В XV—XVI веках заканчивался длительный и сложный процесс собирания русских земель вокруг Москвы, ликвидации феодальной раздробленности страны, образования централизованного русского государства. Усиление власти московских князей вело к ослаблению зависимости русского народа от татаро-монгольских поработителей. В России, писал Энгельс, «покорение удельных князей шло рука об руку с освобождением от татарского ига и окончательно было закреплено Иваном III» 1 .
В 1480 г. Русь полностью освободилась от татаро-монгольского ига, душившего русский народ в течение почти двух с половиной веков. Намечается новый подъем производительных сил страны. Оживают старые города, возникают новые поселения городского типа. Устанавливаются непосредственные торговые связи с западноевропейским рынком через Белое море. Усиливается торговля с восточными странами.
Создание мощного централизованного государства, укрепление экономических и политических связей явились стимулом для создания общерусской культуры. Воскрешаются традиции богатой и многогранной культуры Киевского периода. Обновляются и восстанавливаются памятники древнерусского зодчества. В Москве и других городах русского государства ведутся обширные строительства каменных церквей и палат, совершенствуется укрепление городов. На основах народного деревянного зодчества в XVI столетии вырабатывается новый национальный стиль, постройка шатровых храмов.
Развивается живопись, прикладное искусство (художественное шитье, ювелирное дело, резьба по дереву). Вводится книгопечатание, создается богатая светская литература, появляется свод общерусской истории.
В противоположность мнению зарубежных и русских буржуазных авторов, писавших о Московской Руси как о стране сплошного варварства и дикости, есть все основания утверждать, что по своему культурному уровню Русь того времени отнюдь не уступала западноевропейским государствам. О высоком для своего времени общекультурном уровне Руси XVI—XVII столетий убедительно свидетельствуют благоустройство русских городов, мероприятия по их очистке и водоснабжению, а также описания жизни и быта населения.
По данным Арцнховского, Тихомирова, Фалковского, в древнерусских городах еще в первый период их истории уделялось большое внимание благоустройству и поддержанию чистоты. В Москве деревянная
К. Марк ф. Энгельс. Сочинения. Т. XVI, . I, М„ 1937, стр. 450. 4 Истории эпидемий оо
мостовая существовала еще до XIV века. В XVI веке есть указание о появлении каменной мостовой. «Торговища» (рынки) русских городов регулярно очищались от мусора и «конского кала».
Благодаря сравнительно просторной застройке и обилию зелени русские города отличались относительной чистотой в противоположность западноевропейским городам, антисанитарное состояние которых поражало русских путешественников.
Первый водопровод в русских городах появляется в XI—XII веках. Раскопки, произведенные Арциховским, показали существование в Новгороде XI века целой системы водопроводных сооружений. Водопровод был сооружен из деревянных труб, тянувшихся на большое расстояние, и имел специальные смотровые колодцы, обеспечивающие чистку системы в случае засорения ее. Для сравнения укажем, что первый водопровод в Германии был построен в Нюренберге в XV веке.
Об общекультурном уровне Московской Руси XV—XVI веков свидетельствует также ряд бытовых деталей, например широкое распространение бань, известных на Руси еще в глубокой древности. Так, в летописи есть указание о постройке в 1089 г. каменной, очевидно, общественной бани в Переяславле. О любви русских мыться и париться в бане часто упоминают иностранцы, побывавшие в Москве в XV—XVII веках (Олеарий, Мейерберг). Бани были не только на княжеских и боярских дворах, но и среди дворовых пбстроек отдельных домохозяев. Сохранилось описание роскошных мылен, устраиваемых в царских дворцах и домах бояр. Бань было в Москве так много, что в XVII веке Борис Годунов только от них и купален собрал огромную по тому времени пошлину 1500 рублей1
Мытье в бане сопровождалось обязательной сменой белья, так как «чистое мытие и частое переменение платия вшам множится не дает» (Вертоград XVII века). Известно было на Руси и употребление мыла, по крайней мере в лечебнике XVI века хвалят одну траву, потому что «пена от нее исходит аки от мыла». Качество мыла высоко ценилось, ибо «от мытия мыльного тело чистое живет»2.
Особое внимание уделялось соблюдению чистоты при приготовлении пиши, так как, по существующим тогда мнениям, от загрязнения пиши и «всякого незрелого овоща» у человека случаются болезни и могут появиться «внутренние глисты». Поэтому Домострой поучал столовую и кухонную посуду всегда тщательно чистить, мыть горячей водой, просушивать.
Фальковский, описывая Москву XVI—XVII столетия, отмечает: «Заслуживает внимания широкое применение ледников при жилых домах, тем более при больших поварнях для хранения скоропортящихся продуктов и напи-пшв».
Анализируя древнерусские миниатюры, Богоявленский обнаружил множество изображений предметов быта и домашнего обихода, известных и употребляемых сейчас. Так, еще к XIII веку относится появление кроватей в виде невысокого удлиненного ящика, обращенного дном кверху, четырехугольных подушек, столовой посуды. Сохранились многочисленные изображения столов, табуреток, скамей, ложек, ножей, чаш, ковшей, солонок, кубков. Издавна существовал обычай мыть руки перед едой и пользоваться полотенцем.
Сравнительно высокого уровня развития достигли в Московской Руси медицинские знания. Но, говоря о состоянии медицины в то время, нужно различать народную медицину, обслуживавшую широкие круги
населения тогдашней Руси, и дворцовую, обслуживавшую особу царя и узкий круг его приближенных.
Презирая выходцев из народа и не доверяя им, правящие круги выписывали для своего обслуживания врачей-иностранцев. В большинстве случаев это были случайные люди, авантюристы, привлекаемые возможностью наживы. Русские люди отрицательно относились к ним, и нередко даже высокопоставленные лица предпочитали лечиться у своих, рус- -ких лекарей. Иностранные врачи не оказали сколько-нибудь заметного влияния на развитие русской народной медицины. Количество их на Руси было невелико, да и, чуждаясь русских, они не желали передавать им свои знания. Переводы же из западноевропейской медицинской литературы в виде «Вертоградов» или «Прохладных вертоградов» появились на Руси только в XVII—XVIII столетиях и едва ли были доступны гекарям из народа.
Профессия врача или лекаря существовала на Руси, очевидно, очень давно. Так, среди экспонатов Государственного исторического мут зея в Москве есть страница одного из монастырских уставов XII века, в котором записано: «Надо, чтобы был или свой врач или всегда живущий в монастыре... В случае внезапного недуга и требующего скорого лечения — беда, если врач не придет тотчас, подавая больному исцеление... И надо, чтоб врач приготовил различные мази и пластыри; и другие лекарства подобает приготовить, которые выдает хранитель, чтобы, когда кому потребуется, он мог бы тотчас получить нужное».
В лавочной книге Новгорода Великого 1583 г. среди перечня существовавших тогда профессий упоминается также лекарь, причем среди них есть также одна лекарица Натальица Клементьевская. Лавки лекарей располагались в Новгороде в переулке «к рыбному и к свежному ряду»'.
Довольно рано на Руси появились больницы. Факт существования светской больницы в Новгороде засвидетельствован русско-немецким договором еще в 1346 г.
Рядом с лавками лекаря в русских городах располагались лавки «зелейников», которых большинство авторов рассматривают как своеобразных аптекарей.
Одной из интереснейших особенностей древнерусской народной медицины было самое широкое применение всевозможных растительных «зелий» для лечения больных. В лечебнике XVII века только при малярии рекомендуется 55 всевозможных «зелий», но было бы неправильно думать, что арсенал народной медицины ограничивался только ими, из-' вестно также, что применялись ртуть, сера, нефть, селитра2.
Аптеки европейского типа появились впервые на Руси в XVI веке, в 1581 г в Москве была устроена первая царская аптека, обслуживающая царя, его семью и царский двор.
В 1672 г при царе Алексее Михайловиче была открыта вторая, «новая» аптека, которая должна была продавать «всякие лекарства всяких чинов людям по указной книге», в «указной книге» устанавливалась це- fi3 отпУскаемые лекарства. Одновременно с открытием второй апте- ыл издан указ, запрещающий частным лицам торговать лекарства- и монополизирующий эту торговлю в пользу казны.
Yv_y.To Же время, говоря о развитии производительных сил страны в с веках, о расширении торговли, о росте могущества Москов-
°Г0 госУДарства, о сравнительно высокой культуре и развитии меди- - ских знаний, нельзя забывать, что в связи с централизацией поли-
п. А. Богоявленский. Врачебное дело, 1948, № 7.
тической власти в руках самодержавия и усиления класса феодалов усиливается эксплуатация крестьян. В интересах дворянства, являвшегося опорой самодержавия, в XVI веке юридически оформляется прикрепление крестьян к земле. Наряду с возвышением и обогащением феодальной верхушки дворян и купцов происходит разорение массы крестьян и горожан.
Все это не могло не сказаться на общей эпидемической обстановке в стране и было причиной широкого распространения инфекционных болезней, частых «гладов» и «моров».
В 1402 г. был «мор в Смоленске на люди», в 1403 г. — мор во Пскове «железою» («И пришел мор от немец из Юрьева»), в 1406 г.—снова «мор железою» во Пскове, его волостях и пригородах, в 1408 г.— новая вспышка чумы, но в легочной форме: «Мор каркотою по всей русской земле и множество христиан изомроша от глада» '.
