Забирайте своих лошадей с моего двора!" Лафанж рассчитывал, что Вималананда будет просить у него прощения, после чего, удовлетворив своё самолюбие, он с видом несправедливо обиженного человека снова допустит покаявшегося Вималананду на свой конный двор. Если бы он только знал, что Техмул давно уже был готов занять его место и забрать к себе лошадей! Когда время прошло, а никаких извинений сделано не было, Лафанж понял, что потерял свою золотую жилу. Если бы Рошни не вышла из себя, лошади до сих пор могли бы оставаться у Лафанжа, так как Вималананда обычно шёл навстречу просящим с гой же готовностью, с какой делал это Притхвирадж Чаухан. Лафанж побелел как мел, когда осознал крушение своих планов, и после этого долго отказывался разговаривать с доктором Кулкарни ("экий предатель!").

Под конец драмы Вималананда приехал в Пуну. "В конце концов, у Лафанжа остаются другие хозяева, - сказал он, испуская клубы табачного дыма. - Я давно хотел сменить тренера, но жалко было вставлять Лафанжа без лошадей, поэтому я ждал. Всякий раз, когда намекал, что могу взять другого тренера, сам Лафанж или его жена приходили ко мне с жалобами на бедность и уверяли, что погибнут без моих лошадей. У меня нет ненависти к этому человеку, поэтому я да хотел его гибели. Но я очень рад, что освободился наконец от него от его мокула.

Я был у Лафанжей однажды, во время сезона 1977 года, вместе с Вималанандой. Тогда он обратил моё внимание на внушительных размеров глыбу, всю усыпанную красным порошком, называемым синдура, которая стояла посередине гостиной в маленькой квартире Лафанжей. "Что это? - движением бровей спросил я Вималананду. "Мокул", - шепотом ответил он. Позже он объяснил мне, что мокул, представляющий собой род ангела в исламе, поселяется в этой глыбе, и Лафанжи ждут от него добра, по-видимому не отдавая себе отчёта, какой вред может навлечь этот ангел, если что-то ;му не понравится. -

Я рад, что освободился, - продолжал Вималананда, - ибо Лафанжи всё время просили мокула поработать на них и старались купить его взятками, предлагая ему то одно, то другое. Но их жадность ему не нравилась, и он никогда не был особенно к ним расположен, а отсюда - их вечные материальные трудности. -

То есть они сами нарываются на неприятности, ведя себя не лучшим образом с эфирным существом? -

Ещё как! Они сами не понимают, что делают. Образ мыслей мокула им совершенно чужд, и я боюсь, что они до конца своих дней будут навлекать всё новые и новые неприятности на свою голову. Я пробовал объяснить им, что надо делать, но они не послушались, или не поняли меня. Тогда я сказал, что на их месте вовсе бы избавился от него. Но они считают его своим счастливым талисманом и отказаться от него не могут. Смех и слёзы: что делать с ним - они не знают, а отцепиться от него - не хотят. -

Как малыш, тянущий собаку за хвост. -

Вот именно. Даже добрая собака начнёт кусаться, если это слишком ей надоест. И криком тут не поможешь. -

И всё это по закону кармы, если не ошибаюсь. -

А что в жизни не по закону кармы? Я очень не хотел, чтобы Лафанжи впутывали меня в свои дела, и теперь, когда Природа указала мне выход, я с удовольствием этим выходом пользуюсь. Я понимаю, что Техмул тоже не святой - ты только посмотри на его физиономию! - но он задолжал мне кое-что, раз я помог ему получить желанную лицензию. Кроме того, он неопытен, и значит, не будет слишком сильно мне мешать - по крайней мере на первых порах. Привет, Арзу!

Арзу, готовившая на кухне рис для обеда, вошла в комнату послушать последние новости лафанжевой эпопеи. -

В чём дело? Скороварка с рисом уже час стоит на плите, а мы до сих пор не слышим никакого посвистывания. Не пора ли снимать?

Арзу согласилась, что уже пора, и все вместе мы двинулись в кухню попробовать, что получилось. Рис весело кипел, но нужного давления в скороварке не было.

