В отличие от философской традиции употребления этого термина, в психологии социального познания он обозначает сокращение или правило произвола, применяемое нами для того, чтобы высказать суждение, для которого имеем недостаточную или неопределенную информацию.
Вместо того чтобы всесторонне поразмыслить о воспринимаемом объекте, установить все его связи и отношения, обработать всю доступную информацию, эвристика используется для быстрого решения, основанного на произвольно сформулированном Правиле. Эвристика и представляет собой такое «упрощенное правило принятия решения» [130, р. 253]. Набор таких правил является своеобразным сводом тех принципов, на основании которых возникают различные субъективные вкрапления в процесс освоения социальной информации. Иными словами, эвристика не претендует на получение знания, опирающегося на нормы логики, но зато обеспечивает некоторый компромисс между рациональным и когнитивно «экономным» выводом. Она является своеобразным сводом тех принципов, на основании которых возникают различные субъективные вкрапления в процесс освоения социальной информации.
В конечном счете эвристика, трактуемая таким образом, очень близка к психологике, основной стержень рассуждений которой строится по принципу: «вообще-то это должно быть так, но я думаю, что это не так». Эвристика рекомендует добывать по крохам недостающую информацию. Однако когда эти крохи крайне незначительны, она тем не менее «подвигает» человека отваживаться на вывод или на выведение какого-то суждения. В определенном смысле предложения эвристики соотносятся с идеей «корреспондентного выведения», рассматриваемого в теориях атрибутивных процессов. Правда, там рекомендовалось строить вывод («выведение») на основе соответствия следствий причинам, здесь делается несколько иной акцент.
А. Тверский и Д. Каннеман различают «эвристику представленности» и «эвристику наличности (доступности)» [159]. В первом случае речь идет о том, что человек имеет тенденцию рассматривать какие-либо факты как более широко представленные, чем они есть на самом деле. Приводится такой житейский пример: студентам предлагались два различных теста на выявление уровня интеллекта, один из которых длился час, а другой — десять минут. Когда их спросили, какой тест заслуживает большего доверия, большинство ответили — часовой тест. Такой ответ основан на распространенном мнении, что более длительный по времени тест наиболее серьезен, а потому и вызывает большее доверие. Таким образом, информация о более широкой представленности какого-либо явления позволяет с большей легкостью категоризировать его, опираясь именно на это его свойство. При этом под «более широкой представленностью» может подразумеваться не обязательно действительно более широкое распространение того или иного явления, но и более распространенное мнение о чем-то, как это имело место с оценкой более «длительного» психологического теста.
Такая стратегия часто приводит к совершенно необоснованному суждению. В примере Д. Майерса это видно очень ярко: дано описание некой Линды, которой 31 год, по профессии она философ, активно интересуется социальными проблемами. Вам предлагается ответить: является ли она кассиром или кассиром и в то время активисткой феминистского движения? Чаще всего выбирают второй ответ, так как полагают, что интерес к социальным проблемам вероятнее у феминистки, чем просто у кассира [69, с 133]. В действительности такой ответ отнюдь не безусловен. Вспомним по этому поводу пример Р. Нисбета и Л. Росса: они рассказывают своим студентам о том, что у них есть общий друг, который любит писать стихи, застенчив и невысок ростом. Студентов спрашивают: кто, по их мнению, этот друг — психолог или специалист по Китаю? Большинство отвечает, что друг — психолог, хотя, вообще говоря, названные качества в такой же степени могут быть отнесены и к специалисту по Китаю. Ответ же «психолог» обусловлен тем, что для студентов кажется более вероятным, что другом двух профессоров- психологов является также психолог, а не специалист по Китаю. Большая «представленность» события здесь выступает как большая вероятность его в данной ситуации.
Э. Аронсон приводит многочисленные житейские ситуации, в которых эвристика представленности «работает» достаточно безотказно. Ребенок в магазине тянется за сладостью, где на упаковке более красивая картинка, потому что обычно такие сладости бывают более вкусными; традиционно считается, что красавцы и красавицы более успешны, хорошо одетые люди заслуживают большего уважения и т.д. Аронсон справедливо критикует многочисленные руководства на тему «как добиться успеха» за то, что все их рекомендации построены на подобных эвристиках [14, р. 154].
Эвристика наличности, или доступности, имеет дело с тенденцией оценивать явления на основе готовых суждений, которые имеются в нашей памяти и легче всего приходят на ум при формулировании оценки (поэтому авторы термина предлагают даже другую формулировку— «эвристика оценки»). Доступность оценки обусловлена тем, что она кажется сама собой разумеющейся, человек имеет ее «в наличии». Событие, которое оценивается, легко представить себе: оно ярко, знакомо, легко вспоминаемо.
Предположим, человеку задается вопрос: «Как вы думаете,
музыканты — богатые или бедные люди?» Если отвечающий — постоянный посетитель шумных и модных рок-концертов, он склоняется к ответу «богатые». Если же его опыт общения с музыкантами содержит информацию об их трудностях, о безработице среди лиц их профессии, он отвечает: «бедные». В действительности ни тот, ни другой ответ, очевидно, неверен, соответственно ошибочна и категоризация. Возможно, ответ лежит где-то посредине, что могло бы быть результатом более тщательного обдумывания, но «эвристика наличности» просто исключает такую процедуру.
Кроме описанных видов эвристик, некоторые авторы называют и другие. Так, Э. Аронсон говорит об аттитюдных эвристиках, когда суждение выносится на основе сложившейся ранее установки [14, с. 154—155]; К. Фидлер называет симулятивную эвристику, суть
которой в том, что легкость, с которой какое-либо событие возникает в памяти или в воображении, приводит к переоценке значения этого события в сторону его усиления: так, последнее дорожно
транспортное происшествие обостряет чувство риска при оценивании любого водителя, употребившего алкоголь за рулем, в том случае, если «ментально симулировать» страшную картину последнего инцидента [130, р. 151].
Употребление эвристик в значительной степени «упрощает жизнь» познающему человеку, позволяет ему применить «сокращенную» стратегию, но вместе с тем и ограничивает тот объем информации, который, был бы в принципе возможен. При использовании любой эвристики значительная часть информации просто теряется. Но тем не менее дело происходит именно так в процессе познания повседневной реальности обычным человеком. Психология социального познания просто констатирует этот факт.
Разумеется, применение эвристик не является абсолютно обязательной нормой социального познания: лишь определенные обстоятельства провоцируют использование этих приемов. В многочисленных экспериментах установлены наиболее типичные условия применения эвристик: 1) дефицит времени для обдумывания ситуации; 2) перегруженность информацией, затрудняющая возможность ее обработки; 3) относительно невысокая значимость воспринимаемого объекта, делающая достаточно безразличным точное знание о нем; 4) просто недостаточность информации для
осмысленного вывода; 5) непроизвольность быстрого решения [14, р. 157].
Тем не менее сам факт возможности использования эвристик в процессе социального познания не может быть оспорен, и это является действительно существенной особенностью социальной категоризации. В какой мере эта особенность зависит от индивидуальных особенностей человека (не следует забывать, что ему свойственна «когнитивная леность»!), а в какой мере обусловлена другими обстоятельствами, требует выяснения. 1.