В 1409 г. опять «мор», носивший особый характер: «Руки и моги прикорчит, шею скривит, зубы крежещут, кости хрустят, все суставы трещат, кричит, вопит, и мысль изменится, ум отнимается, иные один день поболевши умирали, другие — полтора дня, некоторые 2 дня, а иные поболевши 3—4 дня выздоравливали»[30] [31].
В 1414 г. «Болезнь была Кристианам тежка зело, костолом по всей земле русской»[32].
Сопоставив описание «мора» 1409 г. и «костолома» 1414 г., можно прийти к заключению об идентичности этих заболеваний. Изложенная летописью симптоматика: ломота в суставах, судороги («зубы крежещут, кости хрустят»), затемнение сознания («мысль изменится», «ум изменится»)—заставляет думать .о поражении центральной нервной системы. Но неизвестно, сопровождалась ли болезнь большой летальностью.
Вряд ли это была чума, ибо чуму летописцы характеризуют как «мор железою» или «мор коркотою». Можно, конечно, думать о септической форме чумы. Известно, однако, что эта- форма встречается крайне редко и притом всегда лишь как вариант при наличии легочной или бубонной формы. Кроме того, характерной особенностью этой формы чумы являются кровоизлияния — почти черные петехии или кровоподтеки и кровотечения (носовые, легочные, кишечные и т. д.). Несомненно, летописцы не прошли бы мимо этих бросающихся в глаза симптомов. Скорее всего это был грипп. О подобных эпидемиях в Западной Европе в это время сведений нет.
С крайней интенсивностью чума свирепствовала в 1417 г. во Пскове, Новгороде, Владимире, Ладоге, Твери, Дмитрове, Торжке. При этом были описаны как легочные, так и бубонные формы. Летописец сообщает: «В лето 6925 (1417)... мор бысть страшен зело на люди в Великом Новегороде, и во Пскове, и в Ладозе, и в Русе, и в Порхове, и в Торжь- ку, и в Твери, и в Дмитрове, и по властем и по селам. И толико велик бысть мор, яко же живии не успеваху мертвых погребати, ниже довольна бываху здравии болящим служити, но един здравии десятерым, или дватцатерым болем служаще; и на всех тех местах умираху толико на всяк день, яко не успеваху здравии мертвых погребати до захожения солнечного и многа села пусты бяху, и во градех, и в посадех, и едва один человек или детище живо обреташеся; толико серп пожа челове- кы, аки класы, и быша дворы велицыи и силнии пусты... Болезнь же сицева бысть: преже яко рогатиной ударит за лопатку человека, или
бонной формами чумы.
Почти также описан этот мор в Воскресенской летописи: «В лето 6925 (1417)... тоя же зимы люди от мраза изомроша; студена бо была зима велми. В то же лето бысть мор страшен в людях в Новгороде, и в Ладозе, и в Русе. и в Порхове, и во Пскове, и в Торжку, и в Твери, и в Дмитрове, и по властей их. Болезнь же сицева бысть людем: преже яко рогатиною ударт за лопатку, или противу сердца, под груди и промеж крил, и разболевся человек, начнет кровью хракати, и огнь разжет, посем пот имет, потом дрожь имет и учиет ходити по всем суставам человечьим недуг той; железа же не идначе: иному на шеи, другому на стегне, овому под пазухою или под скулою или за лопаткою, и в паху, и на иных местах»[33].
Новгородская летопись, говоря о распространении мора, перечисляет те же города, что и две предыдущих: «...в лето 6925... И како могу сказати беду ту страшную и грозн;»ю, бывшую в сей мор... на всяк день умираху тол ко, яко не v.-пеиаху пигребати их; а дворов много затвори- ша без люди и преже яко рогатиною ударить и явится железа, или на- чнеть кровию хракати, и потом дрожь имаеть и огнь разжет, по всем суставам человечьскым есгьственый недуг походить; и в той болезни мно- зи, лежав изъмроша»[34].
Софийская летопись говорит об этом море кратко: «В лето 6925. и зима бысть студена велми, многие лк ди изомроша мором»[35] [36] [37].
Из сравнения описания мора 1417 г. разными летописями можно сделать вывод о довольно точных указаниях ими как географического распространения, так и клинической картины болезни. Выражения, употребляемые различными летописцами при описании болезни, настолько схожи, что возникает мысль о существовании уже специальной медицинской терминологии.
Сильнейшая эпидемия поразила Русь в 1419—1420 гг. Она опустошила Ярославль, Суздаль, Киев, Переяславль, Галич, Ростов, Кострому и другие города; не пощадила она и Москвы. К болезни присоединился ужасный голод — некому было убирать хлеб на полях: «Стояше жито на нивах пусты, жати некому... и бысть глад по великому том мору... ^мало людий во всей Русской земле остася от мору и от меженины»8. хаРактере этой эпидемии сказать что-либо трудно, так как в летопи- х описание клинической картины совершенно отсутствует. Имея ввиду язье,е с голодом, можно предположить, что это был сыпной тиф. пом b Г’ lt;lt;Г71ад бысть велик по всей земле Русской... и мнози людие
роша з голоду, а инии из Русии в Литву изыдоша, а инии на путех
с глада и з студена помроша, бе бо зима студена велми, инии же и мерт- выа скоты ядяху, и кони, и пси, и кошки, и кроты, и люди людей ядоша» [38]
В 1424 г.: «Того же лета в Немцех, и в Литве, и во Пскове, и в Но- вегороде, и во Твери, и на Москве, и по всей Русской земле нача мор бы- ти железою, и охрак кровию, и умираху человеци и бысть туга и скорбь велиа по всей земли»[39] Следовательно, эпидемия охватила не только Русь, но и Западную Европу.
Новгородская летопись под записью 1424 г. говорит о море в Карелии: «И мор бысть в Корельской земли. Того же лета мор бысть в Но- вегорода железою и храк кровию» [40].
В 1425 г. также «во всех местах мор бысть велик зело... С Троицина днии мор велик бысть на Москве, а пришел от Немец в Псков, а оттоле в Новгород и до Тверь и на Москву доиде, и на всю землю Русскую»[41]. Вероятно, этот «мор» был продолжением предыдущего (1424 г.).
В 1427 г. на Руси опять был мор, но на этот раз не «железою», а «прыщем»; «Мор бысть велик во всех градех русских по всем землям, и мерли прыщем; кому умереть, ино прыш.ь син, и в третий день умира- ше, а кому живу быти, ино прыщь черлен на долго лежит дондеже выгниет. И после того мору как после потопа толико лет люди не почали жити, но маломочный и худи, и щадушнии начаша быти»[42]
Судя по этому довольно скудному описанию, дело шло не о чуме, а всего вероятнее об оспе: «прыщь син», возможно, относится к геморрагической «черной оспе». По крайней мере В. О. Губерт, специально изучавший вопрос, считает это сообщение одним из первых описаний эпидемий оспы в русских летописях [43].
Другая летопись относительно этого «мора» говорит короче, но достаточно выразительно: «Мор же велик бысть во всех градех Руских. мерли прыщом»[44]
С 5 декабря 1442 г. и до конца лета 1443 г. в Пскове снова бушевала бубонная чума: «Мряху мужи и жены и младые дети... кому явится железа, то наскоры умираша, а почало мерети кануне Миколина дни зимняго... и мряху все лето».
Эпидемии продолжали свое шествие, и с 1465 по 1467 г. в Пскове и Новгороде снова свирепствовал мор — вероятно, чума, ибо этот мор был «железою». Эпидемия 1467 г. в Новгороде известна под именем «Симео- новского мора». Названа она так потому, что для борьбы с ней «в един день» и «всем градом» была выстроена церковь «во имя Симеона — бо- гоприимца».
Конец XV века также ознаменовался сильнейшими эпидемиями. В 1478 г.: «Бысть мор в Великом Новсгороде: мряхут бо мужи и жены и малые детки, выкоплют яму одну, ино в ту яму положат 2 или 3 или 10 человек в одну яму»[45].
Подобная же эпидемия имела место в Пскове с 1486 по 1487 г.: «Того же лета бысть мор во Пскове: мряху мужи, и жены, и малые дети по пригородам и по волостем»“
Чтобы избавиться от мора, псковитяне «в един день» выстроили церковь, но «мор не преста», и в следующем году снова была выстроена
церковь. Что эта была за болезнь, сказать трудно, так как в летописях описания болезни нет, но на основании хронологических данных можно предположить, что это была чума, занесенная из Западной Европы, где она свирепствовала в 1449, 1473 и 1482 гг.
Можно согласиться с мнением Эккермана, что «Псковская эпидемия была бубонная чума, и если наши источники ни слова не говорят о ее симптомах, то объясняется это, быть может, тем, что эта некогда столь страшная и удивительная болезнь сделалась обыкновенной, хотя и не менее опасной». Однако мы должны оговориться, что в это время в Европе уже свирепствовала загадочная болезнь, известная под именем «английской потницы». Она впервые появилась в Англии в 1483 или 1485 г. и дала 5 эпидемических волн: 1483—1485, 1506, 1516—1518,
1529—1530 и наконец 1551 гг.