И тут Арзу хлопнула себя по лбу: -

Ой, вспомнила! Я налила воду в кастрюлю с рисом, но забыла долить воды в скороварку. Теперь уже поздно. Всё, наверное, сгорело.

Она замахала руками и запричитала: -

Неужели я испортила скороварку? Мать же меня убьёт! -

Ну-ну, успокойся, - добродушно проговорил Вималананда и взялся за дело сам. Он отвернул крышку, и мы увидели совершенно готовый рис, испускавший облака ароматного пара. - Твой ум следил за моей речью, а не за рисом, но поскольку Природа любит меня, Она любит и моих "детей", до тех пор пока они не вырастают из своих штанишек. Но оставь эти фокусы, когда меня нет рядом, иначе тебе придётся копить на новую скороварку! Надо уметь сосредоточиваться на своей работе.

Я понимал, что замечание касается и меня. Я только что стал официальным агентом Вималананды на скачках, и большинство его дел перешло в мои руки. Они касались как конюшен, так и официальных отношений с КЗИКК. Я должен был следить за тем, чтобы на счету каждой лошади всегда было достаточно денег для уплаты ежемесячного взноса за общую подготовку, а также взноса за участие в соревнованиях. Я быстро нашёл общий язык с исполнительным персоналом клуба, а после того - с доктором Кулкарни, поскольку расчёты с ветеринаром тоже входили в мои обязанности. Хорошие отношения сложились у меня и со многими тренерами, которые, увидев, с каким старанием я работаю на Вималананду, решили, что я его деловой (и, возможно, богатый) партнёр, чьё участие, по тем или иным причинам, не объявляется во всеуслышание. Я изо всех сил поддерживал это полезное заблуждение, облегчавшее мне проникновение в скаковой мир.

Но каким необыкновенным был этот мир! Здесь были "большие" тренеры, такие как Ардешир Рустомжи, которые держали по шестьдесят лошадей (больше не разрешал клуб) и чьё влияние распространялось ещё дальше через зависящих от них "вассалов". Пройдя под руководством мастера полный курс обучения тренерскому искусству, эти толковые и, как правило, уступчивые помощники получали от шефа "взаймы" достаточное количество лошадей, чтобы по лицензии клуба открыть собственное дело. Это устраивало и хозяев, которые понимали, что хотя официально их лошади и не находятся в конюшне шефа, он всё равно не спускает с них глаз.

Затем шли средние и мелкие тренеры, среди которых встречались весьма талантливые, но которым не хватало хороших отзывов в прессе или простого везения, чтобы пробиться в разряд больших. Некоторые из них тренировали частным порядком, то есть работали только с одним хозяином. Некоторые тренеры в прошлом были жокеями, чьё умение пришпоривать и придерживать лошадей высоко котировалось другими участниками игры. Парам Сингх, начинавший с небольших ролей, но вскоре выбившийся в "большие", мне нравился больше других тренеров этого рода. Он сам и его помощник Нусрат Хассан, тоже ставший впоследствии знаменитым, с большим уважением относились к Вималананде, а также не упускали случая перекинуться парой слов и со мной.

У основания тренерской пирамиды находятся масалавалы, которые испытывают удовлетворение только тогда, когда могут сделать ставку на "лонг оддс" (на аутсайдера). Масалой в Индии называется любая приправа из специй. Каждое блюдо подаётся со своей особой масалой, без которой оно теряет свой вкус. Точно так же и каждая лошадь требует особого "приготовления" - в виде либо специальных тренировок, либо ветеринарного ухода, либо спортивной злости. Правильно "приготовленная" лошадь - это лакомый кусочек для хозяина и тренера. Ипподромный масалавала готовит для них такие блюда, делиться которыми им не придётся ни с кем. Он работает день и ночь, распространяя правдоподобную, но неверную информацию, чтобы потом устроить пир горой для себя и своих друзей.