В течение нескольких дней она охватила всю страну, а около средины сентября проникла в Лондон. Опустошения, ею произведенные, были ужасающи: 99% больных умирало. Один автор писал, что она была «...настолько остра и ужасна, что со времени существования рода человеческого никто не запомнил ничего подобного». Эпидемия продолжалась до октября 1485 г. и затем исчезла так же внезапно, как и появилась. В 1506 (1507?) г. вспыхнула новая и еще более убийственная эпидемия,' а в начале июля 1518 (1516?) г. — третья. Большое количество людей умирало в течение нескольких часов. Эпидемия свирепствовала в течение августа и сентября в Лондоне, откуда распространилась по всей Англии. Она унесла от ‘/з до '/г всего населения. В стране возникла паника. Английский король Генрих VIII, в страхе опасаясь болезни, странствовал из города в город.
Четвертая эпидемия (1529—1530) возникла в Лондоне в конце мая. Она буквально терроризировала жителей города, вся жизнь приостановилась. За короткое время болезнь унесла более 100 000 жертв. Из Лондона она перекинулась в Гамбург, оттуда в Померанию, Пруссию, Силезию, Данию, Швецию, Норвегию, Литву, Россию (?), Польшу, Германию. В последней особенно пострадал г. Аугсбург, где за 3 месяца было 15 000 заболеваний и 800 смертных случаев.
но, как и первая.
Общее количество жертв — неизвестно (в Лондоне в течение нескольких дней погибло 960 человек). По Гезеру, во многих местах вымерла половина всего населения. Из заболевших выздоравливало не более 2—3%, причем продолжительность болезни измерялась часами.
Вопрос об этиологии этого заболевания еще не разрешен. Ряд авторов (Гезер, Г Ф. Вогралик) указывают на сродство английской потницы с гриппом. Однако нужно учесть удивительное постоянство клинической картины гриппа. Так, за два последних столетия, во время которых многократно и подробно были описаны эпидемии этой болезни, ее симптомы почти не изменились. Поэтому неожиданное появление совершенно новой формы гриппа, так резко отличающейся от всего ранее известного, а затем полное исчезновение ее то^дно объяснимо.
XV ^казаний на появление эпидемии «английской потницы» на Руси в веке в летописях обнаружить не удалось. Если же «английская пот- шца» и была на Руси, то несколько позднее, уже в XVI веке. XV век, Днако, ознаменовался появлением на Руси проказы, ств ИхтеР* ссылаясь на одну летопись Московского архива Министер- п а внУтРенних дел, указал, что историки упоминают в первый раз о Р казе в XV столетии, «замечая при этом, что сия болезнь посетила ссию в конце 1462 года». Имеется тем не менее достаточно оснований
Пятая и последняя эпидемия вспыхнула в Англии столь же внезап
предполагать, что проказа на Руси существовала гораздо раньше XV века. При оживленных сношениях Киевской Руси с Византией, имевших место уже в X веке, трудно допустить мысль, чтобы проказа не проникла на Русь из Византии, где она была широко распространена. Оживленные торговые и военные сношения Руси с Западной Европой также заставляют думать о более раннем появлении проказы на Руси. В Европе же болезнь эта была известна издавна. Во Франции уже около ooU г. были открыты лепрозории. Широко распространилась проказа в Европе начиная с XI века, чему способствовали передвижения огромных людских масс на Восток во время Крестовых походов. Первый из
этих походов, как известно, имел место в 1096 г. С 1096 до 1291 г.
времени окончательной сдачи Иерусалима и бегства крестоносцев из Палестины, на протяжении почти 200 лет, было 7 Крестовых походов. «Семь раз огромная масса людей без всяких санитарных предосторожностей передвигалась сухим путем и водой из Западной и Южной Европы в Палестину через Малую Азию и через Египет — места, в достаточной мере пораженные проказой» (Вогралик).
Не удивительно, что в результате этих походов проказа в средние века стала одной из распространеннейших болезней в Европе. Около 1300 г. заболеваемость там достигла своей наивысшей степени, затем эта болезнь постепенно стала утрачивать свой эпидемический характер, а в конце XVII века стала стихать. Так, в 1664 г. во Франции по распоряжению короля Людовика XIV за отсутствием больных закрыт последний лепрозорий.
В конце XV века впервые ыа Руси описан сифилис. Первый официальный документ, свидетельствующий о его появлении в пределах русского государства, относится к 1499 г. Это наказ русскому послу в Литве Мамонову, в котором, между прочим, говорится: «Спокойно ли между польскою и помянутыми державами? Так же спросить в Вязьме, не проезжал ли кто из Смоленска с тою болезнью, что боляски мечутся? а словет французская, а будто в Вильне ее привезли».
Самуил Коллинз, придворный врач царя Алексея Михайловича, писал в 1667 г., что сифилис занесен в Россию из Польши во время войны с поляками (1444 — 1500).
Нет, однако, возможности установить, когда именно появился сифилис в России: «Сифилис вообще принимался за золотуху, порчу, а иногда просто за ничто»[46]
Во всяком случае первое упоминание о сифилисе в летописи относится к 1493 г.: «Явися у Польши новая немощь, глаголемая Франца, ю же некая жена, ходяще на отпусты, принесе в Риму до Кракова»[47].
В этой же летописи под датой 1287 г. говорится: «Володимеру же Васильковичу, князю Волынскому... больну сушу... рана неисцелимая... лежащу в болести 4 лета, болезнь же сице скажем: нача ему гнити исподняя устна, перваго лета мала, втораго, третьего больно нача гнити... исходящу же четвертому лету, и наставше зиме и нача больми немочи и опада ему все мясо с бороды, и зубы и сподняя выгниша вси, и челюсть бородна перегни, и бысть видети гортань; и не вкушая по седмь недель ничего же».
Л. Ф. Змеев по поводу этого описания отмечал: «Можно, пожалуй, допускать, что то была болезнь, впоследствии названная французской»[48]. С этим утверждением, однако, трудно согласиться, так как известно, что
сифилис впервые описан в Европе лишь в 1494 г. Густинская летопись упоминает о французской болезни («Франца») в 1493 г., болезнь же князя была либо проказой, либо туберкулезом.
Начало XIV века знаменуется в России рядом сильнейших эпи
демии.
В 1506 г. «Бысть мор в Пскове зол велми, мряху бо мужи, и жены, и малые деи, и по приходом, и по волостем; и тот мор безыменной, мряху бо людей много» В 1507 г. «Бысть мор зол велми в Новегороде»2.
Псковский и Новгородский «мор» 1506— 1508 гг. был чумою. Это явствует из нижеследующего описания, имеющегося в Новгородской летописи: «Бысть мор в Великом Новегороде; помре железою людей 15 396 человек» [49].
В 1508 г. чума снова свирепствовала в Пскове: «Бысть во
Пскове мор велик, нача от месяца июля и до Христова рождества, яко и воеводам градским, и сановником из града, плача ради людского и страха ради смертнаго, вон выехати, кайждо в селах и местех тайных краяхуся и живяху»\
Эта эпидемия (1506— 1508) в России некоторыми историками (Рихтер, Эккерман) ставится в связь с чумой, свирепствовавшей в Германии, Голландии и Италии с 1500 до 1508 г. В 1502 г. г. Кельн сильно пострадал от «истинной чумы», Саксония, Тюрингия и Мессина страдали от каких-то «чумоподобных» эпидемий с 1514 до 1520 гг.
В летописях с 1508 по 1521 г. никаких указаний на эпидемии не встречается. В 1521 г. сильнейшая эпидемия разразилась в Пскове и Москве. «Мряхут бо мужи и жены и старыя и младыя, а от гостей и от лут- чих людей без мала вси не изомроша, а Москвичам то бысть посещение божие моровое не обычно, а почали мерети от Ильина дни, а гостей, кто примется у кого за живот, и тот весь вымрет (т. е. кто из купцов купит что-нибудь после умерших); и первое почаша мерети на Петровской улицы, у Юрья у Табулова, у свсденого, и князь Михайло Кислица велел улицу Петровскую заперети с обею концов, а сам князь побеже на Руху в паствище»5
О каком «море» здесь идет речь, сказать трудно. Хронологически этот мор совпадает с эпидемией английской потницы, которая, по мнению некоторых историков, пробралась в Россию в 20 — 30-х годах XVI века. Распоряжение князя Михаилы Кислицы «запереть» улицу является первым указанием о применении в России внутренних карантинов. Меры, очевидно, не ограничивались только «запиранием» улицы, а принимался целый ряд оградительных мероприятий. Так, в послании старца Филофея из Псковского монастыря к дьяку Михаилу Мунехииу (около 1510 1519 гг ) написано: «Вы ныне пути заграждаете, домы печатле-
ете, попом запрещаете к болящим приходити, мертвых телеса из града Далече измещете» 6.
Интересно указать, что во Франции, считающейся родиной внутренних карантинов, они стали применяться только в конце XVI столетия.
В 1522 г снова мор в Пскове: «Того же лета... бысть мор во Пскове много дворов вымерло и стояли пусты; и в одну скудельницу (брат- ую могилу) мертвых положили десять тысяч и полторы тысячи»7.
Дальнейшие сведения о повальных болезнях мы встречаем под датами 1527 и 1530 гг. в 1527 г. «бысть в Великом Новеграде мор зело страшен в Деревской пятине в деревнях», в 1530 г. «на Колыване мор был». Более подробных сведений об этих эпидемиях в летописях нет. Однако в 1530 г., по описаниям Брензона, в Лифляндии была большая эпидемия «английской потницы», унесшей в могилу будто бы [50] [51]/з всего населения страны1 Поэтому А. Е. Сегал Считает, что мор 1530 г., так же как и 1521 г., был эпидемией английской потницы2.
Нужно удивляться, почему эпидемия не распространилась в глубь страны и ограничилась только Новгородскими землями.
Следующее описание морового поветрия мы встречаем в 1532 — 1533 гг.: «Бысть мор во,Пскове: мряху бо мужи и жены и младия дети»[52] [53] [54].
В 1533 г. «той же осени бысть в Великом Новегороде, месяца октября, нача явитися на человецех вред, яко прыть, и тем начаше мнози человецы умирати, и бысть поветрие не мало... а не стало от того поветрие мужеска полу и женска тысяча человек и множая»*. Судя по краткому описанию, это была не чума, а оспа «вред... яко прыщь». Известный историк оспы и оспопрививания В. О. Губерт так и рассматривал эту эпидемию.
Сильнейшая эпидемия разразилась на Руси в 1552 г. Она захватила Псков, Новгород, Смоленск и ряд других городов. В Пскове «с седь- маго четвергя октября до 7 числа положиша в скудельницу 4800 и 8 сот и покопаша, и после того в месяц и 3 дни ноября до 9 числа положиша в новую скудельницу 2700 и 7-сот и покопаша: мроша тогда многие простые люди железою, ...и в год положили в скудельницах 25ООО...»[55].
Не менее сильной эта эпидемия была в Новгороде: «В лето 7060 (1552) июля в 30 день, нача смертоносие быти в Великом Новеграде, и с августа велми силнее бысть;... Таково бысть поветрие от Семеня дни 7061 года до Николипа дни месяца декабря Священнаго чина иноков лреставися и священников и диаконов безчисленное множество, много еже овдовеша и мнози сами изомроша... яко мнози человецы древний не запомнят такого поветрия на священнический чин; и всего в поветрие не стало смертоносною язвою, в Великом Новеграде, и по мана- стырем, и в Старой Русе, и в пригородах и в волостях Новгородских, игуменов и свяшенноиноков и инокин и мнишескаго чину»6.
Эта эпидемия, как видно из приведенной цитаты, захватила и 1553 г. Под датой этого года Никоновская летопись сообщала: «7061 (1553) бысть во Пскове и Новеграде великое поветрие... и преста поветрие на Николин день»[56].
В 1552 г. летописцы сообщают об эпидемии в осажденной Казани. Причиной эпидемии считали плохую воду, которой вынуждены были пользоваться осажденные: «Ини начаша воду копати и не обретоша, но токмо мал поток докопашеся смраден, и до взятья взимаху воду с ну- жею, от тое же воды болезнь бяше в них, пухли и умирали с ные»[57] О какой болезни здесь идет речь, сказать трудно. Вероятнее всего, это была цинга, связанная не с плохой питьевой водой, а с голодом и ави- таминным питанием, сопровождавшими осаду. Цинга в этом же году по
разила русский гарнизон крепости Свияжска, основанного Иоаном IV в качестве опорного пункта для нападения на Казань. В 1552 г. гонцы из г Свияжска доносили царю: «По грехом пришла немочь великая на государевы люди, цинга и язва, многие померли, и иные мрут и больны ле- gt;кат дети боярские, стрельцы и казаки».
Упоминание о море в Новгороде в 1570 г. встречается также в летописях. Можно предполагать, что это был сыпной тиф.
По свидетельству историков, разграбление Новгорода и резня, учиненная над его жителями, происходили в январе и феврале 1570 г., опустошения и убийства продолжались 6 недель. В течение этого времени охваченное ужасом население пряталось в подвалах, сараях и т. п. Кроме того, оно голодало, так как Иоанн приказал грабить кельи, служебные дома, жечь в житницах и на скирдах хлеб, бить скот. Естественно, что в этих условиях люди быстро стали жертвою болезней.
В 1592 г. опять «моровое поветрие» в Новгороде: «Бысть мор во 1скове велик язвою, а почали мерети с весны и до осени... и государь прислал с святою водою с Москвы... и с тех мест преста мор» *.
XVI ° данным летописцев, это были последние эпидемии на Руси в VI веке. О характере эпидемий сведений нет, но можно думать, что это сlt;ыла чума.
В XVI веке впервые было сделано описание сыпного тифа. Гезер ризнал его «важнейшей болезнью XVI века». Нужно сказать, что за-
По поводу этого донесения Л. Ф. Змеев отмечал: «У нас о цинге упоминается впервые, но нет сомнения, что при тогдашнем способе осады городов опа господствовала часто под именем мора» Казанскую эпидемию 1552 г. Л. Ф. Змеев также признавал цингою.
В 1566 г. какое-то эпидемическое заболевание опустошило ряд русских городов. Заболевание это началось в Полоцке осенью: «Тое же осени был мор в Полоцку, много людей вымерло... и был мор до Николина дли, до осеиняго, да престал, а на весну прийде мор в Озерище городок, и вымерло много, мало осталося; потом прийде мор на Луки, и в Торо- пец, и в Смоленск, и по многим местом»[58]. О характере эпидемии можно делать только предположения, но Ф. А. Дёрбек и В. Эккерман указывали, что эта была чума.
В 1567 г. на Руси снова мор: «Был мор в Великом Новегороде от Госпожина заговеня до Николина дни осенняго и далее, а мерло многое множество людей, мужей и жен и детей и чернцов и черниц, такоже и по селом и в Старой Русе; и во Пскове почали мерети тое же осени»[59]
В 1567— 1568 гг. мор в Пскове, Новгороде, Великих Луках и других городах. В 1567 г. в летописи наряду с мором отмечается нашествие грызунов: «Того же лета прииде на Казанские да на Свияжские, да на Чебоксарские места мышь малая, с лесов, что тучами великими единого колоса, да и не токмо полем хлеб поядоша, но и в житницах и в закро- мех людем же и хлеба не дадуще ясти от множества их; отгоняху от себя метлами и убиваху, но и тем их не можаше отгонити, но паче мио- жае прибываху»[60].
В 1568 г. «Бысть моровое поветрие в Великом Новегороде и много людей помроша, а которые люди побегоша из града, и тех беглецов има- ша и жгоша»[61].
долго до того, как о сыпном тифе стали писать врачи, он несомненно был известен народной медицине, выделявшей «горячечные» заболевания, отличавшиеся отсутствием бубонов, особой сыпью и меньшей, чем при чуме, смертностью. В Италии эти заболевания назывались petechial или petichiаI — уменьшительное от «pestis» — чума. На Руси их называли «огневицами», «огневиками», «палячками» и пр.
Тиф упоминается в одной рукописи, относящейся к 1447 г. «В этом году в Милане скончалось великое множество людей от неукротимых и неизлечимых лихорадок, причем некоторые из больных сами выбрасывались из окон» (по Гезеру). Сходные заболевания наблюдались в это время во Франции, Германии и Испании во время войны короля Фердинанда I с сарацинами.
Заслуга подробного описания и выделения сыпного тифа из группы чумоподобных лихорадок принадлежит Джироламе Фракасторо, наблюдавшему эпидемию этого заболевания в г. Вероне в 1505 г. (эпидемия описана многими авторами, как врачами, так и не врачами). Фракасторо описал сыпной тиф под названием «лихорадки, известной под именем леитикула, пунктикула или путикула». По его мнению, это болезнь занимает среднее место между «истинными» и «ложными» чумными лихорадками. Народ называет ее «леитикула» или «пуитикула» из- за сыпи, имеющей чечевицеобразную форму или напоминающий укус блох. Болезнь контагиозна и заражение ею происходит «не на расстоянии, не сразу и не быстро», но путем соприкосновения.
Большинство же врачей XVI века считали сыпной тиф болезнью не контагиозной, а возникающей в связи с голодом, нуждою, неприятностями. ¦—
Фракасторо описал также и другие, сходные с сыпным тифом, спорадические заболевания, источником которых является не плохой воздух, а особенности организма: чрезмерная полнота, потливость или иные «неведомые свойства». Эти заболевания, по его мнению, стоят на границе с чумоподобными лихорадками: они сопровождаются сыпью постоянно красного цвета (розеолы?), вместо бреда наблюдается полная потеря сознания или бессонница. Возможно, что в этих случаях речь шла о брюшном тифе. Это тем более вероятно, что Фракасторо указывает на понос, наблюдавшийся при них.
На Руси, согласно указаниям летописцев, сыпной тиф проявлялся в оиде эпидемий в XVI веке. В «Летописце русском» под датой 1550 г. говорится: «Которая болезнь горячками называется, а у иных огневою, понеже бо человек в той болезни, что огонь горит, подобно тому, как которая храмина горит, а близ тое иная стоит, тако от того огня загорается»'. Б этом описании говорится не о «море», а о «горячке», указывается и на ее заразительность («Храмина горит, а близ тое иная стоит, тако от того огня загорается»),
«Огневою болезнью» в 1558 г. болел Царь Иван Грозный: «В то время посети немощию царя нашего, прииде огнь велий, сиречь огневая болезнь» 2.