Масалавала идёт на всё, чтобы подготовить лошадь к выигрышу серьёзного барыша. Иногда он берёт хорошую, здоровую лошадь и в течение месяцев не даёт ей выиграть ни одной скачки, так что в конце концов она выпадает из поля зрения знатоков. Никто не рискует ставить на такую лошадь, даже если она внешне выглядит совсем неплохо. Иногда он берёт какую-нибудь давно переставшую выигрывать лошадь и постепенно приводит её в форму. Иногда, с помощью необычных методов подготовки, он экспериментирует с ущербными, невротическими или неуправляемыми лошадьми. Каковы бы ни были его излюбленные приёмы, настоящим масалавалой тренера можно назвать только тогда, когда никто, кроме него, не знает часа и дня победы его лошадей. В описываемое время лучшим масалавалой считался Мохаммед Мустафа, которому успешно помогал его сын Машаллах, или для краткости Маши. Они неизменно приветствовали меня всякий раз, как я проходил мимо, но ни разу не дали мне ни малейшего намека о своих замыслах.

Хозяева тоже делились на крупных, средних, мелких и мельчайших, причём последние владели только долей какой-нибудь лошади. Ходили слухи, будто некоторые крупные собственники занялись скаковым бизнесом, чтобы получить налоговые льготы, так как в Индии скачки официально считались "сельскохозяйственным предприятием", которое облагалось невысоким налогом. Ни для кого не составляло секрета, что многие хозяева отмывали на скачках свои "левые" деньги, поскольку после уплаты налога со ставки все выигранные деньги становились "чистыми", то есть законными. Постоянные игроки облегчали своё налоговое бремя, открывая специальные счета у букмекеров. По счёту "1+4" он объявлял букмекеру, что желает поставить 100 рупий. Букмекер проставлял эту сумму в своей книге и брал с неё налог, но ставку рассчитывал иначе, а именно как 100+400=500, и выплачивал выигрыш именно с этих денег. По счёту "1+9" собственник платил налог со 100 рупий, а ставил 100+900= 1000 рупий. "Дикие" игроки, рискующие сотнями и тысячами рупий в одном заезде, заключали сделки на эти суммы с частными, часто подпольными букмекерскими конторами, и выигрыш их от этого нисколько не отмывался.

Лошадей в Западной Индии разделяют на пять классов в зависимости от успеха выступлений. По достижении возраста двух лет все лошади зачисляются в класс V-A, затем, в зависимости от результатов, они либо поднимаются, либо опускаются по классам. Лучшие скакуны, постепенно поднимаясь выше и выше, доходят до I класса, так сказать, creme de creme7 лошадиного общества, а неудачники опускаются в класс V-Б, где попадают в руки масалавал.

Наш Тимир, к примеру, прочно закрепился в третьем классе после непродолжительного пребывания во втором, и выигрывал скачки в третьем классе на протяжении всей своей карьеры. Кроме соревнований в классах проводились так называемые классические скачки, в которых независимо от класса могла принять участие любая лошадь и продемонстрировать всё, на что она способна. Классические скачки включали индийские варианты скачек Тысячи Гиней, Двух Тысяч Гиней, Дубов, Дерби, Сент-Лежера, Поощрительный кубок КЗИКК. Большие тренеры готовили победителей классических гонок, а также держали большую часть лошадей первого класса, оставляя только ничтожные остатки высших классов тренерам средней руки. Масалавалы вели свои игры где-то в промежутке между классами V-A и V-Б, изредка оказываясь в четвёртом классе.

Двор Техмула, собравший лошадей всех классов., вскоре стал моей классной комнатой. Я смотрел, как лошади работают и отдыхают, рвутся к финишу и переходят в галоп, вольготно валяются на траве и идут образцовой рысью. Я узнал, что тренировки на песчаном газоне лучше подходят для лошадей с небольшими суставами, а плавание полезно лошадям с жёстким телосложением. Я узнал, как кормить лошадей, ухаживать за ними, чистить их стойла, лечить их суставы и кости. Я научился извлекать пользу из слухов, ругательств и болтовни - добра, которого в каждом дворе навалом. Научился видеть, не вмешиваясь, как нарастают несправедливости и обиды. Я изучал непостоянство и лживость жокеев, замышляющих, вместе с хозяином и тренером, поражение в скачке. В перерывах между моими заботами я награждал себя благоговейным созерцанием чудесной игры Природы, глядя в лучах заходящего солнца на стройные шеи, спины и крупы возвращающихся с вечерней прогулки лошадей.

Первый успех пришёл к Техмулу 15 августа 1978 года, в день тридцать первой годовщины индийской независимости. Его пе