В 1563 г. в Полоцке после долгой осады был мор. По всей вероятности, это был сыпной тиф.
В 1480 г. Русь полностью освободилась от татаро-монгольского ига, душившего русский народ в течение почти двух с половиной веков. Намечается новый подъем производительных сил страны. Оживают старые города, возникают новые поселения городского типа. Устанавливаются непосредственные торговые связи с западноевропейским рынком через Белое море. Усиливается торговля с восточными странами.
Создание мощного централизованного государства, укрепление экономических и политических связей явились стимулом для создания общерусской культуры. Воскрешаются традиции богатой и многогранной культуры Киевского периода. Обновляются и восстанавливаются памятники древнерусского зодчества. В Москве и других городах русского государства ведутся обширные строительства каменных церквей и палат, совершенствуется укрепление городов. На основах народного деревянного зодчества в XVI столетии вырабатывается новый национальный стиль, постройка шатровых храмов.
Развивается живопись, прикладное искусство (художественное шитье, ювелирное дело, резьба по дереву). Вводится книгопечатание, создается богатая светская литература, появляется свод общерусской истории.
В противоположность мнению зарубежных и русских буржуазных авторов, писавших о Московской Руси как о стране сплошного варварства и дикости, есть все основания утверждать, что по своему культурному уровню Русь того времени отнюдь не уступала западноевропейским государствам. О высоком для своего времени общекультурном уровне Руси XVI—XVII столетий убедительно свидетельствуют благоустройство русских городов, мероприятия по их очистке и водоснабжению, а также описания жизни и быта населения.
По данным Арцнховского, Тихомирова, Фалковского, в древнерусских городах еще в первый период их истории уделялось большое внимание благоустройству и поддержанию чистоты. В Москве деревянная
К. Марк ф. Энгельс. Сочинения. Т. XVI, . I, М„ 1937, стр. 450. 4 Истории эпидемий оо
мостовая существовала еще до XIV века. В XVI веке есть указание о появлении каменной мостовой. «Торговища» (рынки) русских городов регулярно очищались от мусора и «конского кала».
Благодаря сравнительно просторной застройке и обилию зелени русские города отличались относительной чистотой в противоположность западноевропейским городам, антисанитарное состояние которых поражало русских путешественников.
Первый водопровод в русских городах появляется в XI—XII веках. Раскопки, произведенные Арциховским, показали существование в Новгороде XI века целой системы водопроводных сооружений. Водопровод был сооружен из деревянных труб, тянувшихся на большое расстояние, и имел специальные смотровые колодцы, обеспечивающие чистку системы в случае засорения ее. Для сравнения укажем, что первый водопровод в Германии был построен в Нюренберге в XV веке.
Об общекультурном уровне Московской Руси XV—XVI веков свидетельствует также ряд бытовых деталей, например широкое распространение бань, известных на Руси еще в глубокой древности. Так, в летописи есть указание о постройке в 1089 г. каменной, очевидно, общественной бани в Переяславле. О любви русских мыться и париться в бане часто упоминают иностранцы, побывавшие в Москве в XV—XVII веках (Олеарий, Мейерберг). Бани были не только на княжеских и боярских дворах, но и среди дворовых пбстроек отдельных домохозяев. Сохранилось описание роскошных мылен, устраиваемых в царских дворцах и домах бояр. Бань было в Москве так много, что в XVII веке Борис Годунов только от них и купален собрал огромную по тому времени пошлину 1500 рублей1
Мытье в бане сопровождалось обязательной сменой белья, так как «чистое мытие и частое переменение платия вшам множится не дает» (Вертоград XVII века). Известно было на Руси и употребление мыла, по крайней мере в лечебнике XVI века хвалят одну траву, потому что «пена от нее исходит аки от мыла». Качество мыла высоко ценилось, ибо «от мытия мыльного тело чистое живет»2.
Особое внимание уделялось соблюдению чистоты при приготовлении пиши, так как, по существующим тогда мнениям, от загрязнения пиши и «всякого незрелого овоща» у человека случаются болезни и могут появиться «внутренние глисты». Поэтому Домострой поучал столовую и кухонную посуду всегда тщательно чистить, мыть горячей водой, просушивать.
Фальковский, описывая Москву XVI—XVII столетия, отмечает: «Заслуживает внимания широкое применение ледников при жилых домах, тем более при больших поварнях для хранения скоропортящихся продуктов и напи-пшв».
Анализируя древнерусские миниатюры, Богоявленский обнаружил множество изображений предметов быта и домашнего обихода, известных и употребляемых сейчас. Так, еще к XIII веку относится появление кроватей в виде невысокого удлиненного ящика, обращенного дном кверху, четырехугольных подушек, столовой посуды. Сохранились многочисленные изображения столов, табуреток, скамей, ложек, ножей, чаш, ковшей, солонок, кубков. Издавна существовал обычай мыть руки перед едой и пользоваться полотенцем.
Сравнительно высокого уровня развития достигли в Московской Руси медицинские знания. Но, говоря о состоянии медицины в то время, нужно различать народную медицину, обслуживавшую широкие круги
населения тогдашней Руси, и дворцовую, обслуживавшую особу царя и узкий круг его приближенных.
Презирая выходцев из народа и не доверяя им, правящие круги выписывали для своего обслуживания врачей-иностранцев. В большинстве случаев это были случайные люди, авантюристы, привлекаемые возможностью наживы. Русские люди отрицательно относились к ним, и нередко даже высокопоставленные лица предпочитали лечиться у своих, рус- -ких лекарей. Иностранные врачи не оказали сколько-нибудь заметного влияния на развитие русской народной медицины. Количество их на Руси было невелико, да и, чуждаясь русских, они не желали передавать им свои знания. Переводы же из западноевропейской медицинской литературы в виде «Вертоградов» или «Прохладных вертоградов» появились на Руси только в XVII—XVIII столетиях и едва ли были доступны гекарям из народа.
Профессия врача или лекаря существовала на Руси, очевидно, очень давно. Так, среди экспонатов Государственного исторического мут зея в Москве есть страница одного из монастырских уставов XII века, в котором записано: «Надо, чтобы был или свой врач или всегда живущий в монастыре... В случае внезапного недуга и требующего скорого лечения — беда, если врач не придет тотчас, подавая больному исцеление... И надо, чтоб врач приготовил различные мази и пластыри; и другие лекарства подобает приготовить, которые выдает хранитель, чтобы, когда кому потребуется, он мог бы тотчас получить нужное».
В лавочной книге Новгорода Великого 1583 г. среди перечня существовавших тогда профессий упоминается также лекарь, причем среди них есть также одна лекарица Натальица Клементьевская. Лавки лекарей располагались в Новгороде в переулке «к рыбному и к свежному ряду»'.
Довольно рано на Руси появились больницы. Факт существования светской больницы в Новгороде засвидетельствован русско-немецким договором еще в 1346 г.
Рядом с лавками лекаря в русских городах располагались лавки «зелейников», которых большинство авторов рассматривают как своеобразных аптекарей.
Одной из интереснейших особенностей древнерусской народной медицины было самое широкое применение всевозможных растительных «зелий» для лечения больных. В лечебнике XVII века только при малярии рекомендуется 55 всевозможных «зелий», но было бы неправильно думать, что арсенал народной медицины ограничивался только ими, из-' вестно также, что применялись ртуть, сера, нефть, селитра2.
Аптеки европейского типа появились впервые на Руси в XVI веке, в 1581 г в Москве была устроена первая царская аптека, обслуживающая царя, его семью и царский двор.
В 1672 г при царе Алексее Михайловиче была открыта вторая, «новая» аптека, которая должна была продавать «всякие лекарства всяких чинов людям по указной книге», в «указной книге» устанавливалась це- fi3 отпУскаемые лекарства. Одновременно с открытием второй апте- ыл издан указ, запрещающий частным лицам торговать лекарства- и монополизирующий эту торговлю в пользу казны.
Yv_y.To Же время, говоря о развитии производительных сил страны в с веках, о расширении торговли, о росте могущества Москов-
°Г0 госУДарства, о сравнительно высокой культуре и развитии меди- - ских знаний, нельзя забывать, что в связи с централизацией поли-
- '"!• Морозов. Врачебное цело, 1952, № 3.
п. А. Богоявленский. Врачебное дело, 1948, № 7.
тической власти в руках самодержавия и усиления класса феодалов усиливается эксплуатация крестьян. В интересах дворянства, являвшегося опорой самодержавия, в XVI веке юридически оформляется прикрепление крестьян к земле. Наряду с возвышением и обогащением феодальной верхушки дворян и купцов происходит разорение массы крестьян и горожан.
Все это не могло не сказаться на общей эпидемической обстановке в стране и было причиной широкого распространения инфекционных болезней, частых «гладов» и «моров».
В 1402 г. был «мор в Смоленске на люди», в 1403 г. — мор во Пскове «железою» («И пришел мор от немец из Юрьева»), в 1406 г.—снова «мор железою» во Пскове, его волостях и пригородах, в 1408 г.— новая вспышка чумы, но в легочной форме: «Мор каркотою по всей русской земле и множество христиан изомроша от глада» '.
В 1409 г. опять «мор», носивший особый характер: «Руки и моги прикорчит, шею скривит, зубы крежещут, кости хрустят, все суставы трещат, кричит, вопит, и мысль изменится, ум отнимается, иные один день поболевши умирали, другие — полтора дня, некоторые 2 дня, а иные поболевши 3—4 дня выздоравливали»[30] [31].
В 1414 г. «Болезнь была Кристианам тежка зело, костолом по всей земле русской»[32].
Сопоставив описание «мора» 1409 г. и «костолома» 1414 г., можно прийти к заключению об идентичности этих заболеваний. Изложенная летописью симптоматика: ломота в суставах, судороги («зубы крежещут, кости хрустят»), затемнение сознания («мысль изменится», «ум изменится»)—заставляет думать .о поражении центральной нервной системы. Но неизвестно, сопровождалась ли болезнь большой летальностью.
Вряд ли это была чума, ибо чуму летописцы характеризуют как «мор железою» или «мор коркотою». Можно, конечно, думать о септической форме чумы. Известно, однако, что эта- форма встречается крайне редко и притом всегда лишь как вариант при наличии легочной или бубонной формы. Кроме того, характерной особенностью этой формы чумы являются кровоизлияния — почти черные петехии или кровоподтеки и кровотечения (носовые, легочные, кишечные и т. д.). Несомненно, летописцы не прошли бы мимо этих бросающихся в глаза симптомов. Скорее всего это был грипп. О подобных эпидемиях в Западной Европе в это время сведений нет.
С крайней интенсивностью чума свирепствовала в 1417 г. во Пскове, Новгороде, Владимире, Ладоге, Твери, Дмитрове, Торжке. При этом были описаны как легочные, так и бубонные формы. Летописец сообщает: «В лето 6925 (1417)... мор бысть страшен зело на люди в Великом Новегороде, и во Пскове, и в Ладозе, и в Русе, и в Порхове, и в Торжь- ку, и в Твери, и в Дмитрове, и по властем и по селам. И толико велик бысть мор, яко же живии не успеваху мертвых погребати, ниже довольна бываху здравии болящим служити, но един здравии десятерым, или дватцатерым болем служаще; и на всех тех местах умираху толико на всяк день, яко не успеваху здравии мертвых погребати до захожения солнечного и многа села пусты бяху, и во градех, и в посадех, и едва один человек или детище живо обреташеся; толико серп пожа челове- кы, аки класы, и быша дворы велицыи и силнии пусты... Болезнь же сицева бысть: преже яко рогатиной ударит за лопатку человека, или
бонной формами чумы.
Почти также описан этот мор в Воскресенской летописи: «В лето 6925 (1417)... тоя же зимы люди от мраза изомроша; студена бо была зима велми. В то же лето бысть мор страшен в людях в Новгороде, и в Ладозе, и в Русе. и в Порхове, и во Пскове, и в Торжку, и в Твери, и в Дмитрове, и по властей их. Болезнь же сицева бысть людем: преже яко рогатиною ударт за лопатку, или противу сердца, под груди и промеж крил, и разболевся человек, начнет кровью хракати, и огнь разжет, посем пот имет, потом дрожь имет и учиет ходити по всем суставам человечьим недуг той; железа же не идначе: иному на шеи, другому на стегне, овому под пазухою или под скулою или за лопаткою, и в паху, и на иных местах»[33].
Новгородская летопись, говоря о распространении мора, перечисляет те же города, что и две предыдущих: «...в лето 6925... И како могу сказати беду ту страшную и грозн;»ю, бывшую в сей мор... на всяк день умираху тол ко, яко не v.-пеиаху пигребати их; а дворов много затвори- ша без люди и преже яко рогатиною ударить и явится железа, или на- чнеть кровию хракати, и потом дрожь имаеть и огнь разжет, по всем суставам человечьскым есгьственый недуг походить; и в той болезни мно- зи, лежав изъмроша»[34].
Софийская летопись говорит об этом море кратко: «В лето 6925. и зима бысть студена велми, многие лк ди изомроша мором»[35] [36] [37].
Из сравнения описания мора 1417 г. разными летописями можно сделать вывод о довольно точных указаниях ими как географического распространения, так и клинической картины болезни. Выражения, употребляемые различными летописцами при описании болезни, настолько схожи, что возникает мысль о существовании уже специальной медицинской терминологии.
Сильнейшая эпидемия поразила Русь в 1419—1420 гг. Она опустошила Ярославль, Суздаль, Киев, Переяславль, Галич, Ростов, Кострому и другие города; не пощадила она и Москвы. К болезни присоединился ужасный голод — некому было убирать хлеб на полях: «Стояше жито на нивах пусты, жати некому... и бысть глад по великому том мору... ^мало людий во всей Русской земле остася от мору и от меженины»8. хаРактере этой эпидемии сказать что-либо трудно, так как в летопи- х описание клинической картины совершенно отсутствует. Имея ввиду язье,е с голодом, можно предположить, что это был сыпной тиф. пом b Г’ lt;lt;Г71ад бысть велик по всей земле Русской... и мнози людие
роша з голоду, а инии из Русии в Литву изыдоша, а инии на путех
с глада и з студена помроша, бе бо зима студена велми, инии же и мерт- выа скоты ядяху, и кони, и пси, и кошки, и кроты, и люди людей ядоша» [38]
В 1424 г.: «Того же лета в Немцех, и в Литве, и во Пскове, и в Но- вегороде, и во Твери, и на Москве, и по всей Русской земле нача мор бы- ти железою, и охрак кровию, и умираху человеци и бысть туга и скорбь велиа по всей земли»[39] Следовательно, эпидемия охватила не только Русь, но и Западную Европу.
Новгородская летопись под записью 1424 г. говорит о море в Карелии: «И мор бысть в Корельской земли. Того же лета мор бысть в Но- вегорода железою и храк кровию» [40].
В 1425 г. также «во всех местах мор бысть велик зело... С Троицина днии мор велик бысть на Москве, а пришел от Немец в Псков, а оттоле в Новгород и до Тверь и на Москву доиде, и на всю землю Русскую»[41]. Вероятно, этот «мор» был продолжением предыдущего (1424 г.).
В 1427 г. на Руси опять был мор, но на этот раз не «железою», а «прыщем»; «Мор бысть велик во всех градех русских по всем землям, и мерли прыщем; кому умереть, ино прыш.ь син, и в третий день умира- ше, а кому живу быти, ино прыщь черлен на долго лежит дондеже выгниет. И после того мору как после потопа толико лет люди не почали жити, но маломочный и худи, и щадушнии начаша быти»[42]
Судя по этому довольно скудному описанию, дело шло не о чуме, а всего вероятнее об оспе: «прыщь син», возможно, относится к геморрагической «черной оспе». По крайней мере В. О. Губерт, специально изучавший вопрос, считает это сообщение одним из первых описаний эпидемий оспы в русских летописях [43].
Другая летопись относительно этого «мора» говорит короче, но достаточно выразительно: «Мор же велик бысть во всех градех Руских. мерли прыщом»[44]
С 5 декабря 1442 г. и до конца лета 1443 г. в Пскове снова бушевала бубонная чума: «Мряху мужи и жены и младые дети... кому явится железа, то наскоры умираша, а почало мерети кануне Миколина дни зимняго... и мряху все лето».
Эпидемии продолжали свое шествие, и с 1465 по 1467 г. в Пскове и Новгороде снова свирепствовал мор — вероятно, чума, ибо этот мор был «железою». Эпидемия 1467 г. в Новгороде известна под именем «Симео- новского мора». Названа она так потому, что для борьбы с ней «в един день» и «всем градом» была выстроена церковь «во имя Симеона — бо- гоприимца».
Конец XV века также ознаменовался сильнейшими эпидемиями. В 1478 г.: «Бысть мор в Великом Новсгороде: мряхут бо мужи и жены и малые детки, выкоплют яму одну, ино в ту яму положат 2 или 3 или 10 человек в одну яму»[45].
Подобная же эпидемия имела место в Пскове с 1486 по 1487 г.: «Того же лета бысть мор во Пскове: мряху мужи, и жены, и малые дети по пригородам и по волостем»“
Чтобы избавиться от мора, псковитяне «в един день» выстроили церковь, но «мор не преста», и в следующем году снова была выстроена
церковь. Что эта была за болезнь, сказать трудно, так как в летописях описания болезни нет, но на основании хронологических данных можно предположить, что это была чума, занесенная из Западной Европы, где она свирепствовала в 1449, 1473 и 1482 гг.
Можно согласиться с мнением Эккермана, что «Псковская эпидемия была бубонная чума, и если наши источники ни слова не говорят о ее симптомах, то объясняется это, быть может, тем, что эта некогда столь страшная и удивительная болезнь сделалась обыкновенной, хотя и не менее опасной». Однако мы должны оговориться, что в это время в Европе уже свирепствовала загадочная болезнь, известная под именем «английской потницы». Она впервые появилась в Англии в 1483 или 1485 г. и дала 5 эпидемических волн: 1483—1485, 1506, 1516—1518,
1529—1530 и наконец 1551 гг.
В течение нескольких дней она охватила всю страну, а около средины сентября проникла в Лондон. Опустошения, ею произведенные, были ужасающи: 99% больных умирало. Один автор писал, что она была «...настолько остра и ужасна, что со времени существования рода человеческого никто не запомнил ничего подобного». Эпидемия продолжалась до октября 1485 г. и затем исчезла так же внезапно, как и появилась. В 1506 (1507?) г. вспыхнула новая и еще более убийственная эпидемия,' а в начале июля 1518 (1516?) г. — третья. Большое количество людей умирало в течение нескольких часов. Эпидемия свирепствовала в течение августа и сентября в Лондоне, откуда распространилась по всей Англии. Она унесла от ‘/з до '/г всего населения. В стране возникла паника. Английский король Генрих VIII, в страхе опасаясь болезни, странствовал из города в город.
Четвертая эпидемия (1529—1530) возникла в Лондоне в конце мая. Она буквально терроризировала жителей города, вся жизнь приостановилась. За короткое время болезнь унесла более 100 000 жертв. Из Лондона она перекинулась в Гамбург, оттуда в Померанию, Пруссию, Силезию, Данию, Швецию, Норвегию, Литву, Россию (?), Польшу, Германию. В последней особенно пострадал г. Аугсбург, где за 3 месяца было 15 000 заболеваний и 800 смертных случаев.
но, как и первая.
Общее количество жертв — неизвестно (в Лондоне в течение нескольких дней погибло 960 человек). По Гезеру, во многих местах вымерла половина всего населения. Из заболевших выздоравливало не более 2—3%, причем продолжительность болезни измерялась часами.
Вопрос об этиологии этого заболевания еще не разрешен. Ряд авторов (Гезер, Г Ф. Вогралик) указывают на сродство английской потницы с гриппом. Однако нужно учесть удивительное постоянство клинической картины гриппа. Так, за два последних столетия, во время которых многократно и подробно были описаны эпидемии этой болезни, ее симптомы почти не изменились. Поэтому неожиданное появление совершенно новой формы гриппа, так резко отличающейся от всего ранее известного, а затем полное исчезновение ее то^дно объяснимо.
XV ^казаний на появление эпидемии «английской потницы» на Руси в веке в летописях обнаружить не удалось. Если же «английская пот- шца» и была на Руси, то несколько позднее, уже в XVI веке. XV век, Днако, ознаменовался появлением на Руси проказы, ств ИхтеР* ссылаясь на одну летопись Московского архива Министер- п а внУтРенних дел, указал, что историки упоминают в первый раз о Р казе в XV столетии, «замечая при этом, что сия болезнь посетила ссию в конце 1462 года». Имеется тем не менее достаточно оснований
Пятая и последняя эпидемия вспыхнула в Англии столь же внезап
предполагать, что проказа на Руси существовала гораздо раньше XV века. При оживленных сношениях Киевской Руси с Византией, имевших место уже в X веке, трудно допустить мысль, чтобы проказа не проникла на Русь из Византии, где она была широко распространена. Оживленные торговые и военные сношения Руси с Западной Европой также заставляют думать о более раннем появлении проказы на Руси. В Европе же болезнь эта была известна издавна. Во Франции уже около ooU г. были открыты лепрозории. Широко распространилась проказа в Европе начиная с XI века, чему способствовали передвижения огромных людских масс на Восток во время Крестовых походов. Первый из
этих походов, как известно, имел место в 1096 г. С 1096 до 1291 г.
времени окончательной сдачи Иерусалима и бегства крестоносцев из Палестины, на протяжении почти 200 лет, было 7 Крестовых походов. «Семь раз огромная масса людей без всяких санитарных предосторожностей передвигалась сухим путем и водой из Западной и Южной Европы в Палестину через Малую Азию и через Египет — места, в достаточной мере пораженные проказой» (Вогралик).
Не удивительно, что в результате этих походов проказа в средние века стала одной из распространеннейших болезней в Европе. Около 1300 г. заболеваемость там достигла своей наивысшей степени, затем эта болезнь постепенно стала утрачивать свой эпидемический характер, а в конце XVII века стала стихать. Так, в 1664 г. во Франции по распоряжению короля Людовика XIV за отсутствием больных закрыт последний лепрозорий.
В конце XV века впервые ыа Руси описан сифилис. Первый официальный документ, свидетельствующий о его появлении в пределах русского государства, относится к 1499 г. Это наказ русскому послу в Литве Мамонову, в котором, между прочим, говорится: «Спокойно ли между польскою и помянутыми державами? Так же спросить в Вязьме, не проезжал ли кто из Смоленска с тою болезнью, что боляски мечутся? а словет французская, а будто в Вильне ее привезли».
Самуил Коллинз, придворный врач царя Алексея Михайловича, писал в 1667 г., что сифилис занесен в Россию из Польши во время войны с поляками (1444 — 1500).
Нет, однако, возможности установить, когда именно появился сифилис в России: «Сифилис вообще принимался за золотуху, порчу, а иногда просто за ничто»[46]
Во всяком случае первое упоминание о сифилисе в летописи относится к 1493 г.: «Явися у Польши новая немощь, глаголемая Франца, ю же некая жена, ходяще на отпусты, принесе в Риму до Кракова»[47].
В этой же летописи под датой 1287 г. говорится: «Володимеру же Васильковичу, князю Волынскому... больну сушу... рана неисцелимая... лежащу в болести 4 лета, болезнь же сице скажем: нача ему гнити исподняя устна, перваго лета мала, втораго, третьего больно нача гнити... исходящу же четвертому лету, и наставше зиме и нача больми немочи и опада ему все мясо с бороды, и зубы и сподняя выгниша вси, и челюсть бородна перегни, и бысть видети гортань; и не вкушая по седмь недель ничего же».
Л. Ф. Змеев по поводу этого описания отмечал: «Можно, пожалуй, допускать, что то была болезнь, впоследствии названная французской»[48]. С этим утверждением, однако, трудно согласиться, так как известно, что
сифилис впервые описан в Европе лишь в 1494 г. Густинская летопись упоминает о французской болезни («Франца») в 1493 г., болезнь же князя была либо проказой, либо туберкулезом.
Начало XIV века знаменуется в России рядом сильнейших эпи
демии.
В 1506 г. «Бысть мор в Пскове зол велми, мряху бо мужи, и жены, и малые деи, и по приходом, и по волостем; и тот мор безыменной, мряху бо людей много» В 1507 г. «Бысть мор зол велми в Новегороде»2.
Псковский и Новгородский «мор» 1506— 1508 гг. был чумою. Это явствует из нижеследующего описания, имеющегося в Новгородской летописи: «Бысть мор в Великом Новегороде; помре железою людей 15 396 человек» [49].
В 1508 г. чума снова свирепствовала в Пскове: «Бысть во
Пскове мор велик, нача от месяца июля и до Христова рождества, яко и воеводам градским, и сановником из града, плача ради людского и страха ради смертнаго, вон выехати, кайждо в селах и местех тайных краяхуся и живяху»\
Эта эпидемия (1506— 1508) в России некоторыми историками (Рихтер, Эккерман) ставится в связь с чумой, свирепствовавшей в Германии, Голландии и Италии с 1500 до 1508 г. В 1502 г. г. Кельн сильно пострадал от «истинной чумы», Саксония, Тюрингия и Мессина страдали от каких-то «чумоподобных» эпидемий с 1514 до 1520 гг.
В летописях с 1508 по 1521 г. никаких указаний на эпидемии не встречается. В 1521 г. сильнейшая эпидемия разразилась в Пскове и Москве. «Мряхут бо мужи и жены и старыя и младыя, а от гостей и от лут- чих людей без мала вси не изомроша, а Москвичам то бысть посещение божие моровое не обычно, а почали мерети от Ильина дни, а гостей, кто примется у кого за живот, и тот весь вымрет (т. е. кто из купцов купит что-нибудь после умерших); и первое почаша мерети на Петровской улицы, у Юрья у Табулова, у свсденого, и князь Михайло Кислица велел улицу Петровскую заперети с обею концов, а сам князь побеже на Руху в паствище»5
О каком «море» здесь идет речь, сказать трудно. Хронологически этот мор совпадает с эпидемией английской потницы, которая, по мнению некоторых историков, пробралась в Россию в 20 — 30-х годах XVI века. Распоряжение князя Михаилы Кислицы «запереть» улицу является первым указанием о применении в России внутренних карантинов. Меры, очевидно, не ограничивались только «запиранием» улицы, а принимался целый ряд оградительных мероприятий. Так, в послании старца Филофея из Псковского монастыря к дьяку Михаилу Мунехииу (около 1510 1519 гг ) написано: «Вы ныне пути заграждаете, домы печатле-
ете, попом запрещаете к болящим приходити, мертвых телеса из града Далече измещете» 6.
Интересно указать, что во Франции, считающейся родиной внутренних карантинов, они стали применяться только в конце XVI столетия.
В 1522 г снова мор в Пскове: «Того же лета... бысть мор во Пскове много дворов вымерло и стояли пусты; и в одну скудельницу (брат- ую могилу) мертвых положили десять тысяч и полторы тысячи»7.
Дальнейшие сведения о повальных болезнях мы встречаем под датами 1527 и 1530 гг. в 1527 г. «бысть в Великом Новеграде мор зело страшен в Деревской пятине в деревнях», в 1530 г. «на Колыване мор был». Более подробных сведений об этих эпидемиях в летописях нет. Однако в 1530 г., по описаниям Брензона, в Лифляндии была большая эпидемия «английской потницы», унесшей в могилу будто бы [50] [51]/з всего населения страны1 Поэтому А. Е. Сегал Считает, что мор 1530 г., так же как и 1521 г., был эпидемией английской потницы2.
Нужно удивляться, почему эпидемия не распространилась в глубь страны и ограничилась только Новгородскими землями.
Следующее описание морового поветрия мы встречаем в 1532 — 1533 гг.: «Бысть мор во,Пскове: мряху бо мужи и жены и младия дети»[52] [53] [54].
В 1533 г. «той же осени бысть в Великом Новегороде, месяца октября, нача явитися на человецех вред, яко прыть, и тем начаше мнози человецы умирати, и бысть поветрие не мало... а не стало от того поветрие мужеска полу и женска тысяча человек и множая»*. Судя по краткому описанию, это была не чума, а оспа «вред... яко прыщь». Известный историк оспы и оспопрививания В. О. Губерт так и рассматривал эту эпидемию.
Сильнейшая эпидемия разразилась на Руси в 1552 г. Она захватила Псков, Новгород, Смоленск и ряд других городов. В Пскове «с седь- маго четвергя октября до 7 числа положиша в скудельницу 4800 и 8 сот и покопаша, и после того в месяц и 3 дни ноября до 9 числа положиша в новую скудельницу 2700 и 7-сот и покопаша: мроша тогда многие простые люди железою, ...и в год положили в скудельницах 25ООО...»[55].
Не менее сильной эта эпидемия была в Новгороде: «В лето 7060 (1552) июля в 30 день, нача смертоносие быти в Великом Новеграде, и с августа велми силнее бысть;... Таково бысть поветрие от Семеня дни 7061 года до Николипа дни месяца декабря Священнаго чина иноков лреставися и священников и диаконов безчисленное множество, много еже овдовеша и мнози сами изомроша... яко мнози человецы древний не запомнят такого поветрия на священнический чин; и всего в поветрие не стало смертоносною язвою, в Великом Новеграде, и по мана- стырем, и в Старой Русе, и в пригородах и в волостях Новгородских, игуменов и свяшенноиноков и инокин и мнишескаго чину»6.
Эта эпидемия, как видно из приведенной цитаты, захватила и 1553 г. Под датой этого года Никоновская летопись сообщала: «7061 (1553) бысть во Пскове и Новеграде великое поветрие... и преста поветрие на Николин день»[56].
В 1552 г. летописцы сообщают об эпидемии в осажденной Казани. Причиной эпидемии считали плохую воду, которой вынуждены были пользоваться осажденные: «Ини начаша воду копати и не обретоша, но токмо мал поток докопашеся смраден, и до взятья взимаху воду с ну- жею, от тое же воды болезнь бяше в них, пухли и умирали с ные»[57] О какой болезни здесь идет речь, сказать трудно. Вероятнее всего, это была цинга, связанная не с плохой питьевой водой, а с голодом и ави- таминным питанием, сопровождавшими осаду. Цинга в этом же году по
разила русский гарнизон крепости Свияжска, основанного Иоаном IV в качестве опорного пункта для нападения на Казань. В 1552 г. гонцы из г Свияжска доносили царю: «По грехом пришла немочь великая на государевы люди, цинга и язва, многие померли, и иные мрут и больны ле- gt;кат дети боярские, стрельцы и казаки».
Упоминание о море в Новгороде в 1570 г. встречается также в летописях. Можно предполагать, что это был сыпной тиф.
По свидетельству историков, разграбление Новгорода и резня, учиненная над его жителями, происходили в январе и феврале 1570 г., опустошения и убийства продолжались 6 недель. В течение этого времени охваченное ужасом население пряталось в подвалах, сараях и т. п. Кроме того, оно голодало, так как Иоанн приказал грабить кельи, служебные дома, жечь в житницах и на скирдах хлеб, бить скот. Естественно, что в этих условиях люди быстро стали жертвою болезней.
В 1592 г. опять «моровое поветрие» в Новгороде: «Бысть мор во 1скове велик язвою, а почали мерети с весны и до осени... и государь прислал с святою водою с Москвы... и с тех мест преста мор» *.
XVI ° данным летописцев, это были последние эпидемии на Руси в VI веке. О характере эпидемий сведений нет, но можно думать, что это сlt;ыла чума.
В XVI веке впервые было сделано описание сыпного тифа. Гезер ризнал его «важнейшей болезнью XVI века». Нужно сказать, что за-
По поводу этого донесения Л. Ф. Змеев отмечал: «У нас о цинге упоминается впервые, но нет сомнения, что при тогдашнем способе осады городов опа господствовала часто под именем мора» Казанскую эпидемию 1552 г. Л. Ф. Змеев также признавал цингою.
В 1566 г. какое-то эпидемическое заболевание опустошило ряд русских городов. Заболевание это началось в Полоцке осенью: «Тое же осени был мор в Полоцку, много людей вымерло... и был мор до Николина дли, до осеиняго, да престал, а на весну прийде мор в Озерище городок, и вымерло много, мало осталося; потом прийде мор на Луки, и в Торо- пец, и в Смоленск, и по многим местом»[58]. О характере эпидемии можно делать только предположения, но Ф. А. Дёрбек и В. Эккерман указывали, что эта была чума.
В 1567 г. на Руси снова мор: «Был мор в Великом Новегороде от Госпожина заговеня до Николина дни осенняго и далее, а мерло многое множество людей, мужей и жен и детей и чернцов и черниц, такоже и по селом и в Старой Русе; и во Пскове почали мерети тое же осени»[59]
В 1567— 1568 гг. мор в Пскове, Новгороде, Великих Луках и других городах. В 1567 г. в летописи наряду с мором отмечается нашествие грызунов: «Того же лета прииде на Казанские да на Свияжские, да на Чебоксарские места мышь малая, с лесов, что тучами великими единого колоса, да и не токмо полем хлеб поядоша, но и в житницах и в закро- мех людем же и хлеба не дадуще ясти от множества их; отгоняху от себя метлами и убиваху, но и тем их не можаше отгонити, но паче мио- жае прибываху»[60].
В 1568 г. «Бысть моровое поветрие в Великом Новегороде и много людей помроша, а которые люди побегоша из града, и тех беглецов има- ша и жгоша»[61].
долго до того, как о сыпном тифе стали писать врачи, он несомненно был известен народной медицине, выделявшей «горячечные» заболевания, отличавшиеся отсутствием бубонов, особой сыпью и меньшей, чем при чуме, смертностью. В Италии эти заболевания назывались petechial или petichiаI — уменьшительное от «pestis» — чума. На Руси их называли «огневицами», «огневиками», «палячками» и пр.
Тиф упоминается в одной рукописи, относящейся к 1447 г. «В этом году в Милане скончалось великое множество людей от неукротимых и неизлечимых лихорадок, причем некоторые из больных сами выбрасывались из окон» (по Гезеру). Сходные заболевания наблюдались в это время во Франции, Германии и Испании во время войны короля Фердинанда I с сарацинами.
Заслуга подробного описания и выделения сыпного тифа из группы чумоподобных лихорадок принадлежит Джироламе Фракасторо, наблюдавшему эпидемию этого заболевания в г. Вероне в 1505 г. (эпидемия описана многими авторами, как врачами, так и не врачами). Фракасторо описал сыпной тиф под названием «лихорадки, известной под именем леитикула, пунктикула или путикула». По его мнению, это болезнь занимает среднее место между «истинными» и «ложными» чумными лихорадками. Народ называет ее «леитикула» или «пуитикула» из- за сыпи, имеющей чечевицеобразную форму или напоминающий укус блох. Болезнь контагиозна и заражение ею происходит «не на расстоянии, не сразу и не быстро», но путем соприкосновения.
Большинство же врачей XVI века считали сыпной тиф болезнью не контагиозной, а возникающей в связи с голодом, нуждою, неприятностями. ¦—
Фракасторо описал также и другие, сходные с сыпным тифом, спорадические заболевания, источником которых является не плохой воздух, а особенности организма: чрезмерная полнота, потливость или иные «неведомые свойства». Эти заболевания, по его мнению, стоят на границе с чумоподобными лихорадками: они сопровождаются сыпью постоянно красного цвета (розеолы?), вместо бреда наблюдается полная потеря сознания или бессонница. Возможно, что в этих случаях речь шла о брюшном тифе. Это тем более вероятно, что Фракасторо указывает на понос, наблюдавшийся при них.
На Руси, согласно указаниям летописцев, сыпной тиф проявлялся в оиде эпидемий в XVI веке. В «Летописце русском» под датой 1550 г. говорится: «Которая болезнь горячками называется, а у иных огневою, понеже бо человек в той болезни, что огонь горит, подобно тому, как которая храмина горит, а близ тое иная стоит, тако от того огня загорается»'. Б этом описании говорится не о «море», а о «горячке», указывается и на ее заразительность («Храмина горит, а близ тое иная стоит, тако от того огня загорается»),
«Огневою болезнью» в 1558 г. болел Царь Иван Грозный: «В то время посети немощию царя нашего, прииде огнь велий, сиречь огневая болезнь» 2.
В 1563 г. в Полоцке после долгой осады был мор. По всей вероятности, это был сыпной тиф.
- частоте тифа в Московском государстве свидетельствовал и Гер- берштейн в своих записках, относящихся к XVI веку. Он писал, что в Москве свирепствует болезнь, которую «москвитяне называют огниво». Сам Герберштейн называ